Г. П. Аксенов,

Институт истории естествознания

и техники РАН

Апории Зенона в течение веков, вплоть до нашего времени, являются прекрасным логическим тренингом для ума, пытающегося разрешить противоречие между видимым и логически доказуемым. И одним из предметов споров и размышлений служит как раз природа, сущность времени, на которые наталкивает логическая задача. Мысль запинается на фиксации некоей точки настоящего: если она есть, в этот момент предмет не движется.

Но есть возможность перевести рассуждения в другую плоскость: решать вопрос не о сущности времени, но о его явлении. Собственно говоря, таким образом и поступила наука: ее отличие от философии в том, что она не рассуждает о сущностях, происхождении, а берет предмет в непосредственной данности, как он есть, и ставит задачу правильно описывать его, создавать модели, прежде всего математические. Наука поступает как поэтический противник Зенона из широко известного стихотворения Пушкина, который вместо словесного ответа на загадку "смолчал и стал пред ним ходить". Иначе говоря, перевел разговор в сферу практического опыта и естественного доказательства.

Классическая наука началась с того, что не решая логической проблемы о сути времени (и разумеется, пространства), изобрела способ применить его для изучения движения, и тем самым отнеслась к нему как к любому другому природному явлению. А все природные явления имеют естественные причину или причины и могут быть локализованы и описаны.

Успехи новой науки дают нам возможность считать эту операцию эффективной и позволяют предположить, что они стали следствием непротиворечивой постановки вопроса о причине времени. Условием успеха стал отказ от постижения сущности времени и пространства и обращение - осознанное или интуитивное - к их непосредственной детерминанте: где они создаются, что их определяет? В результате каких процессов время течет, а пространство образуется трехмерным? Научный подход позволяет ставить вопрос о реальном, естественном источнике времени и пространства и их конкретных свойств: длительности и делимости, обратимости и необратимости, о направленности времени, а также о симметриях и мерностях пространства.

О том, как проходили поиски причины реального времени и пространства в истории знания, и пойдет речь в этой статье.

Тем самым была создана основная теоретическая модель динамики, состоящая из двух параллельных отрезков прямой, одна из которых символизировала время (t), другая - расстояние (l). Они были разбиты на одинаковые (для равномерного движения) или на равноприрастающие отрезки по линии расстояний (для равноускоренного движения). Тем самым видимый процесс перемещения тела был соотнесен с невидимым - с течением времени. В результате появилась возможность совершать все многочисленные операции с этими двумя параметрами. Важно, что при создании модели Галилей посчитал течение времени процессом реальным, но не иллюзией.

Это самоочевидное, но невысказанное им положение вскоре легло в основу механики Ньютона, но стало уже осознанным и высказанным определением. Обычно его концепцию времени и пространства называют абсолютной, и как-то не обращают внимания на то, что Ньютон описывает и относительные время и пространство, не менее важные для него. Что же для Ньютона абсолютно и что относительно?

Вот его определение:

Относительное, кажущееся или обыденное время есть или точная, или изменчивая, постигаемая чувствами, внешняя, совершаемая при посредстве какого-либо движения мера продолжительности, употребляемая в обыденной жизни вместо истинного математического времени, как-то час, день, месяц, год." (3).

Так же разделено им на абсолютное-относительное и пространство. Таким образом, в отличие от Галилея, для которого время есть нечто единое и обыденное, Ньютон впервые в науке разделяет время и пространство на два. Одно истинное, сущностное. Оно протекает с непостижимой равномерностью и не имеет отношения ко всему внешнему, то есть к материальным вещам.

Другое время - вульгарное, кажущееся. Его можно постичь обманчивыми человеческими чувствами, оно вычисляется посредством наблюдений за материальными перемещениями тел.

Тем самым творец механики впервые четко разделил сущность и явление времени, первое из которых правильное, но непостижимое, второе же обыденно и приблизительно, но поддается измерению. Одно Ньютон отдал в распоряжение философии, другое присвоил науке. Но что для него более реально, или иначе, что первично и что производно? Где обретается главная причина? Что такое абсолют?

Конечно, в отличие от нынешних механиков и физиков, Ньютон вкладывает в понятие "абсолют" иное содержание. Он был человеком не просто глубоко религиозным, что обычно для того времени, но богословом, писал труды на библейские темы и даже принимал участие в расчетах начала и конца мира (4).

Более реален поэтому для Ньютона божественный, небесный мир, обладающий истинной подлинностью, нетленный и не подверженный трению и потому содержащий в себе источник математически равномерного течения времени. Окружающий же нас материальный мир бренных вещей тварен, вторичен, и потому лишь отражает реальное время, относится к нему посредством процедуры измерения. Как уже говорилось, Ньютон считал материальный мир недолговечным. Он рассчитал время его исчезновения. Поскольку в материальном мире царит трение, все движения должны прекратиться.

Выходит, что время - артефакт. Поскольку внешние вещи его не содержат, механика привнесла его в материальный мир со стороны, из выделенного абсолютного мира. Чтобы достичь точности, ей приходится усреднять большое количество измерений. Вот как Ньютон объясняет этот процедуру: "Возможно, что не существует [в природе] такого равномерного движения, которым время могло бы измеряться с совершенной точностью. Все движения могут ускоряться или замедляться, течение же абсолютного времени измениться не может. Длительность или продолжительность существования вещей одна и та же, быстры ли движения, [по которым измеряется время], медленны или их совсем нет, поэтому она надлежащим образом и отличается от своей, доступной чувствам, меры, будучи из нее выводимой при помощи астрономического уравнения" (5).

Итак, утверждается, что в материальном мире остается некая трасса времени, неотчетливый след, порождаемый реальным миром. Большим количеством измерений мы находим этот след, принимая среднее число за равномерную длительность и тогда можем производить все операции с движением. Так мы находим длительность - только одно из свойств времени. Именно ее Ньютон считает необходимой и достаточной для формул движения. Остается за пределами механики необратимость и однонаправленность времени, поскольку в длительности нет различения прошлого и будущего. Время в механике может иметь как прямое, так и обратное направление по галилеевской линии "t".

Таким образом, абсолют или сущность времени Ньютон оставляет философии и богословию, механике же надлежит иметь дело и измерять кажущиеся и относительные время и пространство. Для нас важно здесь во всем этом, что причины течения времени и формирования пространства во внешнем вещественном мире не содержится. И этот главный вывод Ньютона был вскоре воспринят Кантом, который снова перевел разговор в философскую плоскость и попытался обобщить все достижения первого века существования и развития механики.

Он сохранил и философски интерпретировал ньютоновскую дихотомию. Реальный мир Кант называет трансцендентальным, а сферу материальных вещей - опытным, эмпирический миром. Да, соглашается он, ни причины времени, ни причины пространства не содержится в эмпирическом мире. Время и пространство существуют до всякого научного опыта. Где? В реальном мире умопостигаемых сущностей. И таким реальным миром для него служит внутренний мир субъектов познания. Если последовательно избавляться от всех тел и их вещественных признаков, то у нас в конце концов останется только пустая сцена действия, на которой ничего не происходит и есть только мы сами, наше пустое пространство и пустое время, которые мы заселяем образами внешних вещей по формам, присущим нам по природе, как мыслящим и чувствующим существам. До начала любого опыта время и пространство содержатся в нашей чувственности. Они есть формальное условие всех наших представлений о внешних событиях.

"Время есть не что иное, как форма внутреннего чувства, т.е. созерцания нас самих и нашего внутреннего состояния. В самом деле, время не может быть определением внешних явлений: оно не принадлежит ни к внешнему виду, ни к положению и т.п.; напротив, оно определяет отношение представлений в нашем внутреннем состоянии" (6). То же самое и в отношении пространства: "Те предметы, которые мы называем внешними, суть только представления нашей чувственности, формой которых служит пространство, а истинный коррелят, т.е. вещь в себе, этим путем вовсе не познается и не может быть познана" (7).

Кант с исключительной ясностью осознал то, что Галилей, Ньютон и другие глубокие умы того времени пытались сформулировать: источник времени неуниверсален, он не содержится во всем сразу, а есть только прерогатива субъекта познания. Кант приземлил абсолют, назвал трансцендентальным внутренний простор человеческой личности и отличил его от эмпирических вещей. И потому всякий опыт двойствен по природе. Он представляет собой синтез внешних движений с категориями времени и пространства, вносимыми из доопытного внутреннего мира человека. Время и пространство принадлежит "не самим предметам, а только субъекту, который их созерцает" (8).

По Канту мир существует и без познающей личности, но это и будет "вещь в себе" - абстрактная, идеальная сущность. Конкретной эту вещь делает человеческий опыт. Реален только синтез, соединение внешнего и внутреннего, причем из последнего берется способ точного измерения. Абстрактная "вещь в себе" становится конкретной "вещью для нас", когда мы нанесли на нее наше собственное представление в виде координатной сетки времени и пространства, и произвели точный опыт, множество актов очного опыта. За таковой Кант, как сын своего века, конечно, считает механику, ставшую за столетие идеалом точности и предсказуемости.

Таким образом, если думать о существующем самом по себе, без нас материальном мире, то он есть нечто мечтательное, рассуждения о нем неточны и туманны. Но вещный мир становится измеримым, когда на любое встречающееся явление мы наносим нашу координатную сеть. Наши априорные формы чувственности становятся важнейшим рабочим инструментом освоения мира: "Мы сохраняем эмпирическую реальность пространства (в отношении всякого возможного нашего опыта), хотя признаем трансцендентальную идеальность его, т.е. что пространство есть ничто, как только мы отбрасываем условие возможности всякого опыта и принимаем его за нечто лежащее в основе вещей в себе" (9).

Кантовские априорные формы чувственности, т.е. пространство и время, обычно истолковывались как нечто запредельное, заумное. Вместе с понятием "вещь в себе" они превратились в какие-то жупелы для ума, тогда как можно понимать их буквально и просто. Именно так бесхитростно их понял и осознал Анри Бергсон. Он посчитал их первой точной формулировкой теории реальности пространства и времени. В своей докторской диссертации он писал, что "теория, им (Кантом-Г.А.) развиваемая, наделяет пространство существованием независимо от того, что пространство содержит, объявляя теоретически отделимым то, что каждый из нас действительно отделяет и отказывается считать пространство абстракцией аналогично другим абстракциям" (12). Время и пространство реальны, говорит он, независимы от материальных вещей окружающего мира. В данной работе Бергсон впервые и употребил это понятие: реальное время или реальная длительность.

Кантовские формы относятся, по сути дела, к нашим ощущениям. Они следуют одно за другим, непрерывно, в "затылок друг другу", как солдаты в колонне. Ощущениями внутренней жизни время формируется. Оно переживается интуитивно. Переживается не как нечто постороннее, но создается этими ощущениями, спонтанным течением жизни, но не сознательным усилием ума. Таким образом, внутренний мир длится не во времени, а длит время, организует его течение.

Располагаем же мы свои ощущения во внутреннем пространстве рядом друг с другом, как располагаются солдаты в шеренге. Точка пересечения колонны с шеренгой - это мгновенный срез времени в пространстве - миг. Заметить точку пересечения мы можем уже сознательно. Как корабль, плывя по опасному участку, все время пробует лотом дно, так и мы, все время осознаем свои ощущения: живем ли? Подлинные, реальные время и пространство - неясны и темны, они есть промежутки между точками, между одновременностями. И только последние мы замечаем и принимаем за время и их измеряем в науке. Это чистое количество, числовой ряд, который мы наполняем внешними событиями, внешними отметинами и уже их ошибочно отождествляем с временем. Тогда как эта галилеевская линия - символизирующий длительность отрезок "t" - есть математическая фикция, прообраза которой не существует в материальном мире. "Возможно, что сами по себе внешние вещи лишены длительности и их причастность (к времени - Г.А.) зависит от свойств внешних вещей входить в нашу длительность, поскольку они действуют на нас, разбивая таким образом и деля на этапы течение нашей сознательной жизни" (13).

Таким образом, в философии Бергсона идет дальнейшее уточнение и понимание реального времени и пространства. Она следует в русле движения, начатого Галилеем, который ввел время и пространство со стороны, как теоретическую модель, служащую для измерения, но ничего не говорящую о реальности. Бергсон вносит в кантовские формы чувственности еще и новое содержание понятия "познание". Если для Канта познание есть созерцание, нечто пассивное и постороннее миру, то для Бергсона познание - процесс активный. Человек действует. "Действительность" есть мир, производный от действенности, от наших усилий. Мы самонадеянно считаем действительностью весь окружающий, весь объективный мир. Это очень неточно, считает вслед за Кантом Бергсон. На самом деле действительность есть только освоенная часть мира. "Неодушевленные предметы вырезаны из материи природы восприятием, ножницы которого, так сказать, следуют очертаниям линий действия" (14).

Соответственно, деятельностью мы реально и придаем миру свою длительность и формируем пространство. За пределами неосвоенной части мира есть только "вещи в себе", где этой длительности и этого характера пространства нет. А поскольку восприятие всех живущих людей одинаково, то мы и считаем свои формы объективными. Мы вырезали "ножницами действия" из мира познанную, освоенную часть. Разумеется, это не весь мир, но эта часть непрестанно расширяется, раздвигается.

Таким образом, Бергсон еще один раз приблизил к нам ньютоновский абсолют, а с ним и кантовские трансцендентальные формы чувственности. Источник времени, активного, производимого времени и пространста он расположил в самой глубине человеческого существа, чья жизненная активность осваивает материальный мир и длит реальное время.

Понятие о реальном времени, в течение ста пятидесяти лет "воспитывавшееся" в философии, как рассуждение о сущности, о природе времени и его происхождении, было вновь принято в науку на новом витке ее развития. Эту операцию совершил В.И. Вернадский. Он сделал следующий шаг в уточнении понятия "реальное время". Разумеется, не одна философия составила содержание его представлений, но и все предыдущее естествознание, в особенности то, что изучало реальую длительность естественных процессов: Джеймс Хаттон, Чарлз Лайель, Чарлз Дарвин и другие. Здесь нет места обсуждать эти достижения.

Если предыдущие мыслители освоили время как артефакт, то теперь предстояло определить положительный статус времени и пространства, указать не только место, где они не образуются, но - где они образуются, уточняя их содержание и описание. В.И. Вернадский отвечает на этот вопрос так: "Время Бергсона есть время реальное, проявляющееся и создающееся в процессе творческой эволюции жизни; оно выражается в научных явлениях и фактах и как таковое может изучаться и в науке, и в философии" (16).

Время и жизнь - синонимы, говорит Вернадский. Время есть другое, абстрактное обозначение бергсоновского "потока жизни", бессознательного течения нашего собственного бытия и имеет объективное значение потому, что вместе с нами длятся все ныне живущие существа. Все известные ныне и различимые у времени и пространства черты или свойства совпадают со свойствами живого вещества. Это заставляет нас полагать, что пространственно-временные свойства задаются разными сторонами жизненных явлений. Они синтезированы в биологическом пространстве-времени и только для удобства мы можем их выделить и перечислить.

Вернадский обращает внимание прежде всего на необратимость времени. Но такой же мы всегда называем и жизнь саму по себе. Ни время, ни жизнь не поворачивают вспять. Необратимость интуитивно понятна каждому, поскольку собственное бытие каждого и любого наблюдаемого нами живого организма без всякого воздействия извне никогда не повторяется, оно непрерывно обновляется, становится. Все наши состояния - и значит, состояния других живых существ - следуют одно за другим, никогда не возвращаясь к пережитому.

Это главное свойство времени (или жизни), сотни раз оплаканное и воспетое поэтами и философами, эмоционально окрашенное для сознающего свою преходящесть и смертность сознательного существа, в науке едва затронуто теоретической мыслью. (Только в последнее время намечаются попытки введения необратимости в традиционную обратимую механику (17)).

Напротив, любой кусок горной породы может много раз быть захороненным, выйти на поверхность и снова обратиться в прежнее состояние в биосфере. Геологическое движение обратимо. Так же как повторимо любое механическое движение, поскольку любая траектория криволинейна и стало быть, циклична, возвращаема к прежним параметрам и характеристикам.

Следующее яркое свойство и жизни, и времени - однонаправленность, последовательность прошлого, настоящего и будущего. Для жизненных явлений прошлое, настоящее и будущее не может меняться местами, как это имеет место для явлений безжизненных. Оно упорядоченно по направлению. Вернадский называет это свойство полярностью времени. Время имеет полярный вектор, то есть направления прямое и обратное - не совмещаются, не совпадают.

Вернадский связывает необратимость, а также однонаправленность и полярность времени с делением живого вещества. Самый яркий процесс жизнедеятельности любых организмов - размножение, происходящее для одноклеточных организмов делением. Деление происходит только в одну сторону. Причем, как обнаруживается, с количественной стороны этот процесс строго фиксирован, имеет определенные и строго следующие друг за другом этапы и предельную скорость деления. Вернадский называл этот естественный, имеющий предел период "биологическим элементом времени" (БЭВ) (18). Для каждого вида живых организмов он строго определен.

В БЭВ сходятся сразу два неразрывных, но разных признака времени: делимость на мерные единицы, отграниченность каждого БЭВ от другого и дление, течение времени, его "создание" состоянием оживленности. Первая составляющая есть как бы форма БЭВ, вторая - содержание.

Двуединый процесс создания БЭВ составляет собой темпоральный фон бытия планеты, ее основной процесс. Поскольку сейчас эмпирически доказано, что жизнь существует в течение около 4 миллиардов лет, то есть длилась в продолжении 4 миллиардов ее оборотов вокруг светила, то мы должны признать дление и деление живого вещества, одновременно на ней существующего и проходящего своими БЭВ, без сомнения, центральным событием на планете. Оно представляет нечто вполне единое, длящееся беспрерывно и разворачивающееся в одну сторону. БЭВ или поколения, говорит Вернадский, служат здесь единицами естественного, реального времени.

Никто до Вернадского не придавал такого значения длительности и непрерывности жизни на планете, может быть, только Ламарк (19). Собственно говоря, Вернадский первым выяснил глубину прошлого, заполненного бытием биосферы и уже не умозрительно, как Ламарк или другие натуралисты, смог сопоставить возраст планеты и возраст биосферы. Он предсказывал, что геологи никогда не найдут в земной коре слоев, в которых не было бы следов прошлой жизни, как бы они ни углублялись в прошлое. По мере изученности возраста Земли и нахождения в ее древних слоях палеонтологических остатков цифры стремительно увеличивались. В тридцатые годы возраст планеты по данным радиоактивного метода достиг 1,5 миллиарда лет. Основываясь на тенденции роста и не дожидаясь эмпирических фактов, Вернадский сделал опережающий вывод о совпадении того, что мы называем возрастом Земли и возраста биосферы.

Его предсказание блестяще подтвердилось. Возраст Земли ныне оценивается цифрами 4,5 - 5 миллиардов лет. Вместе с тем доказанная цифра существования планетной жизни ныне составляет 3,8 миллиарда лет. Весь прежний геологический эон фанерозоя стал только 8 или 7-й частью времени существования биосферы. То, что ранее на геологической шкале называлось археем, в точном согласии с предвидением Вернадского стало археозоем, то есть эоном древней жизни. Исчисленный возраст планеты и время существования на ней жизни практически совпали. Более того, появляются первые, еще робкие факты обнаружения следов жизни на других небесных телах. Совершенно ясно, что мы находимся здесь только в самом начале пути, предвиденного Вернадским.

Следует учесть еще и вот что. То, что мы принимаем за возраст планеты, на самом деле им не является. Вернадский указывал, что мы неправильно, антропоморфно принимаем за возраст Земли наибольшую найденную радиоактивными методами цифру срока бытия вещества. Однако она относится только к куску данной горной породы, возраст которой мы определяем в данный момент. Благодаря непрерывным тектоническим, седиментационным, вулканическим, метаморфическим процессам создается мозаика разновозрастного вещества, не соотвествующая упорядоченным земным слоям. Об этом и предупреждал Вернадский в докладе на 17-й сессии МГК: мы должны учесть, что возраст Земли неопределим современными средствами, существует принципиальный запрет на его определение благодаря непрерывному существованию на ней жизни (20).

И это действительно так, если мы сравним необратимость жизни и обратимость геологических объектов. Выпадая из биосферы, вещество отправляется в обратный путь, выпадая тем самым и из времени. И потому по геологическим объектам нельзя судить о необратимых вещах, таких как возраст. Вероятно, мы должны понимать запрет следующим образом: возраст небесного тела типа планеты Земля мы (или кто-то) могли бы определить, если бы на ней прекратилась жизнь. Можно измерить период существования Луны с ее "отставшим", безжизненным веществом. Вещество оживленное стремится к омоложению, когда оно входит в биосферу. Оно растирается до атомов, становится телом организма, заряжается энергией и отмирая, выпадает в осадок. Каков возраст нового вещества? - 0 лет. Срок существования любого комплекса горной породы начинается в биосфере, мы же делаем отсчет от "формирования планеты". На самом деле мифического космического периода образования планеты - нет. Современные данные для него не оставляют даже срока.

Таким образом, временной фон всеобщего движения вещества и энергии создается течением жизни в биосфере; длением и делением живого вещества, причем самым существенным сопутствующим свойством дления является необратимость живого вещества и его направленность в одну сторону посредством деления (но не слияния) организмов, которое мы называем движением из прошлого через настоящее в будущее.

При этом остается открытым вопрос, чем отличается длительность безжизненных процессов от дления процессов жизни. Вероятно, как таковой, длительностью можно назвать период сохранения материального комплекса, например атома, в данном энергетическом состоянии, - в основном, равновесном. Проще говоря, длительность - это "когда ничего не происходит" и вещество остается равным само себе. Но как только начинается взаимодействие и изменение энергетического состояния, в веществе прерывается длительность. При этом оно распадается, гибнет. Это тоже своего рода необратимость - необратимость распада, диссипации и, следовательно, неизбежного исчезновения в качестве того комплекса, который создался когда-то живым организмом и уложился геологической историей.

Дление живого вещества связано с другими качествами времени. Организм становится, потом делится. Прерывание длительности в нем связано с необратимостью становления жизни, с разворачиванием каждым организмом своего жестко запрограммированного онтогенеза, движущегося делением клеток, для многоклеточных - их дифференциацией и ростом.

Вернадский наметил путь решения проблемы сравнения двух длительностей: жизненной и безжизненной, вернее сказать, дления и длительности. Первая относится только к жизни, вторая - только к физическому объекту. Во втором случае все бесчисленные процессы конкретных длительностей можно свести к одной. Вернадский назвал ее "закономерной бренностью атомов", их преходящестью, т.е. точно отмеренным сроком пребывания каждого вида атомов в основном энергетическом состоянии. До распада ядра, разложения атома как целого, он пребывает в некотором периоде сохранения равным самому себе. Но с неизбежностью настает момент исчезновения атома. И этот период различен для различных видов атомов. Вернадский писал: "Рассмотрение атомов в разрезе времени сказывается резче всего в закономерной бренности их существования.

Это точно и с несомненностью количественно мы пока знаем для 14 химических элементов из 92. Но весь огромный точный эмпирический материал, лежащий в основе химии, ясно указывает, что мы имеем здесь дело с таким глубоким проявлением строения атомов, которое должно быть общо им всем...

Живое вещество благодаря наличию диссимметрии неустойчиво и подвижно. Диссимметрические структуры стремятся рацемизироваться и тем самым в недрах живого вещества создается напряжение, неравновесность, являющаяся источником всех его движений (23).

Таким образом, Вернадский заложил некоторые основы и наметил перспективы изучения причин, вызывающих появление времени-пространства как обычных, "естественных тел природы". Он еще более "приземлил" ньютоновский абсолют, указав не мистическую, а обычную материально-энергетическую причину времени и пространства. Как и для Ньютона, для Вернадского время одно, не может быть множественно, и потому также не универсально, не является всеобщей формой бытия материи, как трактуется оно в философских словарях. Время-пространство служит генеральным процессом, который вызывается жизнедеятельностью живого вещества. "Мы видим уже сейчас, - пишет он, - а в дальнейшем история науки выяснит это еще яснее, что к идее о реальном едином, неразделимом пространстве -времени подходят давно, и уже со времен Ньютона, отдельные мыслители с этими представлениям считались в своей мысли и в своей работе в течение XVIII и XIX столетий" (24).

Концепция Вернадского является в науке вторым после Ньютона шагом определения времени. В механике время относительно, его источники выведены за пределы материального мира. Скажут, что эйнштейновское время, которое господствует в физике ХХ века, изменяет ньютоновскую форму относительного времени. На самом деле с точки зрения причины времени концепция Эйнштейна есть только некоторое уточнение концепции Ньютона, поскольку остается в рамках динамики, не затрагивая причины. Вернадский же принципиально меняет ситуацию, определяя причину создания времени в земных условиях. Пользуясь философским достижения Канта и Бергсона, данными геологии и палеонтологии, Вернадский находит естественный источник течения времени и складывания пространства, называя их биологическими.

Придавая времени статус абсолюта и единственности, Вернадский тем самым присваивает ему новый космологический смысл. Просматривается новая парадигма науки, но не развитие в рамках старой парадигмы. Расширяются основания, не затрагивая фундамента старых дисциплин. Как геологические слои, новые понятия накладываются на старые, не изменяя их.

Концепция реального времени возводится в парадигму потому, что живое вещество для В.И. Вернадского не есть незначительная и случайная подробность космоса, которая могла быть, а могла и не быть. Он выяснил, что "происхождение жизни" и "нарушение" ею фундаментальных законов, открытых на неживом веществе, эмпирически не подтверждается. Нет ни одного факта синтеза живого вещества из неживой материи, произошедшего само собой, без участия другого живого вещества.

Для организмов, как доказано Пастером, незыблем принцип Реди: все живое - только от живого. Следовательно, утверждает Вернадский, жизнь была всегда. Жизнь - вечна, одновременна Космосу. Это трудно понять в рамках философского рассуждения и религиозного опыта, которые, собственно говоря, и формируют наше понимание, то есть сводят новое к знакомому, к привычному. В науке такое понимание не требуется. Необходимо правильное описание данного явления, создание удобных для оперирования вербальных и математических моделей.

Представление о вечности жизни делает понятие о биологическом времени и пространстве далеко не банальным. Локализованное в области живого вещества, время и пространство в полном согласии с прежним определением Ньютона и с представлениями Канта и Бергсона - не универсальны. Они не продуцируются, как это принято считать в материалистической философии, всеми процессами вообще, движением всего и вся, но как принял Ньютон, есть артефакт, чуждый материальному движению.

Вернадский, как и Ньютон, одно и только одно время делает выделенным, иначе говоря, абсолютным, а именно, биологическое время. Все остальные времена есть относительные к нему, бледные тени или следы, остатки биологического процесса. Такой вывод следует из рассуждений о полноте качеств времени-пространства, которым обладает только биологическое движение. Нет никакого другого беспрерывно длящегося и необратимого процесса, которым можно измерить все остальные процессы, кроме как течения жизни. Другое дело, что исторически мы наполняли это измерение всем, что нам подходит для целей исследования, поскольку сама по себе длительность, как говорит Бергсон, непостижима как мерное, дискретное явление. Только искусственно мы придавали ему делимость, подставляя на место мерных единиц все, что обладает циклически повторяющимися периодами, а для пространства - отграниченными отрезками.

И если жизнь одновозрастна Космосу, следовательно, время и пространство создаются в мире живым веществом и все остальные времена, которые мы принимаем за времена, есть только следы, отражения от биологического времени. Вернадский пишет: "Мы говорим об историческом, геологическом, космическом и т. п. временах. Удобно отличать биологическое время, в пределах которого проявляются жизненные явления. Это биологическое время отвечает полутора - двум миллиардам лет, на протяжении которых нам известно на Земле существование биологических процессов, начиная с археозоя. Очень возможно, что эти годы связаны только с существованием нашей планеты, а не с действительностью жизни в Космосе. Мы сейчас ясно подходим к заключению, что длительность существования космических тел предельна, т.е. и здесь мы имеем дело с необратимым процессом. Насколько предельна жизнь в ее проявлении в Космосе, мы не знаем, так как наши знания о жизни в Космосе ничтожны.

Возможно, что миллиарды лет отвечают земному планетному времени и составляют лишь малую часть биологического времени" (25).

Между тем сегодня биологические явления считаются вторичными, производными от вещества неживого, соответственно биологическое время - чем-то отраженным от физического времени в специфическом "живом" преломлении. По сути, нынешнее довольно распространенный термин "биологическое время" - это исследование биоритмов, изучение влияния на живые организмы - от бактерий до людей - различных космических (суточных, сезонных, годовых), геомагнитных и иных полевых колебаний. За биологическое время здесь принимается реакция организмов на внешние периодические колебания. Как явствует из определения, ни к концепции Ньютона, ни к концпеции Вернадского данное понятие биологического времени не относится, оно лежит в другой плоскости и не является временем, не является длением, как и все конкрентные случаи других - космических, геологических или социальных - ритмов, а являются следами времени.

В связи с резким заявлением Вернадского о геологической вечности жизни и единственности времени и пространства возникает внутреннее напряжение, драма, поскольку все остальные науки, теоретические во всяком случае, стоят на признании жизни вторичным явлением и и на признании времени - индуцированным. Последний подход, не имеющий за собой фактов науки, а являющиейся чисто теоретическим, точнее, головным построением, пришел с традицией из других областей знания, прежде всего из религиозной натурфилософии, которая пронизана незамечаемым представлением о "начале" сущего, об иерархии бытия, где одна главная субстанция пророждает видимый мир. Только на место духовной субстанции подставлена материальная, элементарная.

Как уже сказано, всем известные успехи механики связаны с отказом от постижения "сущностей". "Математические начала" Ньютона открываются принципиальной фразой: "Новейшие авторы, отбросив субстанции и скрытые свойства, стараются подчинить явления природы законам математики" (26).

Иначе говоря, наука в его лице осознала свое скромное место: заниматься только явлениями, поддающимся измерению, но не постигать главную, духовную основу бытия. Таким образом, из науки должна бы исчезать иерархичность, ступени мира, где явления располагались на некой лестнице по степени близости к сущности. Постепенно должна была строится научная картина мира, где нет главного и второстепенного. Полет кометы, элементарной частицы и бабочки-однодневки одинаково загадочны, таят много материала для наблюдений и обобщений и должны быть одинаково значимы для ученых. Истинная наука обязана объяснять законы поведения этих объектов уже не "происхождением" от чего-то большого и важного, от какой-то субстанции или сущности, а их собственными законами. У всего на свете должны быть естественные причины.

Ньютон - глубокий теолог - сохраняет понятие об иерархичности бытия, однако выносит понятие об управляющей первопричине за скобки, рассуждает только о явлениях, поддающихся измерению, причем с помощью пространства и времени, "спущенного" из верхнего мира, имеющего отражение в земных движениях, в бренных вещах. Выяснение же причины главного, абсолютного времени он оставляет открытым.

Однако, как это обычно случается, последующие поколения упростили и вульгаризировали центральную идею творца. Этот процесс заслуживает отдельного изучения. Здесь укажем только, что он связан не с дефектами нашего мышления, а с представлением о целостности мира и с успехами механики, в результате чего на место Творца мира была подставлена материя. Она принята за первооснову, но сохранен иерархический порядок бытия, понятие о творении. Сответственно, и время, исходившее по определению от Вечной Сущности, упростилось до представления о каком-то вселенском, космическом времени, формирующимся движением всего и вся. Разделение Ньютоном времени на два было отброшено, они смешались в атеистическом и позитивистском по большей части сознании ученых. Можно открыть любую книгу, где есть рассуждение о времени и повсюду ньютоновским абсолютным временем называется некий безличный темпоральный фон Вселенной, порождаемый материальным движением, чего совершенно нет у самого Ньютона. Не принимая в расчет духовную основу его мышления, все совершенно некорректно критикуют концепцию абсолютного времени.

Исторически изученное первым, вещество инертное в общем мнении ученого сообщества утвердилось как главное, основное. Законы, которые им управляют, считаются соответственно фундаментальными. Возникла иллюзия, что познавая их, мы найдем основу и объясним все, в том числе и биологические закономерности, что причины биологического движения лежат за пределами собственной их специфики - в области атомных и субатомных явлений, что массовое, элементарное управляет живыми процессами. Эта невысказанная чаще всего умственная конструкция закладывается в сознание каждого в раннем возрасте, с впитыванием первых научных знаний и затем поддерживается всем духом современной редукционистской традиции.

В биосферной концепции Вернадского эта вульгаризация преодолена, эстафета Галилея и Ньютона подхвачена и крепость пала. Считавшееся ими непостижимым и непознаваемым, время получило естественную причину. Пока идея "биоактуализма", т,е. непроизводности жизни, оставалась выдвинутым Вернадским постулатом или эмпирическим обобщением, как он ее называл, она еще могла быть в глазах традиционной науки равноценна противоположному утверждению - о производности жизни из неживой материи. Но с формулированием идеи реальности времени и зависимости его от конкретных жизненных явлений идея вечности жизни приобретает совсем другой смысл. Придется делать выбор и либо принять, либо опровергнуть идею вечности жизни.

Живое вещество в концепции Вернадского - определяющее, формирующее все особенности нашей планеты, нашего участка мироздания и дающее им временную и пространственную координаты. Благодаря времени живого вещества мы имеем возможность придать всему, в том числе и неживым объектам, временное измерение, как это ясно дал понять Кант (у него, правда, не "вещества", а "существа"). Еще более наглядно это в отношении пространства, в частности, его дисимметрии. Это последнее качество явно производное от особенностей внутреннего строения живого вещества и законов его функционирования.

Ранее, до Вернадского, считалось, что диссимметрия живого вторична, зависит от физико-химических закономерностей. Первичным же и правильным, подчиняющимся строгим закономерностям, является рацемичность, равновесие между левым и правым. Рацемичность согласуется со всеми общепринятыми законами физики и химии, и с общенаучными положениями, например, с принципом наименьшего действия или вторым началом термодинамики. Действительно, по закону больших чисел левое и правое должно с течением времени уравновешиваться. Чем больше мы будем производить какого-либо вещества, тем точнее оно будет распадаться на две разности в соотношении 50 на 50.

А вот диссимметрия с физической точки зрения является нарушением, искажением картины. Живое вещество, которое как принято говорить, родилось химически из неживого, заимело однажды термодинамически выгодное для себя качество левосторонности своих структур в результате какого-то случая. Оно нарушило обычные законы природы и с тех пор поддерживает это свихнутое "беззаконное состояние" размножением. Существуют немало теорий, каким образом это произошло и все они сводятся к случайным флуктуациям, нарушившим равновесие, отсрочившим или как-то обошедшим действие второго начала термоджинамики (27).

Требует освоения и предложенное Вернадским понятие об "эмпирическом миге", то есть о единице биологического времени-пространства. В развитие этой идеи автором данной статьи было сформулировано понятие о биологическом носителе "кванта времени-пространства" (29). Но для начала нужно хотя бы порассуждать о таком простом предмете, как "причина времени". Такое словосочетание недавно предложено (30).

На самом деле мы только прикасаемся к вновь открытой области, куда теоретическая мысль может буквально хлынуть, стоит только отрешиться от устаревшего представления о производности жизни.

Время в апориях Зенона есть обычная метафора, поэтический троп, то есть перенесение свойства одного предмета на другой, им не обладающего. Стрела летит в чужом, постороннем для нее времени и ни через какие моменты не прыгает, никаких остановок в ее движении нет.

Как мы увидели, разделение времени на реальное и относительное впервые совершил Ньютон. Своим отрицательным определением он провел в мире границу: здесь время есть, а здесь нет, и заставил ученое сообщество размышлять о реальной причине времени и пространства. Его мысль подхвачена и переведена на язык философских категорий сначала Кантом, поместившим ньютоновский абсолют в познающую способность человека в качестве доопытных форм, затем Бергсоном, еще более конкретизировавшим их, осознавшим, что реальность создается интуитивной длимостью деятельного и разумного существа - человека. Снова принятые в науку Вернадским, время и пространство распространены им на весь живой мир. Мы же обыденно и чисто по-зеноновски метафорично переносим свои ощущения на все остальное и из внешнего мира черпаем свои понятия о течении времени.

На этой исторической дороге парадоксы Зенона растаяли как утренний туман. Как и все парадоксы, они незаметно смешивают понятия из разных рядов. Когда ряды различимы, решать в парадоксах нечего.

Мы должны согласиться с тем, что какие бы процедуры измерения времени и пространства в науке ни применялись бы, они в конце концов измеряют время и пространство жизни. Как матрешки, эти процедуры скрывают первую, с которой началось измерение движения посредством времени - пульс руки Галилея. И это уже не метафора, а реальный факт, который надо понимать буквально. Не механический предмет часы, а живой объект - природный генератор времени.