В.П.Казарян

Тенденции в исследовании времени

Тема времени не теряет своей жизненности в современной интеллектуальной среде. Время столь глубоко вошло в философию, что изменить смысл времени означает изменить философию. Более того, время пронизывает всю культуру – язык, мышление, миропонимание человека, образ его жизни, его творческую деятельность. В этом заключается культурная универсальность времени. При этом  время фундаментально для всех проявлений бытия человека, поскольку именно оно провоцирует проблему смысла жизни.

 Вместе с тем, по мере включения в мировой культурный процесс различных культур, народов, государств уходит со сцены западо-центризм, в той или иной мере присутствующий до сих пор в интерпретациях судеб мира. В этом процессе заметны два аспекта:  а) изучение и развитие собственных древних традиций, б) взаимодействие традиционной и западной культуры с различным исходом.       Эти события глобального планетарного масштаба имеют одним из своих интеллектуальных следствий глубокий интерес к истолкованию времени. Столкновение (соприкосновение) разных культур вызывает к жизни анализ оснований и истоков философий времени. Каковы предпосылки их? Особый интерес представляет выявление неявных предпосылок, которые лежат в ее основе. Исследования показывают: то, что в одной культуре считается естественным, интуитивно ясным, очевидным, не требующим доказательства, т.е. привычным, - оказывается в другой культуре или проблематичным или же не имеющим никакого серьезного значения.

         Надо сказать, что предпосылки классической западной модели времени в единстве с физико-математическими моделями времени серьезно исследовались в отечественной философии[1], а также в  аналитической философии. В современной философии в рамках иных философских традиций, например, постмодернистской традиции, развиваются исследования, которые показывают, что классическое европейское время не является моделью времени самого по себе, т.е. выражающей сущность времени. Оно есть плод не реальности как таковой, самой по себе, а есть плод европейской культуры как одного из видов культур в мире. Европейская логика, абстрактное мышление, связь между временем и движением вели к концепции абстрактного однородного непрерывного текущего времени Хроноса. Если выйти за условия европейской традиции, то  абстрактное классическое время выступает как выбор, предпочтение. Это возможность, но не необходимость.  Если бы античная культура была иной, то и интерпретация времени в европейской философии была бы иной.

Выяснить основы европейского мышления о времени и оттенить их иной или альтернативной постановкой вопроса – в этом видят свою задачу многие исследователи времени. Примером может служить творчество Делеза, который стремился выявить неявные предпосылки концепций времени, вошедших в обиход в европейской культуре[2] Как возможно однородное абстрактное время? Анализ оснований европейской культуры, породившей абстрактное понятие времени, сравнительный анализ оснований, столкновение с основами других культур – тема философии времени. История мысли предстает не как однозначно необходимый детерминированный процесс, а как развилка, как креативная деятельность, как выбор одной возможности.

 В частности, возможно, удалось бы понять обстоятельства, приведшие к парадоксам времени, которые так тревожат классическую западную философию времени. При этом антропологические, в том числе и экзистенциалистские, концепции времени выступают не как отрицание или опровержение классических концепций, а как вторая сторона одной модели – характера развития западной культуры. Экзистенциальное человеческое время вводится не как бунт против абстрактного классического времени. Идеи  экзистенциализма являются как тенью от Хроноса. Человек находится в его тисках. Идея временной целостности бытия, развиваемая Сартром, предстает как бунт в цепях. Великая драма, европейская драма, разыгрывается под гнетом перспективы нависающего над человеком времени-Хроноса.

         Большое место в теме времени занимают исследования языка того или иного народа. Время вписано в язык и выражается в языке, который неотделим от жизни народа. Язык вырабатывает формы представления времени теми или иными средствами: времена глагола, формы совершенного и несовершенного вида глаголов, приставки, суффиксы, грамматические обороты и проч. Эта область исследований является разветвленной. Вспомним, например, классическую работу  Уорфа, посвященную языку индейцев Hopi, в которой он показал отсутствие  в этом языке слова, выражающего абстрактное понятие времени, западного Time[3].  Встал вопрос: если в языке нет слова для абстрактного понятия времени, то означает ли это, что люди не мыслили и не могут мыслить время как то, что на западе мы называем временем. Так, например, в работе  профессора униветситета Макерере в столице Уганды Кампале А.Далфово  посвященной  исследованию языка африканского народа лугбаро, (Народность Лугбара проживает на северо-западе Уганды, и насчитывает приблизительно 700000 человек) показано: «Отсутствие термина "время" у некоторых африканских народов вело к отрицанию соответствующей концепции времени вообще. Рассуждение следующее: чтобы существовала концепция X, надо иметь возможность пользоваться словом X, и поскольку слов для выражения термина "время" не существует, то не существует и никакой концепции времени. В языке Лугбара нет отдельного слова для обозначения понятия "время", но зато есть множество наречий, приставок, и более 200 идиом, выражающих время. Заметим, что X можно рассматривать не только как отдельный термин, но и как набор выражений. Наличие у Лугбара множества слов, связанных со временем, свидетельствует о существовании концепции времени, несмотря на то, что в языке отсутствует отдельный термин, обозначающий "время"[4].

         Подоплекой этой проблемы является, в конечном счете, отождествление времени с абстрактным временем, которое измеряется и которое представлено в точных науках. Время интерпретируется по Аристотелю: как число движения, как мера движения.  Острота вопроса  заключается в том, что измеряемое время мыслится как абстрактное, непрерывное, однородное. Для многих же других народов – время конкретно. Уместно вспомнить, что критика рациональной классической философии со стороны нарождавшегося иррационального философствования осуществлялась в том же направлении: назад к конкретному, ибо сквозь абстракции просеивается жизнь.

         Первое различие в истолковании времени в разных культурах идет по линии абстрактное – конкретное.  Первое служит теории, второе служит практике жизни. Происходит расхождение теории и практики в освоении времени. Привнесение в культуры механических и прочих сконструированных часов приводит к внедрению в общественное сознание абстрактного времени. Намечается путь в совершенствовании философии времени: идти от абстрактного к конкретному, от гнета времени  к дружбе и единению со временем. Это имеет место и в европейской традиции мысли.

Абстрактное  время – время, дистанцированное от процесса, сущностно не связанное с ним,  оторванное в том числе и от деятельности человека, выступает  аналогично публичным часам как регулирующий, координирующий в синхронии или диахронии – инструмент. Выполняет и инструментальную функцию в культуре. И  как условие организации проявлений человека и как условие научной деятельности, требующей временной шкалы: например, предпосылка исторической хронологии, предпосылка натурного эксперимента, условие построения и структуры, и процесса.

В этой ситуации время, как Хронос,  выступает отчужденным, довлеющим, подчиняющим себе наше Я и организацию нашей человеческой жизни. Каким образом человек спасается от чуждого явления, как делает его своим, близким, удается ему это или нет – определяется  степенью его вовлеченности в процессы отчуждения. Если человек достигает полноты жизни, наполняет время своей любовью и творчеством, тогда Хронос не давит на него, а срастается с человеком. И даже смерть предстает не как юдоль печали, не как старуха с косой, а как естественное событие самим человеком и подготовленное и проведенное. Это, конечно, идеальный случай. Чаще бывает другая ситуация: «ночь, улица, фонарь,  аптека…»

Гнет Хроноса  выражается в непреклонном ходе времени. Он порождает не только идею смерти и идею смысла жизни, но и принудительный темп человеческой жизни. Количественный аспект времени: убыстрение времени, темп изменений,  синхронизация процессов, измерение времени – занимает человеческие умы. В век господства отчужденных форм и инструментального мышления человек падает в тиски Хроноса. Время человека предстает как проблема согласования и подчинения времени человека внешнему времени-Хроносу.

Второе различие в основаниях философий времени  выявлено в сравнении западной и китайской культур. Оно  заключается в том, что классическое западное время покоится на языке событий, в то время как  в древнекитайской цивилизации основой мышления является понятие процесса. Эта традиция там была столь сильна, что учение школы, пришедшей к идеям Аристотеля, заглохло и не выжило. В Китае иначе понималась природа. Аристотелевское направление в лице моистов не смогло развиться. Китайская мысль озабочена непрерывностью хода процесса, а не непрерывность времени как  общей рамки событий.

В древнем Китае понимали природу, отправляясь не от индивидуальных тел, обреченных на движение, а от факторов, находящихся  в определенной корреляции, образующих полюсы двух энергий Инь и Ян, порождающих бесконечное взаимодействие. «Китай отвернулся от концепции атомов и частичек…Китай обратился к явлениям взаимовлияния и преобразования. Начнем с того, что скажем: Инь конденсируется, тогда как  Ян распространяется, одно опирается на другое, чтобы расцвести, а второе достигает первого, чтобы материализоваться; когда одно возрастает, другое уменьшается, их чередование постоянно. Мысля непрерывную смену этих фаз, Китай пришел к тому, чтобы мыслить не время, а процесс»[5]. Жульен подчеркивает, что если в европейской культуре существовал культ события, то для Древнего Китая характерна мудрость, растворяющая исключительность события в постоянном приспособлении к видоизменениям момента [6].

Язык событий, выражаемых отглагольными существительными, такими как рождение, приезд, взаимодействие, позволил отделить время от телесности, вещественности: время не вещь, а отношение. Дистанцирование от мира вещей  явилось условием введения универсального абстрактного времени. Вместе с тем язык событий указывает на то, что время существенным образом  связано  с активностью временящегося, со свершением, с действием. Эта сторона времени отчасти нашла свое воплощение в тезисе, что времени нет без изменения. Отчасти – потому, что имеется в виду, что  при этом изменяются вещи, а не события. Событие типа «Королева Анна умерла» изменяет свое положение во времени: становится все более и более прошлым,- но никаких реальных  изменений при этом не

происходит. Изменение положения события во времени не является подлинным изменением[7].

Трудности европейской абстрактной концепции времени связаны с исчезновением, нивелировкой, в ней тех  особенностей времени, которые проявляются в представлении его как прошлого-настоящего-будущего. С одной стороны, в этой модели как бы подразумевается, что время течет. А с другой стороны, его течение считается настолько очевидным, что никоим образом не разворачивается, не проясняется. Тезис, что время течет, рассматривается, как тривиальный, очевидный – тем самым, как бедный и как бы незначимый, по большому счету.  И это в то время, когда практика жизни, а значит, и в художественном творчестве, и в экспериментальной деятельности ученого, и в повседневной жизни, - эти характеристики наполнены богатым смыслом: время жить и время умирать, грядет война, прожил жизнь,    и проч. Анализом тезиса «время течет»  много занимались логики и философы аналитической традиции. Итог чаще всего следующий: время не течет ни в каком смысле, иначе получаем разного рода парадоксы.

Наука, и, прежде всего, физика, классическая, релятивистская, квантовая, много сделавшая для углубления нашего понимания времени, не принесла ничего нового для понимания прошлого-настоящего-будущего (назовем эти характеристики времени течением времени). Утверждение о течении времени выступает предпосылкой науки, часто  неявной[8].

         Классическая европейская концепция времени сталкивается, по крайней мере, со следующими трудностями, которые выглядят как парадоксы: а) мимолетность настоящего: состояния вещи и события стремятся убежать из настоящего. А вместе с тем все есть в настоящем, одно только настоящее и существует; б) таинственность времени: время исчезает, если  хотят измерить его продолжительность. Представляют ход времени как траекторию. Прошлого уже нет, будущего еще нет, настоящее стягивается в точку и его тоже не ; в) течение времени – иллюзия? Рассматриваем течение времени по образу и подобию физических представлений о движении, скорости движения, относительности движения. Получаем бесконечный регресс времен, то есть  абсурд.

         Эти затруднения являются следствием стремления измерить абстрактное время и исчерпать этим его проявления. Но для прошлого-настоящего-будущего не существует пространственных аналогий. Поэтому мы не можем измерить прошлое-настоящее-будущее, т.к. для этого от них нужно отказаться.

Разум, соразмерный техногенной цивилизации,  склонен вычислять, считать, измерять. Отсюда следует увлечение измеряемой стороной времени, идеей, что время есть число движения, и забвение другой, неисчислимой, невычислимой его стороны. Мы знаем, что реальность не обязана быть вычислимой. Есть явления в мире, которые не вычисляются и не измеряются. Таким неизмеримым является «настоящее» время, процесс становления, процесс становления настоящим, сама процессуальность процесса.

Исторически понятие времени в европейской традиции тесно связано с его количественными характеристиками, с измерением, и тем самым с его математическими моделями. Даже Августин, который  казалось бы более всего интересовался субъективным временем, переживанием времени, таинственность времени видит в том, что, если его измерять, то оно предстает несуществующим: прошлого уже нет, будущего еще нет, настоящее – исчезающее мгновение. Имеется в виду, что оно имеет нулевую продолжительность. Если бы время в его модели не было делимым до бесконечности, то и несуществующего настоящего не удалось бы получить. Более того, как это теперь известно, при математическом представлении времени используется язык временного порядка, в котором нет настоящего. Это означает, что мы в принципе не можем измерять продолжительность настоящего. Настоящее является неизмеряемой сущностью. Если это осознать, то снимается Августинов тезис о таинственности времени.

В современных условиях, когда мир человека, мир его жизни, мир культуры, предстает как продукт его собственной, человеческой, деятельности – явление времени приобретает человеческий характер, причастный человеку, неразрывно связанный, сплетенный с его действием, с его деятельностью. Действие всегда предполагает наличие цели, намерения актора, психологической окраской которых являются его ожидания и надежды. Принципиально важно, что речь идет не о «позже, чем», а именно о будущем. Человек действующий – это человек темпоральный. Действие по своей природе и структуре является темпоральным.

Наше время  предстает  перед исследователем как эпоха процессов скорее, чем эпоха событий. События захвачены процессом и не имеют собственной ценности   вне процесса. А понятие процесса выражает собой не траекторию, математически выраженную в виде кривой, а  состояние постоянного преобразования. Это выражается временной структурой процесса прошлое-настоящее-будущее. Эта структура может быть названа темпоральностью

Интерес в европейской традиции философствования переместился от времени к временности, или к темпоральности. Под темпоральностью имеют в виду, во-первых, признание как фундаментальной основополагающей -  динамической концепции времени, истолковывающей время  как единство прошлого, настоящего, будущего и признающей реальность становления и процессуальность реальности. Во-вторых, сращенность времени с временящимся, когда прошлое-настоящее-будущее являются  структурой процесса.

При этом  представление   времени в форме статической концепции характерно для точных наук и  используется в процедурах  измерения  времени. В науках  вводилось представление о множественности времен: биологическое, геологическое, химическое наряду с физическим с целью подчеркнуть специфику нефизических процессов (апеллировали при философском  обосновании к идеям структурных уровней материи, форм движения материи, Umwelt[9]-у Фрейзера). Смысл  идеи множественности времен в том, что отрезки физического времени наделаются нефизическим смыслом, выражающим сущность предмета исследования. Интервал времени интерпретируется  на основе понятий, принципов и законов этой области науки. Теоретический фундамент в виде самого общего тезиса присутствует. Но реализация его не удовлетворительна. Если время – отношение, то оно безразлично к тому, что оно упорядочивает этим отношением.  Вернадский более глубоко смотрел, подчеркивая бренность живого в первую очередь по сравнению с костным веществом, когда вводил представление о биологическом времени. Он говорил о темпоральности, говоря о бренности живого.

В отличие от Хроноса темпоральность  конституируется временящимся процессом и вне него не существует.  В лоне европейской традиции тенденция темпорализма выступает  как выражение стремления выразить конкретность временящейся действительности. Абстрактное европейское время – это оковы мысли. Попытка вырваться  из них – это темпоральность.

Намечается также тенденция исследовать время в науке не как исходное  интуитивно ясное понятие, а сконструировать модель времени как производного, а не исходного, в науке[10].

         Тема времени связана не только с его измерением, не только с количественным аспектом времени. Не менее значимы другие его аспекты – бренность мирского, порождение-расцвет-смерть, или порождение нового, продуктивный  жизненный порыв как выражение внутренней творческой напряженности и динамики. Чтобы лучше понять и выразить это, переключаются на другую парадигму – темпоральность, изучать время как внутреннюю структуру временящегося. Когда интересуют вещи и процессы не в их продолжительности, а индивидуальный лик процесса, тогда акцент делается на конкретном. Здесь время не внешне предмету и не предмет ему следует, а время внутренне предмету и выражает его собственную динамику, развитие, логику и историю самого предмета. Это как бы замена, дубликат для многих времен биологического, исторического, и т.д. Акцент делается на смысле времени как выражение конкретности. При этом есть возможность выражать время не через язык событий, а через понятие процесса. Время есть не число движения, а «временность есть внутренняя структура бытия»[11].