Все мы со школьной скамьи знаем о том, что слово "feod", давшее начало понятию о феодализме, обозначает земельный надел, пожалованный сеньором своему вассалу. Однако исходно "feod" значило "скот", а позже этим словом стали называть ценное движимое имущество. В английском языке слово "chattels" также имеет значение "движимое имущество", происходя от "cattle" - "скот". Лишь впоследствие слово "feod" приобрело значение земельного держания (Берман, с. 284). Семантические и этимологические закономерности скрывают в себе не только всю социальную историю, но и операторы для ее изучения. В этом смысле мы полностью солидарны с философом языка Ойгеном Розенштоком-Хюсси ("подлинный язык уважительно относится к истории человечества вплоть до его истоков" /Розеншток-Хюсси, с. 51/) и другими многочисленными и известными филологами и историками, работающими в области герменевтики (М.Фуко, П.Рикер и т.д.).
Это некоторое недоразумение с понятием феодализма отражает обычный характер движения научной мысли от близлежащих фактов ко все более удаленным от нас в глубину истории. Точно так же при переходе к изучению причин процесса феодальной институционализации мы не отвергаем классическое мнение о содержании феодальных отношений, а лишь ищем подлежащие под ними и вызывавшие их факторы, к которым относим эволюцию самих материальных технологий. В Главе I (Схема 3) показан основной энергоисточник для обществ древнего мира - физическая сила человека, и это не противоречит обычным определениям историков, отражающим по преимуществу мотыжно-земледельческий, а также рабовладельческий характер того способа хозяйствования. А вот бытующее определение понятия феодализма, вероятно, затрудняет восприятие Схемы 3. В одном из самых последних исследований эволюции земледельческих технологий (Онищук) весьма убедительно суммированы данные о роли тяглового животноводства как специфического энергоисточника для обществ феодального типа, поэтому подробнее остановимся на этой работе.
"Помимо стадиального среза (главный критерий здесь - соотношение между продолжительностью периодов обработки и залежи) необходим еще и типологический, где главным критерием является степень или тип интеграции животноводства в земледельческую систему . Почему следует избрать именно этот критерий? Дело в том, что в доиндустриальных формах земледелия именно количество скота в расчете на душу населения и на единицу обрабатываемой площади определяет степень обеспеченности земледелия органическим удобрением - следовательно, потенциал увеличения урожайности. По степени интеграции животноводства и земледелия можно выделить три основных исторических типа интенсификации земледелия: высший тип интеграции животноводства и земледелия,
характерный для земледельческих систем западной и центральной части умеренного пояса Европы; средний - для субтропического пояса и восточной части умеренного пояса Европы; низший тип - для тропического пояса. Различия в степени интеграции животноводства и земледелия определяются в конечном счете природными условиями" (Онищук, с. 26; курсив наш - авт.). Заметен акцент автора на выделении роли скота как источника удобрения, однако это отражает лишь исходно "земледельческий" характер его исследования, а по фактографии всецело согласуется с не рассматриваемой им "энергетической" ролью тягловых и верховых животных.
В большей части периода древнего мира (с VIII и примерно по II тыс. до н.э.) доминировало фактически независимое друг от друга развитие земледелия и скотоводства. Но впоследствие они образовали кооперированную аграрную технологию. Однако, как показывает автор, в древних обществах эта кооперация отличалась неустойчивым характером и зависела от уровня развития социально более значимого и более доступного совершенствованию земледелия. С.В.Онищук находит, что демографические факторы: рост численности и плотности населения - требовали увеличения производительности земледелия. А это на определенных стадиях демографического роста в древнем мире всякий раз происходило в ущерб животноводству: посевные площади увеличивались за счет сокращения пастбищ и поголовья скота в условиях ограниченности главного ресурса тех эпох - плодородных земель и при неразвитости коммуникаций и технологий. По этой же причине в тропических и субтропических поясах двуполье так и не развилось в трехпольную технологию.
"В отличие от подлинной травопольной системы, вырастающей из трехполья, частичный травопольный севооборот формируется в условиях резкого сокращения удельного веса пастбищ и поголовья крупного рогатого скота. Земледелие и животноводство оказываются в значительной мере дезинтегрированными. Именно на стадии частичного травопольного севооборота (с двупольем - авт.) остановилось, по мнению К. Уайта, римское земледелие классического периода. Фактически оно попало в заколдованный круг: уменьшение площади пастбищ вело к сокращению поголовья крупного скота, а это, в свою очередь, вело к нехватке органического удобрения и к падению урожайности" (Онищук, с. 26; выделено нами - авт.). Исследование приводит к выводу о том, что "особенностью всех ("азиатских" - авт.) систем, развивающихся на основе двуполья, была дезинтеграция земледелия и животноводства. Уменьшение значения крупного животноводства и связанная с этим нехватка удобрения вели к снижению эффективности использования земли" (Онищук, с. 27).
Теперь перейдем к главным для нашей работы выводам автора. "Основная отличительная черта этого типа развития (в Западной, Центральной и Северной Европе - авт.) заключалась в том, что оно происходило в условиях гораздо меньшей плотности населения и гораздо большей насыщенности скотом... Причины этого пока еще не вполне ясны. Можно лишь указать на необходимость более мощной тяги
для подъема тяжелых влагонасыщенных глинистых почв региона. /.../ Необходимость содержать большее поголовье скота на душу населения вела к отклонению среднеевропейского пути развития от магистральной линии (Испания - Китай) уже на последних ступенях ринга. ...На всем протяжении перехода от ринга к трехполью плотность населения была ниже, а плотность поголовья скота выше, чем при переходе от ринга к двуполью. ...В умеренной зоне Европы сохранилась более эффективная, истинно "европейская", нигде более не встречавшаяся интеграция земледелия и животноводства, обусловливавшая успешный переход к травополью и плодосмену.
В западной и центральной частях умеренного пояса Европы условия для разведения крупного рогатого скота оптимальны, а трудозатраты на его содержание минимальны, так как скот можно пасти круглый год, не прибегая к заготовке кормов. Чем дальше на восток умеренного пояса Европы, тем длительнее морозный период, в течение которого скот необходимо кормить заготовленными кормами. Необходимость дополнительных трудозатрат по заготовке кормов не позволяла крестьянам Восточной Европы увеличивать поголовье скота в той степени, как в Северо-Западной Европе. В субтропическом и тропическом поясах рост поголовья скота жестко лимитируется кормовой базой вследствие выгорания трав во время жаркого сезона.
...Уже на стадии ротационных систем различия в обеспеченности скотом начинают приводить к дифференциации типов эволюции земледелия, а на стадии паровых систем данные типы окончательно расходятся в своем развитии. В умеренном поясе Европы необходимость содержать большее поголовье скота на душу населения создала условия для перехода от ротации к трехполью, тогда как в субтропической полосе Евразии и Северной Африки значительно более низкий уровень обеспеченности скотом обусловил переход от ротации к двуполью. В Тропической Африке и Мезоамерике в условиях полного отсутствия интеграции животноводства и земледелия дальнейшая интенсификация земледелия осуществлялась в рамках ротационных систем без перехода к двух- или трехполью; при этом ротационные системы малой интенсивности сменялись пролонгированными ротационными системами. На стадии систем с постоянной обработкой расхождения между типами интенсификации земледелия еще более возрастают. В западной и центрально части умеренного пояса Европы осуществляется переход от трехполья к травопольной, а затем и плодосменной системе, обусловленный накоплением необходимого минимума поголовья скота. В восточной части умеренного пояса Европы перехода к травополью не происходит вследствие недостаточной насыщенности скотом, земледельческая система остается в пределах экстенсивного трехполья. В субтропическом поясе Евразии и Северной Африки в условиях резкого сокращения обеспеченности скотом и дезинтеграции животноводства и земледелия осуществляется переход к частичной травопольной системе. В западной части субтропического пояса (Средиземноморье и Ближний Восток) частичная травопольная система является высшей формой докапиталистической интенсификации земледелия. В муссонной Азии в ходе дальнейшей интенсификации земледелия
происходит переход к интенсивной "азиатской" системе, характеризующейся почти полным уничтожением пара и пастбища и дальнейшим снижением роли крупного рогатого скота в поддержании плодородия почвы...
Расхождения в уровне обеспеченности скотом и в степени интеграции животноводства и земледелия обусловили разнонаправленность эволюции земледелия в различных регионах. В умеренном поясе Европы в ходе интенсификации земледелия под влиянием роста населения наблюдалось увеличение обеспеченности скотом в расчете как на душу населения, так и на единицу обрабатываемой площади. Достижение необходимого минимума поголовья скота позволило в западной и центральной частях этого региона осуществить переход к травопольной системе, что позволило как увеличить урожайность, так и расширить обрабатываемую площадь в расчете на одного земледельческого работника. Это, в свою очередь, позволило существенно увеличить производство продукции земледельцем при умеренном росте его трудозатрат и наладить перекачку рабочей силы из земледелия в промышленность. Наличие такой перекачки стало важнейшим фактором, обусловившим переход от доиндустриального к индустриальному типу производительных сил.
В отличие от этого, в субтропической полосе в ходе интенсификации земледелия под действием роста населения происходило вытеснение скота из земледелия и замещение пастбища пашней. Это вело к увеличению емкости территории относительно населения. Однако вытеснение и сокращение поголовья скота как на душу населения, так и на единицу обрабатываемой площади приводило к снижению обеспеченности хозяйства важнейшим фактором повышения урожайности - органическим удобрением и тем самым к снижению производительности труда крестьянина. Вследствие этого для надлежащего удобрения обрабатываемой площади требовалось уменьшить ее размеры в расчете на одного работника, а также значительно увеличить его трудозатраты, связанные с необходимостью работ по ирригации и приготовлению компоста. В результате в рамках данного типа интенсификации происходило такое сокращение обрабатываемой площади в расчете на одного работника, которое сводило на нет увеличение урожайности единицы обрабатываемой площади, так что дальнейшее увеличение земледельческого продукта, производимого работником, требовало резкого увеличения его трудозатрат. Подобный тип развития можно назвать инволюционным... Это имело крайне неблагоприятные последствия для процесса перекачки рабочей силы из сельского хозяйства в несельскохозяйственную сферу производства. Повсеместно, за исключением Западной Европы, сформировался высокий компенсационный барьер." Для дальнейшего изложения важно отметить, что "уже к концу ХVII в. в Англии был достигнут уровень поголовья скота в одну голову на душу населения, остававшийся для многих стран недоступным и столетия спустя" (Онищук, с. 27-29, 35; выделено нами - авт.).
Мы вынуждены были провести столь объемное цитирование, поскольку эта примечательная работа избавляет нас от необходимости усложнять изложение разнородными косвенными данными и позволяет ограничиться пока только подтверждением нашей концепции о начале доминирования "биологической" энергетики с переходом к феодальному обществу (см. также работу о роли тяглового скотоводства в развитии российского общества в средние века: Милов). Конечно, для полноценного описания механизмов эволюции феодальных технологий следовало бы особенное внимание уделить развитию ремесла, например, различию европейского и азиатского ремесла (большая ориентация первого на производство "серийной" продукции, удовлетворяющей потребности производящих слоев населения). Понятно, что без специального ремесленного продукта скотоводство не могло превращаться в тягловое животноводство. Также не менее важным для феодального общества было развитие не только тяглового коневодства, но и верхового, ускорявшего эволюцию технологий социальной коммуникации.
Отметим, что в исследовании С.В.Онищука мы находим свидетельства проявления тетрадного принципа развития в механизме технологической эволюции: фактически, автор демонстрирует тетраду земледельческих технологий первых цивилизационных обществ, которая состоит из "монополья" – двуполья – трехполья – трехполья с травопольем . Методологически немаловажно и то, что первые два компонента этой тетрады приходятся на историю древних обществ, а вторые - на историю феодальных. Однако, повторимся, матрица эволюции технологий материального производства хотя и является крайне интересной проблемой, но требует отдельного самостоятельного исследования.
Сам факт тяглово-скотоводческой "революции", действительно, приходится на период замены древних цивилизаций феодальными. В результате распространения Римской империи на Север Европы до Британских островов шла интенсивная рецепция варварскими племенами земледельческих и животноводческих культур Рима: "Цезарь писал, что "земля у них (германцев - авт.) не поделена в частную собственность, и им нельзя более года оставаться на одном месте". Земледелие было переложным. Гораздо большее значение имели охота и скотоводство. Германцы не были вполне оседлым народом и могли часто менять свое местожительство" (Полянский, Жамина, с. 60). Эта констатация приходится на середину I в. до н.э. Но уже в конце I в. н.э. "германские племена... в земледелии стали использовать плуг с железным лемехом, начинало распространяться известкование почвы. Однако главную роль... продолжало играть скотоводство. Некоторое значение имело ремесло (добыча металлов, кузнечное, гончарное дело, ткачество и т.д.)" (Полянский, Жамина, с. 60).
Уже в V - VI вв. земледельцы варварских королевств франков, англосаксов и др. широко использовали тяглово-земледельческие технологии, зачастую превосходившие те, которые они рецептировали у римлян (История средних веков, т. I, с. 99, 110, 217). "Во второй половине VII века после рождества Христова северные крестьяне вслед за неведомым инициатором все чаще стали использовать совершенно новый вид плуга,
оснащенного вертикальным лезвием для прорезания линии борозды, горизонтальным лемехом для отрезания почвы на ее глубине и отвалом, чтобы ее переворачивать. Трение такого плуга о почву было столь велико, что для нормальной работы нужны были уже не два, а восемь волов... Но никто из крестьян не располагал восемью волами, и крестьяне стали объединять своих волов в большие упряжки... В итоге распределение земли основывалось уже не на нуждах каждой семьи, а скорее на силовых возможностях техники обработки земли ... Нигде в мире подобная сельскохозяйственная техника тогда не внедрялась " (Уайт, с. 194-195; курсив наш - авт.). С IX в. шел бурный рост городов Европы - сначала в виде феодальных замков, монастырей и укрепленных резиденций монархов и высших церковных сановников, в которых концентрируются первые "локальные" рынки. Иными словами, начался тот самый процесс "перекачки рабочей силы" из сельского хозяйства в торгово-ремесленные городские сферы деятельности, который С.В.Онищук справедливо выводит из роста производительности аграрных технологий.
Таким образом, на рубеже нашей эры на территории Западной Европы началось интенсивное развитие тяглового земледелия. Римская цивилизация, которая была для варварских европейских народов донором земледельческой культуры, сама не смогла далее развивать эти технологии. И культура Рима во всем ее технологическом, экономическом, политическом, художественном и научном разнообразии не смогла просто расширенно (экстенсивно) "воспроизвестись", "передвинувшись" на территории к Северу от италийских земель.
В подтверждение "технологически революционной" роли домашнего разведения тягловых и верховых животных для становления феодального строя можно привести "военный" аргумент, так как общепризнанно, что новые технологии на стадии их перехода от разработки к массовому воспроизводству в толще населения всегда в истории апробировались в военном деле. "В VIII-IX вв. в Западной Европе (государство франков) основной военной силой стала тяжеловооруженная (рыцарская) конница, пехота превратилась во вспомогательный род войск" (БСЭ, т. V, с. 219). Здесь особенно важно подчеркнуть, в странах Востока конница тоже только в это время становилась доминирующей военной силой, несмотря на тысячелетия развития сельскохозяйственного животноводства. Очевидно, что к этому времени животноводство в Европе уже прошло адаптацию к тягловому земледелию.
На наш взгляд, очень важной является сформулированное С.В. Онищуком понятие "компенсационного барьера", т.е. комплекса геоклиматических и демографических факторов, которые ставят природный предел развитию технологий в ряде регионов. И все-таки следует попытаться понять, не было ли иных причин, почему римское общество с присущей ему системой институтов не смогло просто "переползти" в неизменном виде вслед за новыми земледельческими технологиями на более северные территории Европы.
Анализируя механизмы компенсационного барьера, препятствовавшего странам "восточной ветви" эволюции подойти к полномасштабному развитию тяглового земледелия и далее к индустриальной стадии, С.В.Онищук констатирует, что возникавшие в "гравитационном и демографическом коллапсах" государственные деспотии следовали знаменитому китайскому принципу "обрубать ветки, укреплять ствол", т. е. проводили политику поощрения земледельческой деятельности и ограничения всех видов посреднической торговли. Активизировался процесс перераспределения земли между крестьянами. Крупные землевладения и торговые капиталы подвергались конфискации, а их владельцы - уничтожению (Онищук, с. 31). Это согласуется с отмеченным нами в предыдущей главе явлением регулярного огосударствления торговли в обществах древнего мира: правители тех времен не могли избежать искушения "зарезать курицу, несущую золотые яйца", тем более тогда, когда общество попадало в очередную полосу кризисов.
Мы особенно подчеркиваем этот факт потому, что торговля, с точки зрения проведенного в рамках парсонсовского подхода социологического анализа обществ древнего мира, является тем целедостиженческим реквизитом всей цивилизационной эволюции, который инициирует развитие последующих макроинститутов древности: суда, налоговой системы и гражданской юстиции - адвокатуры. Торговля продуцирует специфическую для цивилизаций ценность - обогащения (то есть повышения благосостояния, продуктивности производства). Обогащение основывается на нормативистике стоимости, продуцируемой институтом торговли, а в качестве внешней для этого института (и для ценности обогащения) меры его адаптации в социальной среде стимулирует возникновение норм собственности и института ее расчета - судебной системы.
Понятно, что геоклиматические параметры ставят барьер развитию технологий и, в соответствии с приводившимся выводом Мальтуса о превышении скорости демографической репродукции населения над скоростью развития технологий, периодически ввергают традиционные общества в типичные для биологического процесса воспроизводства кризисы перепроизводства населения. В такие периоды деградации социальной жизни на первый план выдвигается ценность выживания . Естественно, что и продуцент репродуктивной ценности обогащения - институт торговли - в эпохи "гравитационных и демографических коллапсов" в обществах древнего мира становится "неуместен": его опять ставят под общинно-государственный контроль. За ним редуцируется весь "шлейф" остальных макроинститутов древнего мира до их общинно-государственных протоформ, несмотря на то, что эти процессы вызывают коррупцию, произвол и прочие "прелести" деспотического государства.
Действительно ли эти новые животноводческие технологии - качественная специфика феодального общества, или они в равной мере были присущи и древней цивилизации? Из характера труда работника, применяющего тягловую животную силу, вытекает, что такой труд может быть более эффективным, чем ручное земледелие, только в том случае, если тяглово-верховое животное является собственностью работника, причем собственностью в том же ее содержании, в котором, скажем, раб был как бы неотъемлемой "сервисной частью" тела рабовладельца. Поэтому тягловое земледелие не могло эффективно развиваться на основе рабского труда, доминировавшего в странах классической античности.
Общепризнанно, что рабство в восточных странах было иным, чем в античных, то есть по-преимуществу патриархальным. Известно также, что такие страны, как Египет, Индия, Китай и другие крупные восточные империи древности уже в I тыс. до н.э. (более чем за тысячу лет до европейского феодализма) имели тягловое и верховое животноводство. На наш взгляд, это и определило распространение здесь рабства по преимуществу в патриархальной форме. Многие исследователи говорят о раннем появлении феодализма на Востоке; существует обширная литература, отражающая дискуссию сторонников и противников этой точки зрения (например, см.: Алаев, Ашрафян, с. 5-8, 600-626). С изложенных нами позиций правы и те, и другие, поскольку речь идет лишь о значительно более раннем переходе в странах Востока к прото-феодальной технологии земледелия . Другое дело, что собственно феодальными: тяглово-трехпольными - эти технологии по причинам, изложенным выше, там так и не стали.
Можно сказать, что эти страны совершили преждевременный (и потому неполноценный) скачок в будущее. Древние Греция и Рим в этом плане оказались много более "последовательными": ряд природных и социальных условий позволили им довести технологии, основанные на рабской физической силе человека, во-первых, до полноты использования их социальных возможностей, а во-вторых, до полноты раскрытия их технологического потенциала, до той стадии развития рабского труда, когда он начал уступать развивающимся тягловым технологиям.
В равной мере предельное развитие рабовладения - как бы парадоксально это ни прозвучало - позволило в полной мере развернуться античным демократиям и достигнуть известных высот античной системе права. С этой точки зрения понятен и известный правовой парадокс поздней Римской империи - в ней возникли правовые нормы, запрещавшие (!) прямое принуждение рабов к труду (СИЭ, т. XII, с. 67-69). "Заскок" стран "восточной" ветви эволюции привел к тому, что в них не достигли полноты развития ни собственно социальная регуляция способов применения физической силы человека, ни способы применения тягловой животной силы.
В классической для восточных деспотий пирамидальной социальной структуре только малая группа высших сановников обладала беспредельной властью, и даже чиновничество было бесправным, а потому не менее деспотичным по отношению к широким
слоям населения. В отличие от этого в античных рабовладельческих странах многочисленные члены гражданского общества в большей своей части обладали равными правами. Поскольку они прежде всего составляли военную силу этих стран, постольку равенство прав в республиканские периоды обеспечивало военное превосходство над армиями восточных деспотий (это отметил еще античный историограф греко-персидских войн Геродот). Стремление к военному доминированию в государствах классической античности стимулировало и развитие юридического права как гаранта социальной сплоченности, тем более что военная отрасль была для них не только основной сферой производства (источником рабской силы), но и необходимым условием для обеспечения превосходства и выгод в международной торговле.
Вряд ли можно отрицать, что небывалый расцвет духовной и технологической культуры античных стран есть производное от той самой "перекачки рабочей силы" в сферы материального и духовного ремесла, которую позволяло осуществлять замещение ее в земледелии трудом рабов. Но верны и выводы тех историков, которые находят в рабовладении непреодолимый барьер для дальнейшего технологического развития античных стран. В Древнем Риме уже в I в. н.э. был изобретен колесный плуг и вводились другие земледельческие новации, связанные с развитием тяглового земледелия (Полянский, Жамина, с. 32). Последующая экспансия Римской империи на Северо-Запад Европы в сущности являлась включением в "тело" римского общества тех геоклиматических зон, где трехполье и тягловое земледелие - как это впоследствие и произошло - позволили бы обществу преодолеть "компенсационный барьер". Однако консерватизм рабовладельческого латифундизма центральных римских провинций - т.е. традиции, обычаи, привычки и институционально-стратификационная специфика систем обычного и юридического права - оказался вторым "компенсационным барьером", уже в области политэкономического духовного производства , на преодоление которого у римлян не было сил.
Римский энциклопедист Плиний Старший писал, что "всего хуже обрабатывать землю колодниками из своей рабской тюрьмы, как и вообще делать что-нибудь руками людей отчаявшихся", а его соотечественники сожалели о недобросовестном отношении рабов к хозяйскому скоту, их беззаботности об урожае (Полянский, Жамина, с. 33). Был начат поиск "альтернативных" путей: стали вводить институт колоната. Колон, которым мог стать разорившийся свободный гражданин и раб, получал земельный надел, скот и инвентарь. Безусловно, это было начало перехода к феодальным документально-договорным отношениям, но еще достаточно слабое. Дальнейшего развития в Риме они так и не получили.
Посмотрим на эту же проблему в ином ракурсе. Если мы находим рост новой энергетической доминанты в обществе, которая заменяет человека в качестве "говорящего орудия", или "вещи, которая сама может передвигаться", как характеризовали раба древние, то с точки зрения технологии управления уже на самом нижнем его уровне: управлении самодвижущимся орудием, каковым становился
тягловый скот, - встает проблема нормативистики . Естественной целью ее является увеличение производительности, использование новых "факторов производства" с максимальной эффективностью.
Мысль о том, что институциональная система общества выполняет функции управления социальным воспроизводством, требует своего логического продолжения: всякий новый шаг в развитии технологий требует внесения изменений в систему управления ими. Двигаясь от этой "технической банальности" в сторону социальной организации, придется заключить, что эволюция известных нам типов общества приводится в движение двумя взаимозависимыми процессами: развитием материальных технологий и развитием систем управления ими. Любая технология остается "бесплодной" - не способной выделить из себя некую новую, более производительную - если сама не доводится до полноты использования своих возможностей. А это обеспечивается системой управления. И наоборот, не достигнув совершенства своих управленческих способов, и потому не доведя технологию до способности "разродиться" новой формой, система управления не получает никаких стимулов и оснований для своего собственного развития, т.е. для создания новых способов управления. Для технических специалистов сказанное - трюизм. Но далеко не очевидным сие положение остается для социальных наук.
Всякий процесс управления покоится на системе норм . Институты же, как мы видели выше, и являются структурой из ряда нормативных блоков. В процессе развития, как показал разбор теории Т.Парсонса, двумя из четырех основных компонентов являются этапы разрешения конфликтности между новшеством и средой, в которой оно появляется (процессы адаптации и латентности). Невозможно понять ни вообще процесса управления, ни процессов социального управления без осмысления механизмов конфликтности - просто потому, что ее разрешение является целью (или задачей) всякого управления, неважно, направлено оно на обеспечение слаженной работы узлов машины (см. понятие "конфликта" в технике) или на обеспечении слаженной работы компонентов социальной системы, в частности, и тогда, когда часть людей в этой системе выполняет роль "вещей", или "винтиков".
Как мы полагаем, процесс "перекачки рабочей силы" в эволюции технологий в полной мере касается не только материального производства, но и духовного, т.е. не только материальной деятельности, но управленческой. Это значит, что социальные институты осуществляют перекачку рабочей силы не только между последовательно развивающимися материальными технологиями, но и между духовными технологиями, к которым относится и сфера управления, то есть ... сама институциональная система. Парадокс? Ни в коем случае. Даже в значительно менее сложных - природных - системах такое встречается повсеместно. Например, сердце является основным движителем в кровеносных системах животных, но оно имеет и свою коронарную систему кровообращения.
Когда говорят о естественной необходимости замены рабской силы трудом свободного крестьянина, то тем самым указывают на потребность в перекачке
населения из социальной страты, которая не имеет прав на управление собственным (имеется в виду пользование как одна из форм собственности) хозяйством, в страту, наделенную такими правами. Такая потребность объясняется тем, что для полноценного раскрытия преимуществ тяглово-трехпольного земледелия она должна осуществляться в хозяйственно- управленческой единице с оптимальным размером, каковым является семейное (точнее, "большесемейное", если помнить, что нуклеарная семья развилась позже) крестьянское хозяйство. Если учитывать весь спектр уровней социального управления, то можно говорить, что проблема "перекачки" рабочей силы из рабской страты в страту крестьянина-землевладельца - это проблема только самого нижнего, хотя и базового уровня системы социального управления, уровня прямой связи типа "работник - орудие труда". В этих категориях, мы полагаем, и следует осмысливать проблему значимости процесса превращения рабов в феодальных крестьян.
Вслед за С.В. Онищуком, мы готовы использовать термин "компенсационный барьер" и в применении к процессу развития технологий управления , чтобы показать, что "перекачка" населения из одной социальной страты в другую является такой же технологической необходимостью (в сфере управленческих технологий), какой и "перекачка" его между разными сферами материального производства. Механизм инициирования этой "перекачки" таков же: чтобы могла возникнуть и начать набирать силу новая технология управления, старая должна достигнуть той производительности управленческого труда, когда, во-первых, она может обеспечить существование и исполнение функций новой, а во-вторых, одновременно высвобождать из себя все большие группы населения. Что значит "может обеспечить"?
Мы исходим из того, что управление всегда основной задачей имеет устранение "конфликтности технологии" для достижение максимальной эффективности их функционирования. В применении, скажем, к земледельческим технологиям это значит, что социальное управление "рабски-земледельческой" системой должно достигнуть той производительности, эффективности в непрерывном процессе снятия социальной конфликтности, когда создаваемое стабильное состояние общества сможет выдержать нагрузку новых конфликтов, несомых новой - "тяглово-земледельческой" - технологией. Главное - успеть вовремя создать систему управления (разрешения конфликтности) для новой технологии, ибо она, в силу большей сложности, и более конфликтогенна. Чем дольше будет затягиваться ее создание, тем больше вероятность, что общество потерпит крах из-за суммарной конфликтности, идущей от обеих технологий - старой и новой. Подобных примеров в истории множество, и наиболее близкий к нам - история трех российских революций (нерешенность "крестьянского вопроса" здесь наложилась на конфликтность в области индустриальных технологий).
Как известно, античная система институтов управляла воспроизводством общества с двух-слоевой стратификацией (рабы - граждане). На смену ему шло общество с трех-слоевой (сословной) системой стратификации (духовенство, дворянство и податные
сословия: купцы, ремесленники, крестьяне), требующее иных институтов управления воспроизводством. Благодаря увеличению эффективности управления аграрным хозяйством и росту его производительности смогла возникнуть и развиться городская институциональная система управления . Городское право, институты городского управления, давшие начало и индустриальной институциональной системе, "по обратной связи" оказывали сильное влияние на феодально-земледельческие отношения (достаточно напомнить пришедшую из тех времен поговорку: воздух города веет свободой). Известно, что рабовладение сохранялось и после распада Римской империи среди заселивших ее варварских племен. Но в это же время шел процесс превращения земледельцев из рабов в крестьян.
Далее мы, собственно, и рассмотрим, как формировалась система феодальных институтов и какую роль в этом сыграли города средневековья. Мы увидим, как городские институты обеспечивали компенсацию оттока населения в города посредством совершенствования феодальной правовой системы, что способствовало росту свободной торговли, развитию цивилизованного обмена продуктами ремесла и земледелия (подробнее см. в книге: Онищук, 1995). Также как ремесленно-промышленная продукция города способствовала упрочению тяглового трехпольного земледелия, городская институциональная система способствовала упрочению феодального (трехслоевого, сословного) механизма управления земледельческими технологиями.
Чем это было обусловлено с точки зрения эволюции социальной психологии? Как и при развитии древних обществ, - утверждением такой базовой ценности системы социального воспроизводства, как обогащение , а кроме того, признанием субъектами юридического права тех слоев населения, которые занимались физическим трудом. Иначе говоря, интенции к созданию нового типа социального управления, адекватного тягловому земледелию, вытекали из необходимости дальнейшего совершенствования института торговли как продуцента этой ценности. А социально-психологическое упрочение этого института могло произойти только с вовлечением в его сферу все больших слоев населения. Как показывает история древнего мира, институт торговли конфликтогенен, и для своего эффективного функционирования должен оснащаться судебной системой (она "отсекает" социально-приемлемые формы торгового обогащения от социально-неприемлемых).
Выраженной тенденцией в истории древних обществ, в том числе Греции и Рима, было нарастание "презрения свободных к производительному труду" (Энгельс, с. 173). Иными словами, свободные и полноправные граждане Греции и Рима находились по большей части вне системы "вещного" производства. Рыночная торговля как большой компьютер (образ Ф.Броделя) своими "расчетными элементами" использует непосредственных участников производственного процесса, и только благодаря статистическому сложению огромного числа именно их взаимодействий формирует статистически достоверные рыночные цены. Это значит, что
свободные граждане Рима по преимуществу могли адекватно формировать цены только на производимый ими в военном деле продукт - рабскую рабочую силу. Там же, где речь шла о земледельческих продуктах, они были в меньшей степени способны служить расчетными элементами рынка.
Вместе с тем, именно свободные граждане Рима создавали систему права и правосудия, и создавали ее, естественно, в основном для разрешения конфликтности в том секторе рынка, который они знали и понимали, т.к. сами в нем участвовали. Рынок сельхозпродукции в Риме и его правовая регуляция формировались латифундистами-рабовладельцами. Если на рынке непосредственных производителей расчет строился на учете физических возможностей их хозяйства, т.е. всего комплекса факторов производства, то на рынке латифундистов все цены задавались базовой ценой единицы рабской силы (так сегодня, скажем, цены на энергоносители задают пороговые значения всем остальным ценам). Цена рабской силы тем дешевле, чем выше военная сила общества, и по известным причинам цена рабочей силы раба всегда ниже цены рабочей силы крестьянина. В этих условиях нет ни стимула к "перекачке" рабской силы в крестьянскую, ни возможности для их конкуренции.
Этот анализ неизбежно приводит к заключению о том, что пока военная сила античного древнего общества остается доминирующей в международных отношениях, весь его рынок находится в зависимости от работоргового сектора. Военное доминирование в древнем международном сообществе определяло и благоприятную конъюнктуру цен на международном рынке, тем самым тоже поддерживая доминанту работоргового сектора.
Ретроспективно, с позиций современного научного знания констатируя необходимость изменения социально-правового (или институционально-стратификационного) статуса земледельческого населения Древнего Рима как требование сразу обеих ветвей эволюции : технологической и управленческой - мы, тем не менее, должны учитывать реально складывавшиеся геоклиматические (в частности и антропогенные - истощение почв) и социально-психологические факторы, которые заводили многие общества древности в "заколдованный круг" циклической кризисности. Подтверждением того, что не только материальные технологии циклически деградировали перед природными граничными параметрами , но и духовные технологии управления (институциональные системы) останавливались в развитии перед своими "природными" - социально-психологическими - граничными параметрами , является закономерная деградация государств древнего мира на заключительном этапе очередного цикла. Эта деградация происходила в процессе "стрессовой гипертрофии" военного института, перекачивавшего в него все силы общества при истощении социального организма в целом.
Таким образом, следует различать два вида "граничных параметров" общественной эволюции: социальные факторы, которые необходимы для перехода на очередной этап развития, и природные условия, которые реально наличествуют в данном геоклиматическом регионе в данный исторический отрезок времени. Поэтому в большинстве слу-
чаев социальная эволюция продолжается в новых географических условиях на базе новых общественных организмов.
Известно, что Рим создавал сословную организацию (СИЭ, т. XIII, с. 349) в I-II вв. н.э., т.е. в период расцвета, однако полноценного развития она так и не получила. Попутно заметим, что "в странах Востока, по-видимому, отсутствовало четкое юридическое оформление сословий " (СИЭ, т. XIII, с. 350; курсив наш - авт.). Специалисты констатируют здесь высокую подвижность сословных градаций, которую мы бы назвали правовой размытостью, причем наиболее выраженным было сословие государственных служащих. Эта ситуация в странах Востока была обусловлена той институциональной незавершенностью, которая отмечалась выше. Институциональная же полнота римского общества, особенно, на наш взгляд, благодаря институту гражданской юстиции, довела прото-сословное деление до стадии появления правомочий даже у рабов.
Юридически закрепленные сословия в Древнем Риме выделялись только среди свободных граждан (сенаторы, всадники, декурионы; плебс в этом качестве не оговаривался). Но зависимая часть населения в этот период начала расслаиваться: рос слой вольноотпущенников (либертинов), среди рабов происходило деление по различной степени правовой защищенности и даже по владению имуществом (пекулиями). Государство предоставило судебную защиту рабам от притеснений со стороны хозяев. Ситуация складывалась достаточно противоречивая, ведь появлялись и правовые нормы, запрещавшие прямое принуждение рабов к труду (СИЭ, т. XII, с. 67-69).
Можно, с точки зрения строгости юридической терминологии, спорить о сословной принадлежности плебса, рабов, вольноотпущенников, колонов и т.д., но нельзя отрицать того факта, что после реформ Августа (начало I в. н. э.) начался интенсивный процесс изменения двуслоевой структуры общества. Этот процесс разворачивался в интересах нижних слоев населения: среди вольноотпущенников появлялись очень богатые люди, и выходцы из них оказывались в высших сферах управления обществом. Иными словами, наблюдалась выраженная попытка изменить социальный статус рабов, она длилась до эпохи домината - эпохи постепенного упадка империи, когда положение рабов опять ужесточилось.
Попытки привести социальную стратификацию в соответствие развивающимся тягловым технологиям были весьма серьезными. Но отличием попыток сословной организации в Риме I-II вв. было то, что они делили высшие слои общества не на выраженно отличные по профессиональному занятию группы. Только землевладельцы различались по размерам состояния, и на этом основании разделялись их общественные и государственные функции. Заметим, что феодальные сословия явно разделяют население именно на социально- профессиональные слои: духовенство, дворянство и третье сословие, сложившееся в городскую буржуазию.
В советской историографии проблема античного города не случайно выдвигалась в ряд "рабовладельческих пережитков" как причин упадка Римской империи, хотя дело не столько в рабовладении, сколько в том, что власть в античных городских муниципиях принадлежала землевладельцам - сословию декурионов, но не торговцам и ремесленникам (как в феодальных городах Западной Европы). А это значит, что основной институциональный канал для перекачки населения из земледелия в ремесло - город - в его античной управленчески-правовой организации тоже не созрел для принятия "свободной армии труда" в качестве производителя (ремесленника) и поставщика (торговца) продукции, необходимой свободному крестьянину для увеличения производительности его труда.
Хорошо известно, что основной причиной распада Римской империи, наряду с военной деградацией центральной государственной власти, был упадок городов. В попытках развить сословную организацию Рим не дошел до плебса, в состав которого входила масса владельцев торговых, ремесленных и финансовых предприятий. Наоборот, в период принципата после централизации власти и создания Августом налоговой системы империи плебс утратил свое былое политическое влияние. Муниципальная знать состояла из владельцев вилл, основанных на рабском труде.
Если обобщить все выше изложенное, то можно сделать вывод о том, что в рамках Римской империи в зачаточном состоянии вызрели все прототипы феодальной организации - от технологий до институциональных систем: земледелие приблизилось к трехполью (вместо озими - травополье); развивались тягловые технологии; рабы обретали все больше защищающих их прав, появлялись все более освобождавшиеся от рабства производящие слои; появлялась сословная организация; плебс участвовал в выборах муниципальных органов власти, хотя и слабо влиял на них (подробнее с фактическим материалом, относящимся к проблематике этого и последующих разделов, можно ознакомиться в работе: Корсунский, Гюнтер).
Если судить по небывалому расцвету экономики и культуры в период принципата, то все это вкупе с завершением институциональной системы древности, ставит следующий вопрос: действительно ли следует говорить о распаде Римской империи как некоем патологическом процессе, например, как кризисе "рабовладельческого строя"? Или мы имеем пример естественного "старения и смерти" той социальной системы, которая еще всецело зависит от природной почвы (в буквальном земледельческом смысле) и от социальной почвы как некоего объема традиций, обычаев, привычек, на которой она существует и с истощением которой теряет природный источник “пропитания”? Другое дело, что под "смертью" здесь следует подразумевать распад "тела" империи на дочерние социальные организмы (отметим, что восточная часть Римской империи, не достигнув
соответствующей стадии "старения", еще тысячелетие существовала в качестве отдельного "полуазиатского" государства - Византии).
Осмысление принципа природных граничных параметров, естественно, может вызвать вопрос: почему же заселившие территорию Римской империи племена варваров смогли создать свои раннефеодальные общества, почему первые феодальные страны-лидеры (Венеция, Генуя и Флоренция) появились на тех же италийских территориях? Здесь надо учитывать, что раннефеодальные государства на италийских землях, как и на территориях севернее их, представляли собой много более бедные по материальной и духовной инфраструктуре общества. В отличие от социальной инфраструктуры Рима, потреблявшей огромные средства на свое поддержание, социальная инфраструктура варварских королевств нуждалась в значительно более скромных ресурсах. Иными словами, здесь возник типичный и для других форм "демографических коллапсов" результат - снижение нагрузки на природную среду.
Ответ на этот вопрос позволяет сформулировать и основное условие для преодоления компенсационного барьера. Таковым является демонтаж гигантского военизированного государственного механизма и дробление гигантского "тела" социального организма . Королевства варваров хотя и продолжали с помощью оружия решать большую часть спорных вопросов, но относительный паритет сил все чаще принуждал их к мысли о поиске договорно-правовых и правосудных путей обеспечения экономических отношений. Исчезновение военной доминанты, международное разделение труда и очередной расцвет торговли позволили каждой вновь образовавшейся стране искать свои наиболее рентабельные формы хозяйствования, чего, естественно, не могла в достаточной мере позволить себе централизованная государственная власть Римской империи. В этом естественном выборе италийские республики, имевшие богатые римские ремесленные традиции, быстрее остальных европейских стран продвинулись по пути феодализма.
Из подобной "имперской деградации" возможны два выхода: в одном случае после демографического коллапса и дистрофии государственного монстра последний опять постепенно "склеивается" по образу и подобию предыдущего, и весь цикл повторяется заново (во многом по этому пути пошла Византия, а впоследствии Российская империя и СССР). Во втором варианте, как это и произошло с Римской империей, цикл разрывается и социальная эволюция переходит на очередной виток социального развития.
Мы выделяем четыре основных фактора, определяющих продолжение социальной эволюции. Необходимым условием разрыва цикла является, как мы пытались показать выше, (1) появление и распространение зародышевой формы новой, призванной быть доминирующей на следующем витке эволюции технологии (в первую очередь новых источников энергетики). Важным условием разрыва цикла, согласно нашей концепции, нужно считать (2) появление и развитие новых технологий управления - то есть зародышевых форм новой институциональной системы общества, призванной оптимизировать производственные технологии на следующем этапе
социальной эволюции. Глубинными же предпосылками возможности подобного перехода являются (3) природные геоклиматические и ландшафтные условия данного региона. Они определяют вероятность или невероятность продолжения здесь социальной эволюции и делают неизбежной деградацию материальной инфраструктуры общества в переходном периоде. (Общество стагнирует до той поры, пока не появится возможность рецептировать новые производственные и социальные технологии, развившиеся в других регионах.) Еще одним фактором перехода от "цикла" к "спирали" социального развития является (4) социально-психологическая почва, необходимая для укоренения новых управленческих технологий. Здесь мы выделяем колоссальную значимость общинной социальной организации для всей социальной эволюции, поскольку она является системообразующим механизмом для всей гигантской ценностной структуры общества.
Останавливаясь пока только на констатации различных типов "компенсационного барьера", поскольку он может вызываться как природными, так и технологическими факторами, как в материальных, так и в духовных сферах, как в процессах социального воспроизводства, так и развития, мы приходим к мысли о возможности использования еще одного естественнонаучного термина - резонанса . Рассмотренная система факторов, определявших готовность и способность древнего общества разродиться новым типом социальных организмов может быть рассмотрена в качестве системы, способной к резонансу социального действия. Здесь резонанс проявляется в обеих формах - как разрушительной (его стараются избегать в технике), так и в индукционной ("пусковой", каталитической, инициирующей и т.д.).
Как любое явление, резонанс может быть созидателем и разрушителем, в зависимости от того, познана его природа или нет. Если говорить об исторической социальной действительности, сочетающей в себе стохастику и детерминизм, то кризисные социальные явления, обозначаемые в терминах "барьер", "коллапс" и т.д., можно рассматривать как проявления резонанса. В истории большинства стран древнего мира мы с легкостью найдем эти резонансные социальные кризисы, различные по проявлению в зависимости от того, какие из рассмотренных систем факторов совпадают по фазе (одновременно имеются в наличии), какова их степень зрелости в соответствующем периоде и в каком сочетании они входят в резонансные взаимодействие друг с другом. Этот подход позволяет не только объяснить огромное разнообразие социальных кризисов, но и дифференцировать их по последствиям - разрушительности или созидательности. Поскольку в физико-математических науках существует достаточно моделей для описания резонансных явлений, постольку, проклассифицировав рассмотренные технологические и институциональные социальные явления и в определенной мере определив порядок их значимости, мы тем самым обозначаем одну из возможных форм операционализации кризисного социального действия.
Формулируя свое представление о механизме разрыва циклов в Гл. III, мы подчеркивали, что он возможен только по достижении полноты институциональной структуры. А в определении тетрадного принципа развития отмечали, что полнота тетрадной организации некоего явления проявляется в том, что оно благодаря этому обретает способность дать начало явлению следующего, качественно нового и более высокого уровня организации.
Упадок Римской империи в большей мере походит на "резонансный пробой" очередного эволюционного барьера. Следуя этой методологии, мы полагаем, что Древний Рим был не просто объектом для рецепции его культуры варварами Европы, но смог стать активным "родителем" феодальной цивилизации (см. развивающуюся в отечественной медиевистике концепцию "синтеза"). Эта историческая функция была им осуществлена благодаря накоплению всего комплекса как технологий, так и институциональных структур, достигнутых древними цивилизациями, и сделавших его "тело" способным к "оплодотворению" варварских народов и даже к "вынашиванию" своего "потомства" - новой цивилизации. Чтобы понять это, следует исходить из известной экспансии Римской империи в направлении территорий Центральной и Северной Европы, для которых в первой половине I тыс. н.э. она стала донором мощного потока технологической и правовой культуры.
Италийские земли уже не несли империи такого изобилия продуктов, как в период римской республики, и резиденции императоров поэтому в последних веках все чаще перемещались в северные и восточные регионы. Причиной тому был рост мощи римских колоний в Центральной, Западной и Северной частях Европы. Наверное, это в наибольшей степени было связано со смещением ресурсного баланса в их пользу из-за малой освоенности их богатейших лесных массивов и плодородия почв, еще не эксплуатировавшихся так интенсивно, как в "материнской" части империи. Кроме того, и лесные ресурсы, и разнообразие ландшафтных зон на варварских окраинах были мощными стимуляторами дальнейшего развития рецептированных ремесел за счет своеобразия адаптации их к каждой из этих различных ландшафтных зон.
Но, как это всегда бывает между дочерними и родительскими формами, со стороны германских и иных варварских племен навстречу римской империи выдвигался все более набирающий силу конкурент. Эта вторая сторона процесса "барьерного перехода" характеризуется специалистами термином "великое переселение народов" IV-VII вв. н.э. Рецептировавшие культуру римлян варварские народы все труднее было удержать в подчинении у погрязшей в коррупции, отбросившей с III-IV вв. н.э. многие свои юридически-демократические достижения имперской государственной машины. К концу эпохи домината, например, гласность в судопроизводстве была вытеснена секретностью, адвокатура была поставлена под надзор особых чиновников, ранее отмененные пытки начали опять применяться при расследованиях - теперь уже все чаще и к свободным гражданам (Косарев, с. 106). Бюрократическая деспотия разлагала общество.
Быстрое перепроизводство населения в период "pax romana" вело к тому, что конфликтность росла быстрее, чем развивались необходимые для ее разрешения институты гражданского общества и государства. В варварских провинциях нарастала роль тяглового земледелия, а в центральных провинциях, сохранявших за собой государственное доминирование, господствовал рабский латифундизм. Поэтому институционально-правовая система империи продолжала обслуживать двухслойную стратификацию. Отсюда вытекали следующие следствия. Во-первых, новые технологии в варварских провинциях не получали адекватной им социальной системы управления и потому становились все более конфликтогенными (постоянные восстания в провинциях и нашествия варваров). Во-вторых, несмотря на продолжающийся рост внутренних и международных торговых отношений, в них не включались непосредственные производители и рынок не мог обеспечивать адекватный контроль за доходами ни знати, ни остальных слоев. Его действие все более "компенсировалось" чиновничьим надзором с неизбежной коррупцией.
Налоговая система, естественно, не предусматривала никакого протекционизма для новых технологий, т.е. для провинций. Последние же, поскольку право не могло адекватно ими управлять, уходили от налогов, при этом проникаясь все большей ненавистью к центральной власти империи. Та, в ответ на рост конфликтности, наращивала свой основной , традиционный инструмент управления - военную силу, направляла в провинции огромные средства на военные укрепления границ. Это все более усиливало налоговый гнет и на центральные части империи, на города, разоряя их, вызывая массовые голод и нищету, уход населения в деревни, в земледелие. Кризис нарастал. Одновременно провинциальная знать за счет ухода от налогов и поступления из имперской казны огромных средств на армию и военные укрепления наращивала огромные богатства. Резкое расслоение началось и в центральных землях, где ослабление центральной власти и вырождение институтов суда и гражданской юстиции кризисом вело к росту коррупции и разграблению казны крупными землевладельцами. Все эти факты хорошо известны (например: СИЭ, т. XII, с. 73).
"В период распада римского государства приток основной массы капитала производился за счет торговли, мореплавания и мануфактур. Капитал в основном вкладывался в земельную собственность . Когда императорская военная власть, администрация и законы больше уже не могли гарантировать обществу социальную стабильность и надежность его существования, люди стали "пристраиваться" к крупным землевладельцам . Эта категория римских граждан имела в своем распоряжении вооруженные военные структуры, которые в любой момент могли быть использованы для защиты и наведения порядка. На всех территориях бывшего Западного Рима, а позже и Восточного Рима, возникла новая форма социальной организации, ...получившая название "феодальный строй" и опиравшаяся на военную власть крупных землевладельцев. ...Производство, города и рынки перешли под непосредственную защиту крупных землевладельцев" (Аннерс, с. 135; курсив наш - авт.). В этом описании, на наш взгляд,
содержится суть процесса преодоления барьерного перехода между древней и феодальной стадиями эволюции.
Его результатом стала замена высокоразвитой древней цивилизации Средиземноморья новой, несравненно более низкой по всем социальным параметрам. "Барьерность" перехода заключалась не только и не столько в разрушении или забвении многих материальных и духовных достижений античности, но и в том, что в период с V по X вв. развитие институциональной структуры общества как бы приостановилось. Если в Древнем Риме с VI в. до н.э. и по начало I в. н.э. была развита налоговая система и создана полноценная гражданская юстиция (адвокатура), то в период с V по XIII вв. (возникновение парламента) как будто бы не обнаруживались какие-то макро-изменения в институциональной структуре общества. Происходившие тогда изменения в социально-правовой ("микро"-институциональной) его структуре объединяются общим термином "феодализации социальных отношений". Однако на самом деле вложение капиталов в земельную собственность и уход населения под покровительство землевладельцев в конечном счете и были стержнем процесса перехода от прото-финансовых к собственно финансовым отношениям, то есть к созданию первого собственно феодального макроинститута.
Изучение институциональной эволюции обществ с государственной организацией неоднократно ставило перед нами вопрос о ее истоках в первобытности. Известно, что тому периоду истории был присущ общинный (племенной, родовой и т.п.) тип социального устройства. И именно он обеспечил человечеству достижение господства в природе планеты. Он же стал "родителем" цивилизационных обществ. Впоследствие первобытная община постепенно вытеснялась цивилизациями, превратившись в так называемую "первобытную периферию классовых обществ", лишь весьма отдаленно напоминающую свои исходные социальные формы.
Изучая ранние этапы каждой очередной макростадии социальной эволюции (древней, феодальной, индустриальной), мы всякий раз обнаруживали свидетельства интенсификации роли общинной жизни: либо "великие переселения народов", либо усиление роли общинной организации при распаде старого общества. Отсюда возникло предположение о том, что роль общины не исчерпывается первичной "родительской" функцией в отношение цивилизаций. Постепенно это мнение усиливалось тем фактом, что в индустриально развитых обществах повсеместно распространены общинные формы организации и роль их в социальной жизни тем выше, чем более развито общество.
Социология широко исследует организации общинного типа и в структуре современных обществ (например: Мамут), но речь при этом идет об общине (community)
как образовании, способном к определенной автономности существования внутри цивилизационных обществ, а точнее, внутри самых различных по величине и значимости их подсистем - институтов, социальных слоев, организаций и проч. В работах Ф.Тённиса и многих других авторов сформировано представление о дихотомии "община-общество" (gemienshaft - geselshaft) в процессе социальной эволюции: "Основная идея Тённиса состояла в том, что социальность преимущественно "общинная" в ходе истории все больше вытесняется социальностью преимущественно "общественной" (Современная западная социология, с. 244, 347). Основное различие между "общностью" и "обществом" заключается в следующем: "Для "общности" характерно ощущение всеохватывающей, безраздельной принадлежности к конкретной группе людей; в "обществе" люди относятся друг к другу, только выступая в какой-либо определенной роли, чаще всего имеющей договорную форму ..." (Бергер, с. 37). Если же развитие договорных отношений является социальной сутью европейского феодализма, то и возникновение "общества" есть результат этого исторического этапа.
Известно, что ряд классиков социологии (например, Э.Дюркгейм) полагали, что современное общество не уничтожает, а как бы включает в себя все предшествующие формы социальной организации. Особенно важно для нас то, что глубоко разработанные Ф.Тённисом представления о психических и социально-психологических механизмах общины привели его к выводу о ее самости как способности выполнить "материнские" функции, или, применяя биологический термин - функции генеративные: "органическое единство..., способное ... конституировать и репрезентировать целое" (Современная западная социология, с. 346).
Говоря об "общине", мы имеем в виду социальный микроорганизм, спаянный общей ценностной структурой и, как следствие, солидарностью между его членами ("малое/локальное сообщество" в отличие от "большого общества", по Ахиезеру (Ахиезер, т. I, с. 55-80). Члены этого коллектива по большей части лично знакомы друг с другом. Эта группа продуцирует и аккумулирует ценности. Ее социальное действие, особенно в переломные исторические периоды, прекрасно отражает следующее высказывание: "Когда всякая дисциплина исчезла, все учреждения разбиты вдребезги, законы бездействуют, водворился полный хаос, и обычные факторы прогресса, основанные на принуждении, связанные с насилием, теряют всякую силу; когда нет ни войска, ни власти, ни вождей, ни суда, ни законов, - тогда может разгореться еще не вполне угасшая искра древней солидарности и восстановить развалившееся общество" (Энгельгардт, с. 153).
В данной работе мы попытаемся детальнее рассмотреть механизм действия общины в процессе социальной эволюции. Толчком к этому послужила попытка установить соотношение ряда социальных институтов, которые П.Сорокин относил к наиболее значимым в процессах социальной мобильности. Вместе с теми институтами, которые мы свели в Схеме 5 по принципу их родовой принадлежности к структурам управления социальным воспроизводством , вслед за Сорокиным попытаемся определить роль таких институтов, как семья - церковь - армия - школа
(Сорокин, с. 393 - 404). Изучение материалов по первобытной истории показало, что эти выделяемые П.Сорокиным базовые общественные институты непосредственно восходят к институтам первобытной общины, являясь их видоизменениями, или суперпозициями.
Использованные П.Сорокиным термины, как нетрудно видеть, неприменимы для описания собственно первобытных общин - они характеризуют действительно общинные институты , но присущие цивилизованным обществам . Можно показать, что эти институты - даже армия, несмотря на внешнюю парадоксальность такого заявления, - при всей их "родительской" слитности с цивилизационными институтами не входят в политические и экономические макроинституты, но составляют самостоятельные структуры социального организма, которые "используются" экономическими и политическими (гражданскими и государственными) структурами в случае надобности. Можно предположить, что в этих терминах (семья-церковь-армия-школа) общинный субстрат современных социумов сложился уже к концу эволюции древнего мира.
Обратимся к тем прото-институциональным формам общины, в которых она выходила из первобытности, чтобы отличить их от рассмотренных ее собственно институциональных форм периода цивилизации. Проблема здесь состоит в том, что в этнологических терминах, которыми обычно характеризуют первобытность, существуют большие наслоения понятий позднего древнего мира. Поэтому уловить и терминологически зафиксировать формы завершенной в своей прото-институциональной структуре общины, в которых она выходила из первобытности и только-только начинала формировать первые государственные типы социальных организмов, пока затруднительно. Условно можно использовать следующую тетраду: род - храм - ополчение - обучение . Нам представляется, что эти четыре института с началом цивилизационной эволюции стали базовой функциональной структурой уже той общины, которая в видоизмененной форме теперь превратилась в генеративный слой для всякого цивилизационного общества и которая своей внутренней функциональной структурой уже радикально отличалась от своих первобытных прототипов.
Этой тетраде институтов принадлежит важнейшая (первичная) социальная функция - функция воссоздания . Если вся первобытная социальная жизнь человеческого общества заключалась в освоении механизмов выживания, воссоздания общества в любых кризисных ситуациях , то данная тетрада институтов и является структурно-функциональным результатом этой первой макростадии социальной эволюции, первого этапа освоения природы (прежде всего, своей - социальной). В полноте своей она отсутствовала в первобытных обществах, т.е. появлялась там в виде разных виртуальных протоформ. На цивилизационной же стадии общинная структура стала обязательной и весьма автономной целостной системой взаимосвязанных институтов, обеспечивающих неуничтожимость общества в различных кризисных ситуациях. Вспомним, что подобную роль общинной системе отводил и К.Маркс в своей работе "Британское владычество в Индии".
(1) Известно, что в ряде постоянно обновляющихся тканей тел многоклеточных организмов есть "стволовые" (камбиальные) клетки, которые на протяжении всей жизни организма воспроизводят его клеточный состав - продуцируют специфичные для данной ткани клетки взамен отмирающих или поврежденных. Эта важнейшая способность организмов животных, как нам думается, является хорошей аналогией для поиска и исследования закономерных функций общины в структуре цивилизационного типа общества.
Ряд общинных организаций в "больших" обществах по аналогии можно определить в качестве стволовых , постоянно регенерирующих (восстанавливающих) состав подавляющего большинства социальных институтов - будь то деревня или город, завод или научный институт, социальная страта (слой, класс, сословие, профессиональная группа) или статусная группа и т.д. Специфическая для каждого этого типа "органов тела" общества форма общины постоянно продуцирует для них субстратную, элементную "единицу", из которой состоит общество, а именно, человека, адаптированного к жизни и деятельности в данном социальном органе благодаря имплантированной в него общинной ценностной структуре (процесс социализации) (например, см.: Бергер, Лукман, с. 210-239).
Возможно точнее сущность "продуктивной" функции общины можно сформулировать так: она в постоянном циклическом режиме воссоздает определенный тип психики, специфичный для той или иной социальной организации, института, социального слоя, класса . Мы говорим воссоздает потому, что этот процесс осуществляется, во-первых, в отношении постоянно меняющегося реципиента и будущего носителя этих ценностей (например, детей, поскольку каждый новый ребенок - особенный индивид), поэтому только режим воспроизводства здесь недостаточен. Во-вторых, точно также она всякий раз "достраивает" ценностную систему ("ремонтирует" ее) у взрослых индивидов, если условиями среды в нее вносятся искажения. Здесь воссоздательный режим определяется тем, что всякий новый взрослый индивид, нуждающийся в репарационном воздействии общины, также представляет собой уже некую измененную систему в отличие от той, которую община же когда-то и создавала.
(2) Следующая аналогия важна, поскольку она делает первый "проброс" в сущность перехода от биологической эволюции к социальной. Всем без исключения живым существам присуща следующая тетрада базовых жизненных функций: размножение-питание-передвижение-информационный обмен . Так же как четырьмя нуклеотидами (Приложение 1) записывается вся информация о всем бесконечном разнообразии живой природы, также точно все бесконечное разнообразие форм биологической жизнедеятельности слагается, как из кирпичиков, этими четырьмя основными функциями. Сравнив данную тетраду с нашей общинной структурой, мы найдем, что институты общины: семья-церковь-армия-школа - как раз и осуществляют те указанные базовые
функции жизнедеятельности, но только не в биологическом, а в социальном организме. И прежде всего не в материальном, а в духовном плане - в генезисе и функционировании психики; естественно, что специфика разных типов психики проявляется затем в материальной деятельности.
(3) Приведем и еще одну биологическую аналогию, поскольку она тоже проливает свет на действия общих законов природы на социальную жизнь. Генетика установила механизм репликации ДНК - процесс расплетения (раздвоения) двух ее нитей из спиральной косички с последующим синтезом на каждой из них комплементарных копий. Тем самым осуществляется механизм удвоения (в копировании, в воспроизводстве) количества ДНК для того, чтобы далее вложить в каждую дочернюю особь полную копию наследственной материнской информации. В последние же годы стала известна удивительная деталь механизма репликации. Синтез копий идет путем линейного последовательного перемещения синтезирующих "устройств" (ферментов) по каждой из двух нитей ДНК. Так вот, хитрость состоит в том, что направления синтеза на нитях оказываются противоположными (Льюин, с. 416). Вспомним, уже анализировавшееся явление "поворота причинных цепей в обратную сторону", которое социологи считают повсеместно распространенным в социальных системах.
Тонкость этой противоположной направленности в механизме репликации ДНК состоит в том, что та же причина, которая его вызывает (химически "разрешенная" однонаправленность функционирования фермента-синтезатора), вызывает и эффект скачкообразного синтеза. На одной нити процесс идет непрерывно, а на второй со множеством "заскоков", то есть дискретно, так что только после "заскока" вперед по нити синтезатор получает возможность нормального синтеза в обратном направлении. Образно этот процесс можно описать так: перед художником стоит десяток человек, и начать рисунок всей шеренги он должен слева-направо, но каждого отдельного человека следует рисовать сначала изображая правые части его тела, а уж затем левые. Мы уже обсуждали этот эффект противоположной направленности воспроизводственного и эволюционного направлений в применении к объекту нашего исследования - социальным макроинститутам (матричная Схема 5). Лишь слегка затрагивая очень большую и важную, но здесь неподъемную тему напомним тот общеизвестный факт, что странам "запаздывающего типа развития" присущ именно скачкообразный характер всей их эволюции. И в особенной мере наглядно, в силу сжатости во времени (в отличие от восточных стран - представительниц древних цивилизаций), этот эффект известен для России.
Посмотрим, как проявляет себя эта закономерность "перевертывания причинных цепей" в эволюции общины в процессе барьерного перехода от одной цивилизационной стадии к другой.
Освоенные еще на первобытной стадии механизмы воссоздания (неуничтожимости в природе планеты) - общинные институты - приобрели значимость фундамента , "несущей платформы" на зыбком "болоте" стохастики природы, на котором уже можно было "выстраивать" систему институтов цивилизации, обеспечивающих следующую стадию освоения природы, следующий способ социальной жизни - воспроизводство . Но обнаружение "переходных барьеров" между четырьмя основными цивилизационными этапами, также как и повышенной активности общины в эти периоды, заставило задуматься о том, возможно ли сохранение общиной воссоздательной функции в неизменном виде после того, как общество, развив одну институциональную систему, начинало выстраивать в своем "теле" новую, имеющую более высокую форму организации? Тот факт, что общинные прото-институты первобытности: род-храм-ополчение-обучение - к концу древнего мира превратились в много более сложные свои формы семьи-церкви-армии-школы, позволяет сделать следующий вывод. Если община несет такую важную функциональную нагрузку для эволюции цивилизационных институтов, то и ее собственная эволюция должна заметно дробиться по тем же макроэтапам всей цивилизационной стадии. Это заключение подтверждается и тем фактом, что община заняла во внутренней организации общества роль генеративного слоя ("самости", по Тённису) для любого его института, организации, социальной страты и т.д. Поэтому мы предположили следующую эволюцию этих “макроинститутов” общины (которая в дальнейшем изложении, на наш взгляд находит свое подтверждение).
В древнем мире доминировала эволюция семейного института общины (напомним, института как канала и механизма, фильтра социальной мобильности). Складывавшиеся тогда формы институтов церкви, армии, школы были неотделимы от населения общества - охватывали его целиком, если, конечно, речь шла о полноправных гражданах. Профессиональные группы дифференцировались в населении прежде всего по семейному, наследственному признаку, т.е. профессионально-групповое деление проводил семейный компонент общины (принцип касты). В этом смысле семья как форма общинного макроинститута, в отличие от церкви, армии и школы, структурно-функционально обособилась в обществе в наибольшей степени - стала общинным компонентом любой его подсистемы. Ее наибольшее развитие в древнем мире (опосредованное системой права) следует подчеркнуть и в связи с упомянутой выше особой ролью для начала процесса формирования тяглово-земледельческой хозяйственной единицы, т.е. для процесса феодализации. В феодальный мир общество входило уже со сформировавшимся институтом наследования и другими экономическими и правовыми формами института семьи.
В феодальном обществе уже на ранних стадиях доминировала эволюция института церкви - специалисты говорят, что при феодализме она "окончательно
оформилась" (СИЭ, т. XV, с. 753). Колоссальной значимости церкви (которую мы попытаемся продемонстрировать ниже) в формировании всей западной культуры в период раннего феодализма посвящены весьма солидные исследования (см., например: Берман). Если к концу древней стадии семья перестала определять гражданство - основной политический статус, то церковь к концу феодальной истории перестала определять государственную политику (статус страны в международной политике). Она до той степени пронизала общинные и экономико-политические организации своим духом, своими ”инструментами” производства гуманистических ценностей , что далее в ее самостоятельной политэкономической исключительности отпала нужда - церковь и ее нормативные системы стали повседневным зримым (или незримым) атрибутом во всех социальных организациях (вера в значимость своего дела, вера в опыт профессионалов-предшественников и т.д.). Назрела необходимость в "протестантской революции", то есть Реформации.
В индустриальном обществе прежде мало отделенная от всего населения армия сначала достигла своего "окончательного оформления" как обязательная военная служба определенной возрастной группы и выполнила колоссальную роль в становлении инфраструктуры национальных государств (см.: Шадсон, с. 82). Весьма показательны в этом плане свидетельства известного политолога П.Друкера, утверждающего, что в начальный период индустриализации в странах Европы единственной вполне оформившейся организацией была армия, "поэтому неудивительно, что ее командно-контрольная структура послужила моделью для объединения в одно целое трансконтинентальных железных дорог, сталелитейных заводов, современных банков и универмагов" (Друкер, с. 321). Автор заключает свой анализ тем, что армия стала основанием для складывания института менеджеров, и в целом из его рассуждений нетрудно заметить, что он считает ее "родительницей" макроинститута промышленных технологий, о котором мы будем говорить в соответствующем разделе. Не случаен, с этой точки зрения, и тот общеизвестный факт, что армия всегда в индустриальном обществе была инициатором внедрения самых современных технологий в промышленность.
Но к концу индустриального периода - в наше время, буквально в последние два десятилетия - мы стали свидетелями исчерпания ее политэкономической роли. Армия все более превращается в высокоразвитых странах в полицейский инструмент органов мирового сообщества. Внутри этих стран военная служба по существу становится свободно избираемой профессией, представителей которой государство использует также, как представителей других гражданских профессий (профессиональная наемная армия).
Экстраполируя данную логику на институт школы , можно предположить, что его роль как механизма стратификации резко возрастет в начале постиндустриальной стадии. В прогностическом плане это очень интересный предмет будущего исследования, но все тенденции к этому сегодня уже налицо в связи с угрожающе выдвигающейся проблемой резких градаций в уровне образования разных слоев населения даже и в высокоразвитых странах в условиях, когда интеллектуальный труд явно
выдвигается в качестве основного занятия для их трудоспособного населения. Формы же промышленной энергетики труда становятся столь мощными и потому опасными для населения (рост числа и мощности технологических катастроф глобального порядка в наше время общеизвестен), что это ведет общество фактически к постановке проблемы всеобщего высшего образования. Как известно, эта проблема поставлена уже в повестку дня Японией.
В чем состоит момент завершения эволюции общинного института школы, можно предположить из аналогии с выделенными нами выше этапами завершения эволюционной доминанты институтов семьи, церкви и армии. Там этот механизм состоял в потере исключительного значения для экономико-политической организации общества. Иными словами, каждый общинный институт (семья, церковь, армия) на своем этапе истории достигал апофеоза своего развития и осуществлял функцию "вынашивания" очередной группы цивилизационных институтов, а поэтому проходил через стадию особо жесткой иерархизации и возвышения его профессионально-общинной корпорации до уровня наиболее значимой в гражданской и государственной (экономической и политической) организации. Но по завершении этой функции, т.е. после складывания очередной, пестуемой именно им системы социальных макроинститутов происходили те изменения в социальной стратификации, которые позволяли все большему числу членов общества включиться в полноценное исполнение этих функций. Надобность в выделении данного общинного института как самостоятельно значимого для экономико-политической системы отпадала. Затраты же на поддержание этой значимости становились неоправданными - новая институциональная структура позволяла мобилизовать необходимые средства "по случаю", т.е. только тогда, когда в них по той или иной причине возникала нужда.
Стало быть, можно полагать, что общинный институт школы к концу постиндустриального общества до той степени разовьет социальную стратификацию и технологии обучения, что специальная его значимость, нарастающая сегодня, в тот период начнет падать. Это можно понять ввиду колоссального роста скорости развития компьютерной техники, уже сегодня проникающей в дома очень большой части населения высокоразвитых стран, и соответствующего роста программного обучающего продукта.
Таким образом, макроэволюция общинных институтов в составе цивилизационных обществ шла в том же направлении, которое мы предположили для ее первобытных форм. Посмотрим, как обстояло дело "внутри" барьерного перехода между древним и феодальным обществом.
Огромную роль общины для становления феодализма отмечали многие известные авторы, например, Ф.Энгельс ("Происхождение семьи..." и ряд его других исторических работ). Однако, на наш взгляд, в рамках данной темы следует говорить
не только и не столько о переносе германской марки на почву римской цивилизации, а о процессах, имеющих более сложный характер.
За несколько столетий до начала великого переселения народов, в IV в. н.э. римляне колонизировали Западную, Центральную и Северо-западную Европу, строя там города и поселяя своих граждан, строя дороги и ведя торговлю с местными племенами. Как уже отмечалось, в течение этих столетий колонизации шла интенсивная рецепция римской культуры варварами. Естественно, процесс рецепции шел с разной выраженностью в зависимости от региона, но варварские, "первобытные" народы прошли "курс обучения римской культуре". Не будет ошибкой сказать, что к началу великого переселения они закончили лишь "начальную общеобразовательную школу". При этом особенно важно подчеркнуть, что многие из германских и др. племен еще лишь переходили, пользуясь понятиями Моргана-Энгельса, от дикости к варварству - известно, например, строгое запрещение алеманнам "впредь в соответствии с законом "сжигать и поедать ведьм" (Аннерс, с. 150). "Начальная школа" была "закончена" с началом кризиса Римской империи (III век).
Варварские племена соединили достижения римской культуры - прежде всего военной - с первобытной неприхотливостью, общинной сплоченностью и высокой жертвенностью своих членов и, как это присуще отношениям "ученик-учитель", сложили "собственное мнение" о том, каким следует быть мировому порядку. В III и IV веках начался период перманентных войн варварских племен с римлянами. Следует иметь в виду, что военное искусство варвары перенимали и непосредственно неся военную службу в римской армии: к V в. "римлянами оставались одни только офицеры" (Симония, с. 17). От империи откалывались большие провинции, затем силой присоединялись вновь. Римская империя распалась на Западную и Восточную. В V в. Западно-римская империя потеряла способность противостоять германским племенам, которые в конечном счете захватили ее полностью и образовали несколько больших королевств. "Для такого королевства типична двойственная природа: в нем сочетаются доклассовая структура германцев и классовая позднеантичная структура; догосударственные органы управления варварского общества и остатки государственного аппарата Империи" (Корсунский, Гюнтер, с. 204). Был завершен второй этап выхода европейских племен из первобытности.
К концу этого этапа "варварские королевства" приобрели способность создавать мощные военные соединения, которые с V по VIII вв. прибавили к Франкскому государству территорию в 5-6 раз большую, чем исходная. Одновременно на этой территории началось ослабление центральной власти, рост самостоятельности больших провинций и образование меньших королевств, постоянно воюющих друг с другом. Восстановление Франкского государства династией Каролингов в начале VIII в. способствовало экономическому подъему страны. Но в IX в. наступил период феодальной раздробленности, связанный с образованием многих десятков герцогств и графств. Междоусобные войны продолжились.
С V по XI вв., все события в Европе по существу происходили в условиях военного времени: "война была главным повседневным занятием императоров, королей и аристократии" (Берман, с. 286). Непрерывно в течение 500 лет различные государственные образования варваров вели боевые действия. Все это позволяет заключить, что после "начальной школы", после рецепции основ римской культуры к III в. далее вплоть до V в. шел процесс развития воинского искусства варваров: их государства вызревали в процессе постепенного перехода от ополчения к такому цивилизованному общинному институту, как профессиональная военная дружина.
Очень важно отметить, что собственно феодализация - договорно-правовая (в отличие от рабской) форма зависимости сельского работника от землевладельца - распространялась благодаря именно военному положению Европы времен варварских королевств. Начало ее было положено кризисом Рима, когда сельское население в бегстве от удушающих налогов центральной имперской власти, а также в поисках защиты и от римских, и от варварских набегов начало искать покровительства у крупных землевладельцев, обладавших военной силой. Это покровительство, имевшее различные наименования: коммендации, патронат, прекариат и др. (например: Корсунский, Гюнтер, с. 8-29), было по существу договорно-правовым механизмом, вызванным непрерывной военной междоусобицей. Тем самым, по сути, был включен процесс распада первобытнообщинной родовой организации у варварских европейских народов или, точнее, процесс надстраивания над ней государственной формы организации при изменении самой общины.
Следующий этап вызревания феодального общества, согласно логике первичного становления институтов воссоздания, начался с V в. И хотя фоном его также продолжали оставаться бесконечные военные столкновения, но здесь уже начался рост авторитета римско-католической церкви . Христианство обрело к концу IV в. статус государственной религии, а с распадом Империи в 476 г. епископат возглавил государство в городе Риме, подвластном варварам. Специально подчеркнем, что как установление в городе Риме государственной власти христианской церкви (хотя и по разрешению варварских королей, его захвативших), так и последующий бурный рост ее авторитета свидетельствуют о том, что Римская империя не распалась в патологической деградации. Она была "беременна" очень зрелым плодом: цивилизованной (в отличие от первобытной) общинной социальной организацией, и она разродилась ею.
Христианская церковь создавала монастыри, которые уже с IV в. начали распространяться по Европе. Вероятно, монастыри дают один из ярчайших примеров воссоздания общинной социальной организации в той ее новой религиозной форме, которая отвечает потребностям развивающейся институциональной структуры феодального общества. Ниже мы увидим, как в их организации проявились не только старые общинные структуры, но и преобразующиеся формы цивилизационных институтов древности - торговли, суда, налогов и адвокатуры, и какое значение это имело для новой социальной системы феодальных стран. Исходно, по "уставу Пахомия", монастыри отличались жесткой,
почти военной дисциплиной (соответственно военной жизни раннефеодальной Европы), одним из основных требований монастырской жизни стал труд: "Монастыри ... в период раннего средневековья играли значительную роль в расчистке лесов, осушении болот, освоении целины" (СИЭ, т. IX).
"Папская революция породила западное государство нового времени, первым образцом которого, как ни парадоксально, стала сама церковь" (Берман, с. 118). Далее автор анализирует социальную структуру церковной организации и показывает, что ее институты почти тождественны тем государственным институтам, которые формировались в государствах древнего мира. Причем он акцентирует внимание и на такой структурной особенности церковной организации, как прото-институт законодательства (т.е. на зародыше будущего централизующегося феодального государства). Нам думается, что Г.Берман в равной мере смог бы констатировать этот факт, если бы его исследование охватило и раннефеодальную эпоху (автор изучал по преимуществу период XI-XIII вв.).
Распространяясь с IV в. по территориям всех королевств Европы, монастыри оказывали все большее культурное воздействие на их население: способствовали развитию скотоводства, земледелия, ремесел, искусств, создавали школы. Далее в VIII в. с одобрения Каролингов возникла "папская область" - государство с католической церковью во главе. С этого времени церковь фактически стала в один ряд с дружиной, ополчением, армией в своем влиянии на процессы феодализации общества. Короли, ощущая растущий авторитет церкви, осмысливая ее роль как механизма социальной стабилизации (устойчивого воссоздания ценностной структуры), способствовали росту ее земельных владений, которые достигли огромных размеров (трети всех землевладений в Европе). Католическая церковь, поддерживая цивилизованную общинную организацию, вместе с тем широко использовала институт прекариев (одну из форм патроната), т.е. в свою очередь усиливала феодализацию общества в ее договорно-правовом содержании.
Экспансия церкви, имевшей и впоследствии огромное влияние на социальную жизнь феодального общества, происходила на самых ранних этапах развития феодализма. Если стадии доминирования общинных институтов "школы" и "армии", а точнее, "обучения" и "ополчения" были пройдены на зародышевых этапах формирования феодализма в лоне древнего общества (в связанных с ним первобытных и раннеклассовых анклавах), то институт церкви начал доминировать уже в самом феодальном обществе на всей территории бывшей Римской империи.
Наконец, последний из общинных институтов воссоздания - семья - также претерпевал свое повторное развитие в феодальном обществе. В древнем мире семья как основная стратифицирующая сила достигла в своей эволюции нуклеарной формы (особенно в городах). В феодальном обществе нуклеарная семья также зарождалась в недрах большесемейной общины. Эта повторная эволюция семьи находит объяснение как в общинно-варварских истоках феодализма, так и в принципах организации начавших
свое развитие тяглово-земледельческих технологий. При этом семья феодального мира патронировалась набирающей силу церковью:
"Основополагающим вкладом... является борьба церкви за такую социальную структуру, в которой бы семья, а не род стала первичной социальной группой. Это было абсолютно необходимо, если церковь хотела иметь возможность создавать Царство Божие на земле... В родовом обществе для такого отношения не было социально-психологической основы. ...Другим звеном в этой социальной структурной политике были суровые меры наказания, которыми карались сексуальные отношения вне брака" (Аннерс, с. 184). Церковь сыграла огромную роль в закреплении цивилизованно-общинной - семейной - формы генеративного слоя для последующего процесса эволюции экономико-политических институтов феодального общества. При этом важно, что церковь в каноническом праве из чрева римской культуры вынесла систематизированную юридико-правовую "наследственную" информацию для того, чтобы развивать далее семью как цивилизованную общинную структуру. Или, выражаясь языком биологии, для того, чтобы семья впоследствие служила в качестве генома для развивающейся новой "анатомии социального организма".
Наследственное право при феодализме начало доминировать во всех социальных группах, распространяясь на механизм социальной преемственности как прав (власти в высших слоях общества), так и обязанностей (в нижних слоях населения). Оно играло огромную роль в стабилизации (устойчивом воссоздании) все более усложняющихся по сравнению с древним миром социальных отношений. Однако более подробно роль семьи, как, впрочем, и остальных общинных институтов целесообразнее будет рассмотреть в работах, посвященных исследованию непосредственно социальных мер (собственности, стоимости и др.).
Столь подробное и несколько затянутое изложение гипотезы о последовательном изменении роли институтов воссоздания в раннефеодальном периоде обусловлено прежде всего необходимостью как можно более точно представить, как шло образование первого и основного экономического макроинститута феодального гражданского общества - финансовой системы, а также для того, чтобы понять первичность ее возникновения по отношению к государственному институту законодательства (см. Схему 5).
Обобщая изложенное, можно заключить, что в барьерном переходе, во-первых, воссоздается сама тетрадная общинная структура; во-вторых же, при этом доминирующую роль играет один из макроинститутов общины, в данном случае - церковь. Наконец, наше видение тех событий соответствует эффекту "перевертывания причинной цепи в обратную сторону". Свою воссоздательную функцию общинные механизмы осуществляют в порядке, противоположном последовательности эволюционного развития их структуры. Мы упоминали о действии таких общинных институтов, как "обучение (школа)" и "ополчение (армия)". Они проявились на уровне взаимодействия целых социальных организмов: Римской империи с варварскими племенами и их объединениями - и в
первую очередь потому, что в тот исторический период они еще не достигли своей "самости", оставаясь как бы "рассеянными" среди всех граждан или членов племени.
Выше была разобрана последовательность функциональных взаимодействий макроотраслей экономического управления: маркетинг -> промышленные технологии -> финансовая система -> торговля . Из нее следует, что если торговля в обществе разрушена (отсутствует или подавлена государством), то и финансовая система в рыночном ее содержании не может развиваться, поскольку ее продукция - нормы прибылей и нормы прибавочной стоимости - потребляются исключительно торговлей. Она же только с их помощью может производить адекватные рыночные цены и только они, в свою очередь, несут информацию о действительных различиях производительности самых разных технологий, т.е. создают для промышленников предпринимателей возможность выбора наиболее выгодных из них. Стало быть, если не работает рыночная торговля, то и финансовый труд бессмысленен - нет стимула к его развитию. Исходя из изложенных соображений, посмотрим на то, как восстанавливались уже собственно цивилизационные институты древних обществ в "барьерном" переходе к феодализму.
Договорно-правовой процесс ухода масс свободного общинного населения варварских королевств под покровительство крупных землевладельцев начался еще в римской империи, когда эти последние оказывались таким образом в качестве правовых защитников представителей нижних слоев перед лицом произвола имперской судебно-налоговой системы, тем более, что часто они же были официальными правителями провинций. Уже тогда, согласно свидетельству "Институций Гая", прекариат начал свое развитие. Известно, что и христианская община того времени была убежищем для "отверженных". Аналогичную функцию защиты населения выполняли и набегающие на империю ополчения варваров, поскольку они все более влияли и на правовое положение нижних слоев - способствовали ослаблению гнета имперских чиновников. На этой "зародышевой" стадии феодализма внутри распадающейся римской империи мы, таким образом, находим проникновение психологии адвокатских функций гражданской юстиции, функций защитников "всех страждущих" от неправедного суда на уровне и общинного, и целостного социального взаимодействия.
Разумеется, в тот период смуты, когда государственное правосудие империи деградировало, подменяясь произволом, речь не идет о гражданской адвокатуре в ее нормальной связи с судебной системой. Мы характеризуем такое состояние, когда население, уже знающее традиции гражданской юстиции, с одной стороны, и земельные магнаты или варварская знать, имевшие собственные ополчения, с другой, вступали в правовые договорные отношения (обмен правомочиями) - отношения покровительства. Население отдавало себя и свою землю, имущество в распоряжение магнатов и варварской знати, которые, в свою очередь брали на себя
функции его защиты перед "распоясавшейся" судебно-налоговой системой империи. Сами крупные землевладельцы находились в некоем "переходном" состоянии: раздраженные имперским государством, магнаты постепенно порывали с ним, хотя занимали в нем знатные посты, но одновременно создавали в своих громадных владениях "самодостаточную" хозяйственно-административную систему, по сути своей имевшую общинно-вождестский тип, или прототип городов-государств. Основную же функцию по воссозданию института адвокатуры играла христианская церковь, поскольку она и возникала во многом в ответ на несправедливость суда и законов. Изначальна она сама была незаконна .
В этой связи нам представляется важным то отличие, которое делает Э.Аннерс, сравнивая первые стадии феодализма с поздними. Обычно Средневековье в целом историческая литература рисует в весьма мрачных тонах, говоря о том, что это был лишь несколько преобразованный рабский строй. "Но первоначально ... эта феодальная система представляла собой не что иное, как инструмент для организации социальной и экономической защиты общества, в котором государственная власть больше уже не функционировала" (Аннерс, с. 136). Мы полагаем не совсем точным утверждение, что "государственная власть не функционировала". С этой точки зрения, за много тысяч лет до того, в ранних древних городах-государствах, только что образовавшихся в объединениях вождеств и общин, тем более не было государственной власти. В том-то и дело, что тогда происходил синтез государственной и общинной культуры, казавшийся чем-то средним между ними.
С точки зрения всего сказанного выше об общине, вероятно, правильнее говорить о том, что государство опять приобрело общинную форму организации, но теперь уже с заложенной в ней (общине) наследственной информацией (социальной памятью) о созданной ранее институциональной системе: торговле-суде-налогах-адвокатуре. Исчезла высоко централизованная по имперскому типу государственная форма, а на общинной основе начала формироваться новая: "Первоначальная форма феодализма предусматривала формирование прав и обязанностей, соблюдать которые в равной мере должны были как крупные феодалы, так и кормившиеся возле них вассалы" (Аннерс, с. 136).
Мы подробнее рассмотрели эту стадию общинно-гражданской юстиции, чтобы было яснее ее отличие от той последующей эволюции адвокатуры, которая пойдет уже в ее "чистой" форме, на собственно государственной основе в X-XI вв. Логическим следствием этого действия цивилизованной общинной социальной психологии является то, что уже в первых варварских сводах законов - "Leges barbarorum" (Хрестоматия по истории государства и права..., с. 72-93) - VI-IX вв. выявляются начала идеи верховенства права в разделах, специально посвященных ответственности судей (графов, рахимбургов) за неправильное применение законов (вплоть до лишения их жизни). Кроме того, требование произносить законы, по которым будет идти суд, и право обращаться в королевский суд, если суд феодала или общины, по мнению тяжущегося, был неправильным,
свидетельствуют об институционализации защитных (в адвокатском, а не в судебном смысле) действий в процессе отправления правосудия.
Позже, к началу XII в. "идея верховенства права (по существу, "естественного права" в интерпретации Руссо или Джефферсона - авт.) в Саксонском зерцале заходит настолько далеко, что включает выраженное право индивида "сопротивляться беззаконному решению своего короля и своего судьи, а также помогать в этом другому человеку, если он является его родственником или господином" (Берман, с. 473). К этому времени институт адвокатуры уже восстанавливался полным ходом.
Следующим воссоздавался на общинной основе цивилизационный институт налоговой системы. Это происходило в эпоху распада Римской империи. Трансформация племенной дружинной организации в войсковую (определявшую рост военных успехов варваров) устраняла выборность военначальников, присущую общинам и вождествам, способствовала возникновению наследственной королевской власти и формированию профессиональной военной службы, от которой откупались земледельцы. На основе этого откупа стали формироваться "подати, платимые вождю для содержания воинов" (Лафарг, с. 111). Обратим внимание на то, что этот податной механизм уже общинной формы налоговой системы так и прошел через всю феодальную стадию. Посредством канонического права налог стал нормой внутри корпорации (чего не было в Римской империи): "по каноническому праву... корпорация может обложить налогом своих членов, если не имеет иных средств для уплаты долга" (Берман, с. 213). Можно предположить, что и вся последующая эволюция налоговой системы государства в ее движении от косвенных форм (налоги на торговлю) к прямым налогам стимулировалась развитием профессиональных сообществ (по сути все новых форм community - общин), поскольку все большее их число вовлекалось в рыночные (торговые и финансовые) отношения. В разнообразных гражданских общинах в индустриальной стадии через массу профессиональных корпораций - начиная с предприятий (основных скоплений налогоплательщиков) и кончая политическими партиями - денежные взносы стали некоей привычной формой самоорганизации общин и общества.
На следующем этапе уже собственно раннего феодального общества, после V века, когда продолжал нарастать процесс перераспределения свободного общинного населения варварских королевств под защиту крупных землевладельцев и в личную зависимость к ним, началась интенсивная донорно-рецепторная функция церкви как канала между римской правовой культурой и населением королевств. Христианское "духовенство, являясь единственным образованным классом того времени" (Мордухович, с. 38), как и в древнем мире, оказывалось первым хранителем и толкователем правовых норм (отсюда берет начало огромная роль канонического права в средневековье).
Стремление варварских королей обессмертить свое имя созданием государства, не уступающего по величию римскому государству, способствовало быстрому воссозда-
нию института суда. Не случайно то, что католическая церковь в своем бурном распространении епископатств и монастырей по всей Европе не знала "национальных" границ - для правителей всего этого множества мелких государств она была единой носительницей правовой культуры, позволявшей примирить население с принципом личной зависимости в условиях неприязни варварской психологии к рабству: умиротворить и примирить население с крепостничеством, как это ни парадоксально прозвучит, на рационально-правовой основе. Церковь не только сыграла в этом огромную "воспитательную" роль по разъяснению истоков могущества Рима, она создала собственные суды. Суды были введены и в монастырях, и в монашеских орденах.
Свои судебные функции короли начали делегировать вассалам: феодалы стали исполнять судебную власть на местах. И опять подчеркнем, что на уровне социальной системы, "окружающей" какого-либо одного сеньора, в те раннефеодальные эпохи воссоздавалась общинная форма организации на самых малых уровнях административной структуры общества. Начало ее формирования исходило из "адвокатской" (покровительственной) основы феодального общества. Из нее же вытекала форма налоговой системы. Далее в государственной структуре признавалась "местная" судебная функция отдельного феодала, а затем формировался и знаменитый общинный институт мировых судей. Наконец, создание системы замковых поселений феодалов привело к образованию локальных рынков (микроинститутов торговли.)
Заключая описания процессов, происходивших в раннефеодальной Западной Европе, следует подчеркнуть следующее: "Исследования последних лет показали: влияние римского права оказалось намного значительнее, чем это предполагалось ранее" (Аннерс, с. 134; Берман). Таким образом, и в отношение цивилизационных институтов проглядывает обратная естественному историческому развитию последовательность их воссоздания в раннем средневековье во внутриобщинной форме: "адвокатура"-налоговая система-суд...". Далее следовало бы ожидать нарастания торговых отношений. Так оно в действительности и произошло. Воссоздание институтов школы-армии-церкви-семьи, а параллельно с ними указанных институтов цивилизации, привело к началу роста в Европе городов. Естественно, что с наибольшей скоростью торговля восстанавливалась в италийских и наиболее сильно романизированных землях. Однако известно, что уже в VII в. и Лондон отличался высокоразвитым торговым правом.
Напомним, что к закату Римской империи в ней уже набирали силу прото-финансовые отношения, масштаб их был велик и капиталы, накапливавшиеся в руках знати, тоже. Отсутствие же институционализированной финансовой системы, а также государственных институтов, способных ее контролировать - судебная и налоговая системы сами по себе, как мы увидим далее, для этого совершенно необходимы, но недостаточны - вероятно, и приводило к неподконтрольному императорской власти усилению знати окраинных варварских провинций, накоплению у нее денежных капиталов.
Вполне соглашаясь с обычно перечисляемым комплексом факторов, в совокупности своей вызвавших распад Римской империи, мы хотели бы акцентировать внимание на следующих из них. Города поздней Западной римской империи (времен домината) для знати варварских провинций были зримым примером необузданной роскоши, расцвета ростовщичества, бурного проявления хотя и зародышевых форм, но уже финансовых - ссудно-долговых - отношений, сопрягавшихся с судебно-налоговым произволом. А кредитно-долговые отношения для подавляющей массы населения провинций, все более погружающейся в нищету и голод, были очевидным источником "всех зол". Насколько можно судить, произошло нечто подобное проблеме долгового рабства , которая в VI в. до н.э. (времена Солона) сотрясла Грецию. Но теперь уже это происходило в отношениях между центральной властью и общинами, городами, провинциями. Налоговое бремя имперской власти во времена ее заката чудовищно возросло: общинные и городские долги казне приводили к разрухе в городах, повсеместному голоду в провинциях, падению мелкой торговли и ремесел, массовому возврату населения к примитивному натуральному хозяйству (СИЭ, т. XII, с. 69-70, 72-73).
В связи с рассмотренным нами выше механизмом деспотического вырождения в "компенсационном барьере" следует отметить, что торговля, всегда остававшаяся в Риме свободной, с середины III в. тоже подвергалась жесткому контролю центральной власти (СИЭ, т. XIV, с., 319). Финансовые отношения узурпировались последней на фоне разрушения торговли как основного источника этих отношений. Тогда же общество стало сотрясаться инфляцией . В этих условия крупные землевладельцы, входящие в административный аппарат разлагающейся империи, и составляли себе баснословные состояния. Похоже, что и институт торговли начал воссоздаваться последним после всех необходимых реконструкций достижений древних цивилизаций в раннефеодальную эпоху. Однако теперь социальное положение торговли стало уже несколько иным. С изменением социально-правового статуса (феодализацией) населения и сильного ослабления государственного доминирования в международной торговле - правители мелких государств Западной Европы были предельно обременены военными, судебно-административными и налоговыми функциями - торговля все более становилась независимой от чиновничества, их взаимоотношения опять приобретают опосредованный денежными пошлинами и налогами характер.
Особенно же важным фактором для становления свободной торговли и исполнения ею "родительской" функции для финансовой системы был процесс развития западноевропейских городов. Они возникали и обретали собственно городскую природу благодаря интенсивно протекавшему с IX в. строительству укрепленных поселений вокруг епископских резиденций, монастырей, резиденций королей и крупных феодалов, скопления в них торгового и ремесленного люда: "Рынок создает экономическое отличие города от села" (Дживелегов, с. 18). Мы не рассматриваем специфики городов Юга Европы, зачастую расположенных на местах древнеримских городских поселений. Важно только заметить, что в них традиции античных
прото-финансовых отношений были очень сильны, поэтому они и сыграли впоследствие роль центров развития первого экономического макроинститута феодального гражданского общества - финансовой системы.
Таким образом, в период с V по XI вв. шло воссоздание институтов, развившихся в древнем мире, и их адаптация к новым - документальным договорно-правовым - социальным отношениям.
Анализируя систему социальных проблем, возникших к началу распада Римской империи, мы выявили следующий их набор: (1) проблема ограниченности геоклиматических природных ресурсов и их истощения в центральной части Империи; (2) проблема интеграции земледелия с развившимся зародышем тягловых технологий; (3) проблема интеграции существующей институциональной системы (торговля-суд-налоги-адвокатура) с развившимися в Риме зародышами финансовых институтов (рассмотрена только в стратификационном аспекте, т.к. подробнее исследуется в разделе, посвященном эволюции феодальных макроинститутов); наконец, (4) проблема истощения социально-психологической "почвы" - общинной структуры (она проявилась в централизованном государственном судебно-налоговом произволе и в духовно-этическом, религиозном и т.д. кризисе эпохи распада).
В качестве отступления приведем пример применения тетрадного принципа, демонстрирующий полноту отражения социальных реалий в классических категориях философии, если структурировать их согласно ТПР. Сформулированная нами система проблем компенсационного барьера может быть охарактеризована сведением в тетраду таких категорий, как возможное-необходимое-достаточное-действительное. Геоклиматические параметры, фактически, являются теми граничными условиями, наличие или отсутствие которых определяет вообще возможность или невозможность дальнейшей эволюции социальной системы.
Наличие технологий социального энергопотребления - здесь тяглово-земледельческих, - нужных для использования благоприятных геоклиматических условий, является той необходимостью для социального развития, которая лишь начинает реализацию возможностей, даваемых каким-то геоклиматическим регионом, но неочевидно, что ее можно будет полноценно развить (распространить среди большой массы земледельцев) до того, как истощится почва данного региона (как это и произошло на Северном Средиземноморье).
Возникновение управленческих технологий (зародышевого финансово-ростовщического прото-института) вполне достаточно в качестве канала "перекачки" капиталов между ландшафтными зонами, административными регионами или отраслями хозяйства для выбора наиболее эффективных и стимулирования их развития, а тем самым достаточно для процветания и обогащения общества. Однако прямое и устойчи-
вое (правовое ) замыкание этого прото-института непосредственно на купцов, ремесленников и земледельцев не обязательно в той социально-психологической системе ценностей (она и создает устойчивую стратификацию с низким правовым статусом земледельца), которая обеспечивала мощь древней Империи и требовала жесткого контроля имперского государства над торговлей.
Возникновение в социально-психологической "почве" общества новой общинной структуры, продуцирующей новую систему ценностей, обеспечивает действительность и новой стратификации, и дальнейшего развития остальных факторов и общества в целом. Поскольку философские категории формировались как высшие абстракции, среди них, вероятно, могут быть найдены и операторы общего описания механизмов прямых и обратных взаимодействий межу указанными проблемными блоками, механизмов, обуславливающих процесс развития.
* * *
Выше мы вкратце отмечали, что зародышевая зрелость тягловых и верховых технологий в Риме была обеспечена целым рядом ремесленных новшеств - железный лемех, колесный плуг, позже стремена, совершенствования упряжи и др. Следуя принципу симметрии как важному компоненту ТПР-методологии, вполне естественно теперь задаться вопросом: какие "ремесленные" технологии духовного производства могли обеспечить такое же созревание зародышей финансовых и законодательных институтов в лоне древнего общества.
Напомним, что в Главе I мы сформулировали последовательность макроэтапов эволюции "способов социальной коммуникации": устноречевой-рукописный-печатный-электронный, - которая соответствует стадийности развития цивилизационных обществ. В схеме пока приведен только один классификационный признак - тип материальных средств духовного труда, - но именно он нам и важен. Он демонстрирует, почему мы подчеркиваем не просто договорно-правовой характер новых феодальных отношений земледельцев и землевладельцев, но именно документальный . Однако мы хотим не просто усилить нашу аргументацию закономерного характера развития средств духовного воспроизводства, проблема значительно глубже и интереснее.
Периоду упадка Римской империи, кроме интенсивного зародышевого развития прото-финансовых отношений в их ростовщических формах, стимулируемых угрожающим ростом налогового бремени, была присуща еще одна черта. Падение боеспособности армии разлагающегося государства подвигало императоров и властвующие группы в их непрерывной и ожесточающейся борьбе за власть к раздаче земель солдатам и ветеранам (СИЭ, т. XII, с. 70-73; Корсунский, Гюнтер). Причем в разгар социального кризиса из-за нерентабельности земледелия дошло до того, что получение земельного надела перестало быть стимулом к поступлению на военную службу - попросту говоря, число средних и мелких землевладельцев росло, а цена земли падала.
Последнее поясняет, как в распадающемся Риме возникла та "армия" мелких и средних землевладельцев, которая впоследствие обеспечила массовое распространение
института покровительства. В свою очередь, земельные магнаты как вторая сторона этого института использовали институт ростовщичества в условиях нарастающей инфляции: он стимулировал их вкладывать денежные капиталы в скупку земли, а далее и отдавать ее в держание свободным или сервам (формирование манориального держания). Разумеется, действовали разные механизмы (включая военный разбой), но эти два не просто прогрессировали, а объединялись одной технологией их реализации - документированными договорами, составляющими цивилизованный вектор развития. Понятно, что это развитие документальной практики договорных отношений шло постепенно на протяжении первых пяти столетий раннего феодализма.
Посредством документальных технологий в Римской империи к началу нашей эры создавались не только научно-философские и литературные труды, но осуществлялись значительно более распространенные правовые, религиозные и экономические отношения. Массовый охват документальными технологиями населения Древнего Рима, по всей видимости, начался с введением института ценза в VI в. до н.э., т.е. с учета имущественного состояния граждан для распределения социально-правовых обязанностей, включая прото-налоговые обязанности денежного обеспечения социальных и военных нужд состоятельными гражданами. Тогда еще примитивный характер этого учета стал много более совершенным в реформах налоговой системы императора Августа в начале I в. В эти шесть столетий шло интенсивное развитие рукописных технологий. Созданная в Пергаме библиотека в I в до н.э. содержала до 200 тыс. рукописных книг, в Александрийской библиотеке в I в. хранилось до 700 тыс. рукописей. Распространение христианства сопровождалось рукописным творчеством, а римские судьи, чиновники и состоятельные хозяева уже повсеместно фиксировали в пергаментных свитках и книгах ведущиеся ими дела, использовали письма для общения. Понятно, что речь идет не о массовой грамотности. Сегодня, например, ЭВМ-технологии проникли во все сферы управления, но о массовой ЭВМ-грамотности (тем более программистской) говорить не приходится. Речь идет о возникновении тогда широкого слоя профессионалов, владевших рукописью и делавших документирование экономических и политических отношений доступным для все более широких слоев населения.
С точки зрения хронологического анализа социальной эволюции важно заметить, что при длительности периода древнего мира около 8 тыс. лет такое проникновение рукописной документации в жизнь широких масс населения началось лишь в последние 500 лет его существования. (Отметим, что употребление рукописи для фиксирования различного рода договоров существовало и ранее в некоторых регионах, употреблявших клинопись и "глиняные носители информации", например, в Вавилоне. Однако тот факт, что эта традиция прервалась еще в I тыс. до н.э., говорит о ее "заскоковом" характере.)
Следующие полтысячелетия, когда в Европе с началом ее феодализации шло распространение тяглово-трехпольного земледелия и происходили рассмотренные выше процессы воссоздания в варварской общине цивилизованных общинных и
политэкономических институтов, одновременно нарастало распространение технологий документирования . Чтобы понять их значимость, приведем следующее свидетельство Э.Аннерса: "В отличие от римского права,... каноническое право с раннехристианского периода основывалось на фиксированной письменной традиции. ...Клир был грамотным: возникло не устно передаваемое традиционное право, а письменное, авторитет которого... зависел от того, как оно излагалось в документах ." Далее автор говорит о той высокой силе аргументации, которую документы приобрели в позднеантичном праве, и показывает, как возрос этот авторитет, на примере злоупотребления им некоторыми священнослужителями в борьбе со светской властью. В позднем средневековье было расследовано и установлено, что "псевдоисидорийские декреталии" фальсифицировали (примерно в IV-VIII вв.) акт дарения императором Константином Великим папе Сильвестру I не только церковного господства, но и мирской власти над Западной Римской империей. "Средневековая вера в авторитеты и почтение людей того времени к документам были так велики, что документ стал важным основанием папской мирской власти /вплоть до позднего средневековья/" (Аннерс, с. 182-183; курсив наш - авт.).
Вряд ли будет ошибкой сказать, что документальная технология сыграла колоссальную роль в установлении господства церкви в первой половине феодальной стадии. Например, разрушение института рода и возвышение института семьи основывалось и на сочетании авторитета христианской религии с искусством каноников нотариально оформлять завещания в пользу церкви, опираясь на установленную еще Юстинианом законную долю Христа в наследовании (Аннерс, с. 185). Документирование уже в VI-X вв. носило общий характер в виде варварских сводов законов, грамот, формуляров, картулярий и т.д. Уже тогда и завещания земельных участков документировались "книгой" (Берман, с. 223).
Мы подчеркиваем понятие "документирования" и потому, что содержанием финансовых отношений, к исследованию процесса институционализации которых мы приближаемся, является оборот ценных бумаг. Но они есть не что иное, как эволюционно новая - документальная - форма товарно-денежных отношений, которая не просто зародилась в бурной торговле еще в Римской империи, но которая легла в основу отношений между землевладельцами и крестьянами, называемых исторической наукой феодальными отношениями. Документированные договоры между крестьянами и общиной, между ними и феодалами, между феодалами и королями уже в V - VI вв. начали распространяться, становясь все более важным инструментом разрешения социальных конфликтов. В последние века существования Древнего Рима документ уже был доказательством, свидетельством в судебном процессе, правильнее сказать - " рукопись " становилась " документом " (это слово в переводе с латинского языка и означает "свидетельство, доказательство"). С началом феодализма документальная технология все шире охватывала экономику гражданского общества.
Обобщая все изложенное выше, можно заключить, что развитие документальных технологий и повсеместное проникновение их в толщу социальных отношений в
раннем средневековье было той предпосылкой, без которой просто невозможными были возникновение ни финансовой системы, ни следовавшей за ней законодательной, а тем более института государственного банка-эмиттера и трудового контракта - профсоюзов, т.е. всей феодальной системы экономических и политических макроинститутов.