ББК 15.11 П44

П44

Подольный Р. Г.

Освоение    времени.— М.:    Политиздат, 1989. 143 с.— (Филос. б-чка для юношества). I5ВN 5-250-00177-71989.-

Проблема   времени   имеет   важное значение. Она занимает умы не только философов,  но  и физиков  и  историк биологов  и  геологов,  психологов  и  экономистов,  социологов  и   искусствоведов. Некоторые из представляемых ими

мировоззренческое   значение, ков,

как изучается эта проблема в философии и в специальных науках, как отражается она в искусстве, посвящена данная книга. Читатель найдет в ней интересные факты, познакомится с результатами новых исследований, с особенно яркими и любопытными гипотезами.

 

ассчитана на массового читателя.

„ 0301040000-026   ,г    _Й 079(02)— 89

5-250-00177-7

ББК 15.11

©    ПОЛИТИЗДАТ, 1989

Введение

У Януса не одно лицо

Мудрее  всего — время,   ибо  оно раскрывает все.

Фалес Милетский

 Время! Оно стоит, ползет, идет, бежит и летит. Приходит и проходит. Наступает и минует. Обвиняет и оправдывает. Меняется и меняет нас. А мы его тратим и бережем, не замечаем и боимся, хотим не упустить, заполнить, провести с толком, использовать и, конечно, понять... Уже на заре своего существования, более двух с половиной тысячелетий назад, философия пыталась понять, что же такое время, дать ему определение, выделить и осмыслить его свойства. За прошедшие с той поры века почти каждый крупный мыслитель так или иначе затрагивал проблему времени, давал ему свое толкование или принимал, иногда дополняя, трактовку одного из своих

3

предшественников. Вслед за философией начали заниматься временем и другие науки — каждая в чем-то по-своему, но все целеустремленнее, упорнее и методичнее.

Однако никогда еще тема эта так не притягивала к себе ученых практически всех специальностей, как во второй половине нашего столетия. Время стало предметом пристального внимания всего круга наук — естественных, технических и общественных, включая среди прочих дисциплин искусствознание и литературоведение. Ему посвящены многие десятки книг, сотни диссертаций, тысячи статей. Причем каждое новое десятилетие по числу таких публикаций далеко опережает предыдущее.

Теперь говорят не только о философском понятии времени и не только о времени физическом; в специальных трудах вы найдете время химическое, геологическое, биологическое, историческое (или социально-историческое), экономическое, психологическое, художественное и др., притом чуть ли не в каждой из таких форм времени выделяются и более мелкие подразделения. Откуда такой интерес к проблеме времени у представителей сразу десятков наук? Почему он стал так усиливаться именно в нашу эпоху? Объяснений этому дается довольно много. Вот некоторые из них.

Первое. По мере развития цивилизации все острее встает проблема сохранения традиций, с одной стороны, и с другой — все ощутимее нужда в прогнозе: каким окажется стремительно приближающееся будущее? Конечно, и в XIX в., например, русское или немецкое общество искали свои исторические корни (вспомним собирателей фольклора А. Н. Афанасьева, П. Н. Рыбникова у нас, братьев Гримм в Германии); и будущее тоже пытались предвидеть. Однако нынешние масштабы пристального внимания сразу и к прошлому и к будущему беспрецедентны. Как же тут не увлечься и самим временем?

Второе. Жизнь становится все сложнее и сложнее, поток информации захлестывает, возрастает частота

4

событий, на которые надо откликаться, увеличивается, так сказать, удельная плотность их, жизнь торопится и торопит вечно не хватает времени. Волей-неволей приходится задуматься, что оно собой представляет. Опять-таки похоже на истину. Однако стоит помнить, что только потомкам кажется, будто их предки жили просто да спокойно. Сами предки, насколько можно судить, далеко не всегда согласились бы с такой оценкой. Да кто, например, рискнет назвать тихой и размеренной жизнь русского общества в XVIII в.— от Петра I до Павла I? И уж, верно, не меньше, чем нам с вами, не хватало времени Ломоносову или Суворову — вот ведь были беспокойные люди, вечно торопили жизнь... Но сейчас-то торопятся почти все!

Третье. В XX в. особенно бурно развивались и развиваются естественнонаучные идеи, так или иначе касающиеся времени, и это настойчиво привлекает к его проблемам общественное внимание. Действительно, самое начало нашего столетия отмечено рождением специальной теории относительности, сформулированной Альбертом Эйнштейном, где понятие физического времени, как известно, подверглось решительному переосмыслению. Замечательные мысли о роли времени в геологии высказал в последние десятилетия прошлого и в первые десятилетия нынешнего века Владимир Иванович Вернадский. Современная космология измеряет время миллиардами лет, а квантовая механика — квадрильонными (и еще меньшими) долями секунды. Подобные примеры можно продолжить. Однако не менее важные перемены произошли и в научных взглядах на пространство, между тем давний интерес к нему человечества все-таки не дал пока что такого грандиозного всплеска...

Но и эту, названную третьей, причину не стоит отбрасывать, как и некоторые другие, здесь не названные. Важно, что все они воздействуют на общество и науку не по отдельности, а совокупно, вместе.

5

Притом — вероятно, это главное — все указанные и неуказанные обстоятельства срабатывают тем вернее, что отношение людей ко времени с давних пор эмоциональное, страстное и даже пристрастное. Иногда мы его боимся. И не случайно же бог Кронос (Хронос), олицетворенное Время в древнегреческом мифе, пожирает своих детей. На символических картинках время получает в руки такую же страшную косу, как и смерть. Человек всегда ощущал временность своего существования на Земле (даже тогда, когда верил в бессмертие своей души). А сейчас мы боимся и за судьбу всего человечества...

Зато мы еще и надеемся на время, ждем от него помощи, изменений в собственной судьбе, разрешения личных и вечных общечеловеческих проблем, улучшения мира, и даже утро в поговорке, наверное, потому вечера мудренее, что вечер-то имеется в виду сегодняшний, а утро — завтрашнее.

В каждой области знаний время не просто привлекает к себе внимание, но становится одним из важнейших объектов исследований.

Вот два недавних высказывания советских философов. Ю. Б. Молчанов призывает «осознать ключевой, центральный характер проблемы времени именно для развития материалистической диалектики». Е. Г. Яковлев полагает: «Создание теории бытия личности во времени является одной из важнейших проблем современного научного человекознания».

Советский физиолог академик П. К. Анохин настойчиво подчеркивал, что «пространство и время являлись особенно фундаментальными постоянными факторами, которые уже с момента зарождения жизни воздействовали на все живое», и требовал, чтобы это важнейшее обстоятельство учитывалось в научных построениях.

Историк и литературовед академик Д. С. Лихачев отмечает: «Литература в большей степени, чем любое

6

другое  искусство,  становится искусством  времени.  Время — его объект, субъект и орудие изображения».

Оказавшись тем перекрестком, на котором встречаются чуть ли не все существующие науки и искусства, время может послужить почвой, на которой начнется то объединение «физики» и «лирики», приближение которого давно предсказывается и ожидается.

...У древних римлян рядом с собственно богом времени Сатурном (римляне отождествляли его с греческим Кроносом) почитался бог начал и концов Янус. Именно в его честь мы зовем январем месяц, открывающий год. Янус изображался с двумя лицами — молодым и старым, веселым и грустным. Два лица Януса символизировали знание им прошлого и будущего. Пожирающего собственных детей Кроноса-Сатурна использовать в качестве сегодняшнего символа проблемы времени как-то не хочется, а вот Янус тут, пожалуй, подойдет. Только лиц ему, понятно, придется прибавить — ведь сколько форм времени насчитывают сегодня исследователи.

Однако само-то время едино, и исследование его с разных сторон должно вестись коллективно и дружно. Все чаще собираются междисциплинарные симпозиумы по проблеме времени, выходят посвященные ей научные сборники, где соседствуют статьи по физике, физиологии и языкознанию, по истории, психологии и литературоведению.

Это движение к сотрудничеству наук не ограничивается рамками национальными; в 1966 г. было создано Международное общество междисциплинарного исследования времени. Примерно раз в три года оно проводит конференции. А совсем недавно такая авторитетная организация, как ЮНЕСКО, совместно с Международным советом научных союзов начала проводить международные симпозиумы по теме «Время и науки». Рано еще утверждать, что ученые многих специальностей совместными силами атакуют

7

проблему времени. Но по крайней мере заинтересованность их в этом союзе налицо.

Чего  можно ждать от такого  союза  исследователей?

По-видимому, есть надежда извлечь из их трудов некий общий знаменатель (если пользоваться математической терминологией), или сухой осадок (следуя терминологии химиков), словом, то воистину единое, что проявляет себя всюду, где наука, человек и общество имеют дело со временем.

Однако тут стоит оглянуться на опыт физики, исследующей фундаментальные проблемы пространства и времени. Когда физики обнаружили, что в одних экспериментах элементарные частицы проявляют себя как частички вещества, в других — как волны, то проблему удалось разрешить, введя принцип дополнительности. Каждая частица действительно в одно и то же время и волна, а следовательно, может быть описана двумя разными (взаимоисключающими) способами. Классическая формальная логика считала, что одно из взаимоисключающих описаний неверно, принцип же дополнительности обосновывает равноценность таких описаний, они становятся взаимодополнительными.

Тот самый датский физик Нильс Бор, что первым ввел в физику принцип дополнительности, предложил распространить его на ряд других областей науки, в первую очередь на биологию, психологию и культурологию. За последние десятилетия работы, в которых используются взаимодополнительные описания, появились во множестве отраслей знаний — от химии до лингвистики и литературоведения.

Описания феномена времени, предпринимаемые в истории и физике, в психологии и литературе и т. д., тоже могут оказываться дополнительными друг для друга, с разных сторон представляя нашему умственному взору одни и те же явления и тем самым позволяя увидеть и познать их более глубоко.

8

Но только ли ради таких широких и безусловно важных целей необходимо сотрудничество специальных наук, философии и искусства в этой области? Как кажется, тут нас ждут и более узкие открытия, связанные с сопоставлением конкретных данных из разных областей,— те самые обретения нового на стыке разных научных дисциплин, которые так характерны для XX в.

Безнадежна была бы попытка даже бегло, мимоходом и понемногу рассказать на этих страницах про «все-все-все», касающееся времени. Любой затронутый здесь научный труд — представитель многих других, поневоле не упомянутых, и каждый ученый, чье мнение приводится, выступает, по существу, от имени своих не названных в книге коллег. Надеюсь, молодой читатель найдет тут некоторые особенно важные факты и теоретические положения, познакомится с результатами отдельных имеющих принципиальное значение исследований и особенно яркими гипотезами — с тем чтобы он мог представить себе многогранность и глубинное единство проблемы, увидеть самые заметные вехи на историческом пути открытия и освоения времени.

9

БЕССТРАШИЕ МЫСЛИ

Далее, надобно твердо держаться

вот какого положения: время не

поддается такому расследованию,

как все остальные свойства

предметов...

Эпикур

«Дабы обнять мир»

Время относится к числу философских категорий — понятий предельно общих, фундаментальных, отражающих самые важные, самые существенные связи и отношения действительности и познания. Тем интереснее увидеть, каким открывается время обществу, науке и искусству. А начнем давайте с короткой справки из Советского энциклопедического словаря:

«Время (филос.), форма последовательной смены явлений и состояний материи. См. Пространство и время».

Что же, последуем указанию: заглянем и в названную

10

статью. Из нее мы дополнительно узнаем, что время характеризует длительность бытия явлений и состояний материи, что оно неотделимо от состояний материи (а пространство характеризует структурность и протяженность материальных систем), что время и пространство имеют объективный характер, неотделимы от материи, неразрывно связаны с ее движением и друг с другом.

Сразу надо попросить читателя помнить постоянно при чтении книги слова о неразрывной связи пространства и времени: ведь хотя мы с ним не раз будем говорить об этой связи, но еще чаще только подразумевать ее, поскольку тема-то наша — время. А о неотделимости времени от материи, ее движения речь будет идти, по существу, на протяжении всей книги.

Вспомним, что В. И. Ленин требовал: понятия должны быть «обтесаны, обломаны, гибки, подвижны, релятивны, взаимосвязаны, едины в противоположностях, дабы обнять мир» '. Ход осмысления времени философией — подтверждение этой ленинской мысли.

 

Вопросы, которым тысячи лет

В чем ни один скептик не откажет корифеям древней и средневековой философии, так это в умении гениально ставить вопросы. В серьезных работах наших дней по феномену времени нередко цитируют и Аристотеля, жившего в пору расцвета античности, и Августина Блаженного, чья фигура встает на рубеже между античностью и средневековьем. Ответы, которые они давали, нередко оказываются бесконечно устаревшими, зато вопросы, их тревожившие, во многом сохранили для нас свою свежесть, остались интересными и волнующими, даже если мы и

Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 131.

11

знаем сегодня (а так бывает не всегда!), как на них ответить. И об этих вопросах стоит здесь поговорить, для того чтобы вы увидели сложность и противоречивость времени, разглядели рельефнее хоть часть трудностей, с которыми приходится тут иметь дело философам.

Августин, размышляя о времени, вздыхает (а идет V в. н. э.): «Кажется, ничего нет яснее и обыкновеннее, а между тем, в сущности, нет ничего непонятнее и сокровеннее и более вызывающего на размышления».

И рассуждает:

«Что же касается до настоящего, то если бы оно всегда оставалось настоящим и никогда не переходило из будущего в прошедшее, тогда оно не было бы временем, а вечностью. А если настоящее остается действительным временем при том только условии, что через него переходит будущее в прошедшее, то как мы можем приписать ему действительную сущность?.. Разве только в том отношении, что оно постоянно стремится к небытию, каждое мгновение переставая существовать».

Впрочем, он все-таки признает, что время реально, и даже заявляет: «...прошедшее и будущее время также существуют, хотя и непостижимым для нас образом».

А за восемь столетий до Августина феномен времени точно так же вызывал на трудные, а иногда и горькие размышления Аристотеля, основателя двух десятков наук, в том числе логики. Мощное это оружие Аристотель обращает и на время, приходя к роковому выводу, что «время или совсем не существует, или едва [существует], будучи чем-то неясным...».

Почему? Вот одно из аристотелевских объяснений этого тезиса. «...Для всякой делимой вещи, если только она существует, необходимо, чтобы, пока она существует, существовали бы или все ее части, или некоторые, а у времени, которое [также] делимо, одни части уже были, другие — будут и ничто не существует. А «теперь» не есть часть, так как часть измеряет целое, которое должно слагаться

12

из частей; время же, по всей видимости, не слагается из «теперь».

И Аристотель глубоко задумывается: куда уходит, вовсе ли исчезает вчерашний день? Задумывается над этим не первым и, конечно, не последним среди философов.

«...Чем отличается бытие прошлых событий от бытия событий настоящих? Чем же отличается физическая реальность вчерашнего дня от физической реальности сегодняшнего или позавчерашнего? Каковы доказательства того, что на каких-то интервалах мирового пространственно-временного континуума события прошлого не остаются реальностью... Только то, что мы их не воспринимаем? Но ведь время — не форма чисто субъективного опыта».

Конечно, легко увидеть уже по использованным здесь терминам, что эта цитата принадлежит ученому XX в., а не IV столетия до н. э. Но Ю. Б. Молчанов определяет приведенные здесь рассуждения как «давний вопрос, заданный еще Аристотелем». Что говорить, умели спрашивать античные мудрецы!

Предшественникам этих прославленных мудрецов, безвестным мифотворцам, пытавшимся по-своему объяснить мир, в том числе и время, ответы давать было проще. Время объявлялось богом, нередко — верховным, высшим среди прочих богов. Первым материалистическое объяснение этому факту предложил немецкий философ Людвиг Фейербах, констатировавший: «...сама вечность не что иное, как родовое понятие времени, абстрактное время, время, взятое вне зависимости от временных различий. Неудивительно поэтому, что религия сделала время одним из свойств бога или самостоятельным богом». В. И. Ленин согласился с этой точкой зрения, выразив свое понимание проблемы в афористически звучащей формулировке: «Время вне временных вещей = бог» '.

А богом время становилось у древних безжалостным

Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 50.

13

и беспощадным. Но его иногда удавалось обмануть. Одного за другим пожирает Кронос своих детей сразу после рождения. Но вместо последнего, Зевса, ему подсунули завернутый в пеленки камень, и неразборчивый бог времени этот камень проглотил. А Зевс вырос, низложил отца, лишил его власти над миром и низверг в мрачный Тартар, расположенный глубоко под землей. Если угодно, этот миф можно рассматривать как притчу о победе над временем великой античной цивилизации — давно погибшая в исторических катаклизмах, она жива своим наследием в мировой культуре, мы вспоминаем ее мифы и беседуем с ее философами, художниками и поэтами, точно они наши современники.

По справедливому замечанию Ф. Энгельса, почти все позднейшие типы мировоззрений содержатся в зародыше в многообразных формах древнегреческой философии '. Там же берут свое начало основные концепции природы времени.

 

В неподвижном мире

VI в. до н. э.— заря «философской революции». Время первых античных философов. И уже среди них нашлись люди, которые попытались решить проблемы времени очень неожиданным на первый взгляд образом — объявив, что его, времени, просто-напросто нет. Время, как понимали уже тогда, тесно связано с движением, и «безвременный мир», согласно учению элейской философской школы, неподвижен и неизменяем. Вот вывод, к которому приходит основатель этой школы Парменид:

...лишь имя пустое:

Быть, да и также не быть, рождаться, а также и гибнуть,

Место на место менять, обменивать цвет и окраску.

' См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 369.

14

Парменид утверждал, что истинное знание дается человеку разумом, чувства же нас только обманывают. Историки видят в системе воззрений Парменида реакцию на идеи другого древнегреческого философа — Гераклита, утверждавшего, что мир непрерывно изменяется и полон противоречий. Снова и снова повторяет Парменид, отрицатель времени и движения, характеризуя бытие:

Не возникает оно и не подчиняется смерти.

Цельное все, без конца, не движется и однородно.

Не было в прошлом оно, не будет, но все — в настоящем...

Обратимся еще к одной стороне представлений о времени, выработанных элейской школой. Историки философии полагают, что в них впервые заявила о себе так называемая статическая концепция времени.

Проиллюстрировать статическую модель времени можно примером романа Курта Воннегута «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», где она выражена в кристально ясной форме: «Все моменты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали и всегда будут существовать. Тральфамадорцы (жители некой далекой планеты.— Р. П.) умеют видеть разные моменты совершенно так же, как мы можем видеть всю цепь Скалистых гор. Они видят, насколько все эти моменты постоянны, и могут рассматривать тот момент, который их сейчас интересует. Только у нас, на Земле, существует иллюзия, что моменты идут один за другим, как бусы на нитке, и что если мгновение прошло, оно прошло бесповоротно». Герой романа Билли Пилигрим, способный ученик мудрых обитателей планеты Тральфамадор, путешествует взад-вперед по своей жизни, возвращаясь и в прекрасные и в трагические ее минуты — совсем так, как это делает каждый из нас в своих воспоминаниях безо всякой помощи инопланетян. Память ведь умеет возвращать прошлое и

15

перемешивать его  с  настоящим   не  хуже  традиционной для фантастов машины времени.

Интересно, что тральфамадорская модель времени у Воннегута удивительно напоминает одну из научных моделей времени, в XX столетии принятую значительной частью физиков. Вот как описал свое представление о подходе теории относительности ко времени немецкий математик Герман Вейль: «В объективном мире ничего не происходит, в нем все просто существует. Лишь по мере того, как взор моего сознания скользит по линии жизни (мировой линии ') моего тела, для меня оживает часть этого мира подобно мгновенному изображению в пространстве, которое непрерывно меняется во времени».

Картину мира, какой ее представлял себе Вейль, можно сравнить с кинолентой: каждый кадр ее существует заранее, до того как увеличенным попадет на экран; но зритель-то видит его именно в этот, и только в этот момент.

Однако отнюдь не все ученые делают столь далеко идущие мировоззренческие выводы из теории относительности. По мнению одного из современных исследователей времени, английского физика и космолога Дж. Уитроу, если события действительно просто-напросто находятся на извечно занятых ими местах, мы же только пересекаем их, то совершенно непонятно, почему и как люди приобретают иллюзию о существовании времени.

Многие физики и философы полагают, что принятая в теории относительности модель пространства-времени (подробнее о ней мы поговорим в следующем разделе книги) отражает не все, а лишь некоторые из множества свойств времени, причем как раз те, и только те, что однотипны с некоторыми свойствами пространства. Но ведь теория всегда есть лишь описание реальности, и притом описание заведомо узкое и неполное, к тому же теории

' Так называют те линии  в четырехмерном пространстве-времени теории относительности, которыми изображаются движения частиц и тел.

16

развиваются. Очень важно также, что тут мы сталкиваемся с одним из внутренних противоречий физики, противоречием, которое этой науке еще предстоит разрешить,— разумеется, разрешить в союзе с материалистической философией.

 

Проблема становления

Из описываемого Г. Вейлем мира — так же как и из мира тральфамадорцев — изымается то, что на философском языке зовется становлением, переходом возможности в действительность в процессе развития. Именно становление, развитие — основа диалектики, и отказ от этой основы неприемлем. А становление есть процесс формирования объекта, и для него характерна и существенна непрерывная текучесть.

В XIX в. немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель самое время отождествлял с развитием, становлением. Вот данное им определение: «Во времени, говорят, возникает и проходит все... Но не во времени возникает и проходит все, а само время есть это становление, возникновение и прохождение... все порождающий и свои порождения уничтожающий Хронос». Гегель излагает здесь взгляды, соответствующие динамической концепции времени.

Эту концепцию не требуется, как ее соперницу, представлять читателю с помощью цитат из сочинений античных мудрецов, примеров из художественной литературы и философских рассуждений математиков. Не требуется, потому что в нашем с вами обыденном сознании концепция эта явно господствует. Каждый из нас исходит в своей жизни из того, что прошлого уже нет (хоть оно и скрыто, по существу, в возникшем на основе прошлого настоящем), а будущего еще нет (хотя оно в определенной степени в том же настоящем заложено). И, конечно,

17

приведенные нами слова Аристотеля и Августина соответствовали именно этой концепции.

Статическая и динамическая модели времени так и существуют бок о бок уже много веков, хотя никак нельзя сказать, что они мирно уживаются в философии и физике, даже если порою один и тот же ученый демонстрирует в некоторых своих работах признание первой из этих концепций, а в других — второй.

Но вот Платон, учитель Аристотеля, совместил обе концепции довольно логично (для своей эпохи), четко определив область применения каждой из них. Он полагал, что статическое время царит в единственно, по его мнению, реальном вечном «мире идей», время же динамическое оставил «миру вещей», где все «возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле». И лишь в этом-то «неистинном» мире только и можно, по Платону, разделить события на прошлое, настоящее и будущее.

Средневековые схоласты, следуя примеру Платона, приписывали «высшему» бытию свойства, соответствующие статической модели времени, к реальности же применяли динамическую концепцию. Между тем, начиная с эпохи Возрождения, богословие все более отступало в общественной жизни на задний план, развивалась наука, исследующая природу, и интерес к реальному, земному все решительнее преобладал над интересами к бытию «высшему». Таким естественным образом статическая модель времени оказалась почти что вовсе изъята из «научного обращения», и динамическая концепция восторжествовала практически над своей давней соперницей.

Однако, как оказалось, вторая уступать свое положение без борьбы не собиралась. С 1908 г. соперничество их особенно обострилось.

18

«Истина, поставленная на голову...»

Именно в 1908 г. английский философ Джон Эллис Мак-Таггарт предложил вниманию своих коллег парадокс, за которым в истории науки закрепилось его имя. Он взялся за разбор того очевидного факта, что порядок событий во времени описывается двумя разными способами. Можно сказать, что одно событие произошло раньше другого, но позже, чем третье. А можно отнести одно событие к прошлому, другое — к настоящему, третье — к будущему.

В первом случае соотношения между событиями оказываются закрепленными раз и навсегда. Битва при Аустерлице произошла раньше, чем Бородинская битва, а та — раньше, чем сражение под Ватерлоо, и изменить это невозможно (такие ряды событий Мак-Таггарт определил как 5-серии их).

Во втором же случае упорядоченность во времени оказывается подвижной. Во время Бородинской битвы Аустерлиц был уже в прошлом, а Ватерлоо еще находилось в будущем; всего лишь днем спустя к прошлому относились одинаково и Бородино и Аустерлиц, а спустя еще два с лишним года в то же прошлое перешло и Ватерлоо. И вообще любое событие, сегодня принадлежащее к настоящему, прежде относилось к будущему, а вскоре окажется в прошлом (эти ряды событий, по Мак-Таггарту, А-серии). Нетрудно заметить, припомнив детали нашего разговора о статической и динамической концепциях времени, что В-серии соответствуют первой из них, А-серии — второй. Мак-Таггарт приходит к выводу, что разделение времени  на  прошлое,   настоящее  и  будущее  существеннее, чем разделение по принципу «раньше»  и  «позже»; свои В-серии   он   считает   производными   от   А-серий,   притом находит очень важным, что динамическая модель времени, в отличие от статической, хорошо выражает изменения.

Но, с другой стороны, рассуждает исследователь, рас-

19

полагая события в А-ряды, мы пытаемся обнаружить порядок во времени; между тем этот порядок неустойчив; он изменяется с течением самого же времени, значит, динамическая концепция внутренне противоречива. Мак-Таггарт полагал, что внутренняя противоречивость понятия уже сама по себе делает его непригодным для отражения реальности, и из противоречивости понятия времени он сделал вывод, что само время есть нечто кажущееся, нереальное, иллюзорное.

Большинство философов отвергло этот вывод, но парадокс Мак-Таггарта продолжали изучать. Он послужил плацдармом для бурной дискуссии о том, какая же все-таки модель времени верна — статическая или динамическая, и что правильней — А-ряды сводить к В-рядам или наоборот.

Аргументы «В-серийцев», они же приверженцы статической модели, по большей части можно свести к одному главному пункту. По их мнению, выделение во временном потоке событий прошлого, настоящего и будущего невозможно без участия человеческого сознания, иными словами, оно производится в какой-то степени субъективно, а отношение «раньше — позже» между двумя событиями есть явление абсолютно объективное и независимое от операций, производимых чьим-либо сознанием. Сторонники же первичности А-серий и динамической концепции полагают, что между прошлым, настоящим и будущим есть вполне объективные различия, что фиксацию этих различий вполне может произвести и подходящий регистрирующий инструмент, а не одно лишь человеческое сознание.

Спор этот нельзя считать окончательно решенным, и автору остается утешить себя и читателя определением. данным парадоксу английским писателем Гилбертом Китом Честертоном: «...истина, поставленная на голову, чтобы на нее обратили внимание». Свои нерешенные проблемы есть и у статической и у динамической моделей вре-

20

мени; но у каждой из них есть и сильные аргументы, и пылкие сторонники, хотя отказ статической концепции от идеи становления сильно подрывает ее позиции.

Многие философы полагают, что развитие обеих моделей может привести к их синтезу. Может быть, они действительно не только противоположны по отношению друг к другу, но и взаимодополнительны, как волновое и квантовое описание элементарной частицы в современной физике? Вот одно из основанных на таком подходе разрешений парадокса Мак-Таггарта в формулировке советского философа А. М. Мостепаненко: «...А-серия и В-серия... представляют два взаимосвязанных аспекта реального времени, ни один из которых не исчерпывает его полностью. Физическое время обладает как статической, так и кинематической характеристикой. Первая выражается в свойстве временного порядка, вторая — в его направленности, в его «устремленности в будущее».

Гегель когда-то показал (во многом следуя одному из древнегреческих философов — Гераклиту) роль противоречий не только в мышлении человека, но и в самой природе. Как отмечал В. И. Ленин, «Гегель гениально угадал в смене, взаимозависимости всех понятий, в тождестве их противоположностей, в переходах одного понятия в другое, в вечной смене, движении понятий именно такое отношение вещей, природы» '. А Нильс Бор, основываясь, по сути, на гегелевском подходе к миру, предложил оригинальный способ определения, является ли такая-то истина действительно глубокой. Если она «лежит на поверхности», тривиальна, то противоположное ей утверждение, как правило, выглядит очевидно неверным, даже абсурдным. Но вот если истина действительно глубока, отражает чрезвычайно важную сторону реальности, то прямо противоположное этой истине утверждение должно быть тоже по-настоящему глубокой истиной. Так не

Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 179.

21

утвердят ли исследования статическую и динамическую модели времени как такие противоположные и глубокие истины?

Этот же подход в духе принципа дополнительности пробуют применить и к двум другим моделям времени, не составляющим конкуренции ни одной из только что разобранных, но зато прямо противоположным друг другу.

 

Сущность или последовательность!

В 1816 г. Гаврила Романович Державин, за два дня до смерти, записал на грифельной доске два четверостишия. Вот первое из них:

Река времен в своем стремленья

Уносит все дела людей

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей.

«Река времен» — какой прекрасный художественный образ! Не Державин его придумал первым, с давних пор в ходу это сравнение, да и для нас время течет, бежит и даже иногда останавливается — совсем как вода в реке. Однако можно заметить, что для поэта, сына своей эпохи, время не совсем такое, каким его воспринимаем мы. Попробуем «перевести» (со всеми оговорками об условности такого перевода) художественный образ на язык науки.

«Река времен» уносит «дела людей» — похоже, для Державина время существует само по себе, независимо от этих дел и, по-видимому, всего, что можно назвать событиями. Оно само есть действующая сила, самостоятельная и ни от чего не зависящая.

Державин жил в пору, когда место фундамента в картине мира занимала система Исаака Ньютона. Великий английский физик в своем труде «Математические нача-

22

ла натуральной философии» рисует мир, состоящий, во-первых, из пространства и времени и, во-вторых, из движущихся по отношению к пространству и времени материальных точек (именно из последних образованы все материальные тела). Пространство и время выступают здесь в роли огромной сцены, на которой разыгрываются физические явления. Даже если эти явления исчезнут, сцена сохранится; пространство и время представляют собой независимые от материи сущности — субстанции, по принятой тогда терминологии. Державин в своих стихах и отразил эту субстанциальную концепцию времени, которой придерживались ньютонианцы.

Почти два века господствовала основанная на научных представлениях Ньютона физическая картина мира. Но господствовала не безраздельно и не во всем. Ньютоновскому взгляду на время как на особую сущность противостояло воззрение, отстаивавшееся современником Ньютона немецким философом Готфридом Вильгельмом Лейбницем: «Я неоднократно подчеркивал, что считаю пространство, так же как и время, чем-то чисто относительным: пространство — порядком сосуществований, а время — порядком последовательностей».

Следовательно, время — не отдельная самостоятельная сущность, а всего лишь производное; в нем для Лейбница находят свое выражение определенные отношения вещей и явлений между собой. От латинского слова ге1а11уиз (относительный) данную концепцию называли реляционной.

Надо ли добавлять, что и Ньютон и Лейбниц не были, собственно говоря, основоположниками этих концепций в философии. О времени как особой сущности говорили еще Демокрит и Аристотель; реляционная же модель времени детально разрабатывалась Платоном. Для Эпикура время тоже не самостоятельный предмет, а лишь свойство предметов: «...связываем мы его с такими вещами, как день и ночь, части дня и ночи, волнение и покой, движение

23

„хлопая умом в этих вещах особое и неподвижность, и, выделяя умом случайное свойство, называем его временем».

Римлянин   Лукреций   Кар   писал   в   звучных   стихах, популяризируя взгляды Эпикура:

Также и времени нет самого по себе, но предметы

Сами   ведут   к   ощущенью   того,   что   в   веках   совершилось,

Что происходит теперь и что воспоследует позже.

И неизбежно признать, что никем ощущаться не может

Время само по себе, вне движения тел и покоя.

Борьба этих двух представлений о времени проходит через столетия, поскольку некоторые явления природы как будто легче объяснять с позиций реляционных, другие же — субстанциальных. И являет собою этот спор очевидную параллель многовековой борьбе других двух концепций — статической и динамической. Особенно любопытная ситуация сложилась в XVII—XIX вв. В физике почти всецело торжествовала субстанциальная концепция времени; в философии же, пожалуй, намного большим влиянием пользовалась реляционная модель, правда нередко в ее идеалистических, субъективистских вариантах: время рассматривалось как производное от человеческого сознания или даже как порождаемое непосредственно богом.

Объективный характер времени и пространства, более того — всеобщность и необходимость их, невозможность выхода за их пределы были подчеркнуты Ф. Энгельсом в «Анти-Дюринге», работе, опубликованной в 1877 — 1878 гг. Энгельс, следуя современной ему физике, долго придерживался субстанциальной концепции времени. Так, в «Анти-Дюринге» он пишет: «...время отлично, независимо от изменения... время, в течение которого не происходит никаких заметных изменений, далеко от того, чтобы совсем не быть временем; оно, напротив, есть чистое, не затронутое никакими чуждыми примесями, следовательно, истинное время, время как таковое» '. Как видно, время здесь выступает в роли отдельной сущности, не зависящей от процесса изменений. Однако совсем скоро, в заметке, вошедшей в «Диалектику природы», Энгельс говорит о том, что пространство и время сами по себе не существуют, а к их познанию ведет изучение взаимосвязи конкретных явлений природы (и самих этих явлений), то есть излагает уже реляционную модель.

Начало XX в. с его фундаментальными физическими открытиями внесло важнейший вклад в старую дискуссию. Против субстанциальной концепции  выступает  большая группа    крупнейших    ученых — философов   и    физиков. «Реку  времен»   предлагают   «осушить»   Анри   Пуанкаре и Альберт Эйнштейн. Специальная теория относительности отрицает самую возможность отдельных от материи пространства и времени, признает их лишь формами ее существования. Именно материальные связи предметов и явлений   определяют   собой   пространственные   и   временные отношения.   Торжество  специальной  теории  относительности,   подтвержденной   экспериментами,   означало,   что наука  сделала  выбор  в  пользу  реляционной  концепции времени.

Известно, как высоко оценил научные заслуги создателя теории относительности В. И. Ленин. Нельзя не отметить, что и в его собственной работе «Материализм и эмпириокритицизм» был убедительно обоснован объективный характер пространства и времени, более того, показано, что «философия, отрицающая объективную реальность времени и пространства... нелепа, внутренне гнила и фальшива...» ².

Реляционная модель прочно утвердилась в современной научной картине мира, а некоторые ее положения,

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 52. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т.-18, с. 193.

 как вы дальше увидите, с успехом перенесены уже на время, каким оно рассматривается в специальных науках — биологии, психологии, истории. Тем не менее, отдельные черты субстанциальной модели остаются привлекательными для части философов, не собирающихся между тем, как правило, отказываться и от модели реляционной. Что же, опять ситуация «волны» и «частицы», то есть «волны-частицы»? Опять истины глубоки именно потому, что они противоположны?

 

Субъективное замечание

Хочу еще раз напомнить о том, что читатель, конечно, узнал задолго до знакомства с этой книгой: наше восприятие времени почти всегда эмоционально. И против выводов из тех или иных касающихся времени концепций иногда протестует не столько логика, сколько чувство. Трудно, например, автору отделаться от ощущения, будто некоторые ученые принимают среди моделей времени те, что более подходят к их психическому складу.

Лейбниц и Ньютон знали о мире примерно одно и то же, сходились во многом, но первый выбрал реляционную модель времени, а второй — субстанциальную.

Мы знаем, что Эйнштейн восставал против той роли, которую в квантовой механике стала играть случайность. А реляционная модель времени, в понимании Вейля и Эйнштейна, уничтожает разницу между прошлым, настоящим и будущим — то, другое и третье в этой модели существует всегда и в равной степени неизменимо. Но за сто лет до рождения Эйнштейна к тому же, по сути, выводу о будущем пришел другой враг случайностей — французский ученый Пьер Симон Лаплас. Пришел, последовательно развивая ньютоновскую концепцию Вселенной с ее субстанциальной динамической моделью времени Точное знание прошлого и настоящего, по Лапласу, позво

26

ляет точно знать и все детали будущего — из этого положения тоже следует, что будущее предопределено и никем не может быть изменено. Тем самым, между прочим, становятся заранее предопределенными и все поступки любого человека, теряют смысл представления о свободе воли, самостоятельно принятых решениях, моральном выборе между добром и злом...

Знаменитый австрийский канцлер Меттерних один из создателей Священного союза, заключенного после наполеоновских войн монархами против собственных народов, всюду возил с собой труды Лапласа — может быть канцлера устраивала изначальная неизбежность собственных действий? А вот философ Кант был поражен тем, что физика столь решительно посягнула на свободу воли и мораль; возможно, именно нежелание примириться с лапласовской заданностью человеческих действий и толкнуло его к идее о субъективности времени и пространства - такое решение позволяло, не опровергая физических построении Лапласа, не соглашаться с ним в философии сохраняя за человеком самое драгоценное, что у него по Канту (и не только по Канту), есть: мораль, свободу выбора между возможными действиями.

Вот как тесно иногда оказываются связаны философские выводы относительно устройства мира с моральными взглядами философа, складом его личности в целом.

 

Возможности примирения

Моделей времени со-

Щих одно пап - ^{КЭЖДая из} 'оставляю-тех концепций ч ^{Пр6КраСНО может} У*"™* с любой из союзов ^Ц' ™ ^ВХ°^{ДЯТ В Д}РУ^ГУ^Ю' ^Вот примеры таких

концепции физика своим описанием мира

27

в теории относительности. Модель времени, описанную у Воннегута, можно, пожалуй, определить как сразу субстанциальную и статическую. У Ньютона время — субстанция, и вместе с тем он различает прошлое, настоящее и будущее, значит, его модель еще и динамическая. Реляционной и динамической концепцией времени пользуется формирующаяся с середины 70-х гг. теория неравновесных процессов (иногда называемая синергетикой). Модели времени несхожи, но ведь все они должны изображать одно и то же реальное время. Не следует ли из этого, что науке предстоит сделать решительный выбор между такими разными концепциями, оставить в своем арсенале лишь по одной модели из каждой внутренне неуживчивой их пары? Формально говоря, такой вывод напрашивается, но при чтении многих серьезных трудов возникает ощущение, что философия и физика никак не могут окончательно «выбросить» из своего обихода ни одну из четырех моделей, категорически признав ее абсолютно неприменимой, непригодной, ничего не объясняющей в любых обстоятельствах. Но должно же найтись реальное обоснование столь долгому сохранению всех представительниц «большой четверки» в науке. Один из вариантов такого обоснования предложили в 1986 г. советские исследователи В. Н. Дубровский и Ю. Б. Молчанов. По их мнению, реляционная модель времени может быть абсолютно справедлива лишь для макроуровня организации материи, при переходе же в микромир, где господствуют законы квантовой механики, применимость этой модели становится ограниченной. Ученые предлагают признать, что существующие концепции времени представляют материю, но каждая из них представляет определенный фрагмент или уровень организации материи. В этой точке зрения привлекает идея «мирного сосуществования» разных моделей времени: слишком много сил вложила наука в каждую из них, чтобы можно было легко отказаться хоть от одной. Наш мир, право же,

28

достаточно велик, сложен и многослоен, чтобы вместить в себя не только сходное, но и разное, более того — противоположное.

Каждое новое открытие, каждая достаточно обоснованная гипотеза способствуют уточнению содержания и смысла понятия по имени «время». И самое опасное тут - остановиться на уже принятом и признанном забыть, сколько еще у науки впереди. Именно осознание степени нашего незнания всегда давало и дает основания для надежды, что степень эта будет продолжать уменьшаться.

 

В поисках хронокванта

Еще одна «вечная проблема» касается того, непрерывно время    или    дискретно     (прерывно).    Иными    словами, можно ли его делить на все более мелкие отрезки, или в конце концов придется столкнуться с неким минимальным отрезком, который дальше не делится. Уже основатели атомистического учения о строении материи древнегреческие   философы   Левкипп    и    Демокрит    говорили не только об атомах (неделимых единицах) вещества, но и об атомах времени. Это представление никогда не исчезало надолго  из философии.  Но  его  сторонникам  надо  было как-то   примирить  такие   взгляды   с  тем,   что   мгновения образуют протяженное время, решить, как же происходит переход Вселенной из одного мгновения в другое. Чрезвычайно   трудная   для   осознания   вещь — становление, изменение   мира   со   временем!   В   свое   время   французский философ  Рене  Декарт  пришел  к  выводу,  что для перехода мира  из одного мгновения в другое нужна та же сила, что когда-то (как   считал   Декарт) создала мир. Иными словами, здесь требуется буквально на каждом шагу вмешательство создателя! Аналогичные мысли высказывались в начале нашей эры в индийской философии, позже отстаивались средневековым еврейским философом Маймонидом.

Так что трудности, вызванные тем, что время сразу движется и не движется, прерывно и непрерывно в зависимости от конкретного подхода к нему, ощущались задолго до Эйнштейна и Мак-Таггарта. В пользу дискретности времени, по мнению многих исследователей, свидетельствует уже то обстоятельство, что если время и вправду делится на части любой величины, то момент настоящего окажется сведенным к точке, буквально (как и геометрическая точка) не имеющей размеров. Но ведь время, в любых материалистических моделях его,— физическое явление, а не математическое понятие, и такое обращение ему должно быть противопоказано!

Сам дух современной науки способствует как будто победе дискретности над непрерывностью — недаром прелюдией к физической революции XX в. стала выдвинутая в 1900 г. немецким физиком Максом Планком идея кванта энергии, минимально возможной ее порции. В физической теории наших дней утвердилось представление о том, что существует и минимально возможная по размерам ячейка пространства, его квант с минимально возможной в природе «фундаментальной длиной». Предполагаемая величина этой гипотетической фундаментальной длины за последние десятилетия не раз менялась в сторону уменьшения, пока не остановилась на 10 ^-33 см. Соответственно квант времени, нареченный хрононом, должен длиться примерно 10 ^-44 с — столько времени свет затратил бы на прохождение расстояния, равного предполагаемой фундаментальной длине.

Все попытки определить величину и фундаментальной длины, и хронона проделываются пока вполне умозрительно; и свои выкладки по этому поводу сами же физики не считают ни строго доказанными теоретически, ни тем более хоть в какой-нибудь степени проверенными на опыте. Ученые констатируют, что многие соображения

30

говорят в пользу именно такой точки зрения, но напоминают, что от соображений до доказательств расстояние в физике не меньшее, чем в юриспруденции. А исследователи-философы подчеркивают тесную связь в природе прерывности и непрерывности — связь, которую еще должны по-настоящему выявить у времени исследователи-физики.

 

Вокруг «теперь»

Итак, время делится на прошлое, настоящее и будущее, причем прошлого уже нет, а будущего еще нет... Ну а что же у нас есть? Что собой представляет, с точки зрения философов и физиков, граница между прошлым и будущим, которую мы зовем настоящим?

Сложности с определением этого «мига между прошлым и будущим» были одной из причин, по которым Мак-Таггарт усомнился в реальности времени.

Немецкий философ и логик Ханс Рейхенбах выделяет настоящее как самый главный, самый ответственный момент течения времени. Все, что в прошлом, уже совершилось и уже не изменится; все, что в будущем, принадлежит к области возможного; лишь в настоящем то, что только могло быть, оказывается действительно существующим, неопределенное становится определенным. Только при таком подходе, лишь с приданием настоящему особого значения, пишет Рейхенбах, «понятие становления приобретает четко выраженный физический смысл».

Каждый из нас, хотя бы он никогда специально и не интересовался ни физикой, ни философией, понимает масштаб различия между тем, что существует, и тем, что только может существовать. Афористично время определяют как посредника между возможностью и действительностью.

Французский математик и физик Анри Пуанкаре про-

31

водил различие между понятиями физического и математического континуумов (здесь можно термин континуум перевести словами «непрерывная совокупность»). Он признавал, что элементы физического континуума обладают протяженностью, в отличие, скажем, от таких элементов математического континуума, как геометрические точки, уже по определению не имеющие ни длины, ни ширины, ни высоты. Но время ведь явление физическое. Значит, и момент «теперь», как элемент его, должен обладать протяженностью. Развивая этот подход, советский философ А. М. Жаров предлагает считать границы длительности момента «теперь» неопределенными. По его мнению, каждое «теперь» оказывается одновременно и границей, разделяющей прошлое и будущее, и границей, их соединяющей, позволяющей им непрерывно переходить друг в друга. Через «размытое», неопределенное настоящее его соседи, прошлое и будущее, как бы перекрывают друг друга, не оставляя разрыва между отдельными моментами «теперь».

Болгарский философ X. Смоленов опубликовал работ под названием «О структуре мига и динамике вечности». В ней излагается гипотеза о том, что миг по ряду свойств подобен вечности. Говоря о диалектике противоположностей конечного и бесконечного, единичного и множественного, X. Смоленов определяет миг — «сейчас» — как атомарную продолжительность времени, включающую в себя взаимопроникающие фрагменты, кусочки прошлого и будущего точно так же, подчеркивает исследователь, как вечность, «время в целом», включает в себя прошлое и будущее вообще.

Немногое, правда, остается при таком подходе на долю физического   настоящего,   если   прошлое   и   будущее   не только «используют» его как узенькую и постоянно сдвигающуюся   границу,   но   и   постоянно   перехлестывают через эту границу, перекрывая друг друга! Но, с другой стороны, разве логичнее выглядит операция, при которой

32

время дробится до бесконечности и момент «теперь», настоящее, обращается в безразмерную математическую точку и вообще теряет протяженность (оставаясь, по-видимому, при этом отделенным от соседних таких же безразмерных моментов словно бы каменной стеной).

У польского фантаста Станислава Лема есть рассказ под названием «137 секунд». А в рассказе есть электронно-вычислительная машина, связанная со всеми другими ЭВМ на большей части Земли и получающая от них затребованную информацию. Случайно выясняется, что машина в состоянии ответить почти на любые вопросы, в том числе касающиеся событий, которые только еще должны произойти, но при условии, что произойдут они не позднее чем в течение 137 секунд, начиная с момента, когда был задан вопрос. Машина сообщает, например, что в футбольном матче забит гол (который на самом деле попадет в ворота еще минуты через полторы), и все же это не предсказание, а возможная в силу свойств времени констатация того, что неизбежно настанет. Потому что для ЭВМ в рассказе Лема, согласно выводам его героев, эти 137 секунд образуют некий единый отрезок настоящего, что-то вроде кванта времени, только вполне макроскопической, а не ничтожной, как получается у теоретиков, величины.

Можно, пожалуй, признать: фантаст в этом рассказе отразил одну из реальных тенденций развития физической теории времени.

 

Эволюция времени

Развиваясь, наука обнаружила, что развиваются и объекты ее исследования; звезды и живые существа, земная кора и общество — все меняется во времени, эволюционирует. А сейчас все большее внимание привлекает к себе идея развития во времени самого времени.

33

Спорные, но весьма интересные работы посвятил этой теме основатель и бессменный секретарь уже упоминавшегося Международного общества междисциплинарного исследования времени американский ученый Д. Т. Фрейзер. Он выпустил книги с характерными названиям «О времени, страсти и познании», «Время как конфликт» и «Генезис и эволюция времени».

Вот строки из предисловия к последней из этих книг, которые могли бы, пожалуй, предшествовать и первым двум: «Давайте допустим, что время является признаком структурной и функциональной сложности материи. Согласно общепринятой в современной науке гипотезе, движущей силой Вселенной является неорганическая и органическая эволюция. Отсюда должно следовать, что вместе с возрастанием сложности природных систем развивалось и само время». Исходя из этого допущения, Фрейзер предлагает выделить во Вселенной шесть «главных временных уровней». На каждом из них господствуют свои временные отношения. Что это значит?

Возьмем первый, низший уровень. К нему Фрейзером отнесены  одни  лишь  элементарные  частицы,  лишенные массы покоя и движущиеся всегда с одной и той же скоростью, равной скорости света. Список их в физике невелик. Это фотоны, гравитоны (кстати, еще не открыты хотя теоретики не сомневаются в их реальности), нейтрино {при условии, что у них нет массы покоя, которая следует из некоторых теоретических положений и дани обнаружена в окончательно не проверенных опытах). Первый уровень Фрейзер называет атемпоральным — здесь нельзя установить временной порядок,  невозможно определить что произошло раньше, что позже, бессмысленно распределять события по категориям «прошлое — настоящее -будущее ».

Элементарные частицы с массой покоя, не равной нули входят во второй снизу уровень Фрейзера, названный им прототемпоральным. Здесь время уже есть, но «с прим»

34

тивными свойствами», есть и причинность, но вероятностная (действующая по законам квантовой механики).

Звезды и галактики, вообще астрономические объекты оказались на эотемпоральном уровне (Эос — в древнегреческой мифологии богиня утренней зари, имеется в виду образ «рассвета времени»). Здесь причинность детерминистская, то есть строгая.

Затем идут темпоральные уровни, характеризующиеся развитым временем. На четвертый уровень Фрейзер помещает живые существа; возникновение психики связано с пятым уровнем времени; высшего, шестого, уровня развития время достигает с появлением общества.

Безусловно, интересны и общая идея американского ученого, и его попытки доведения выводов из нее до .классификационной схемы. Но вот правильность самой схемы, критерии, по которым Фрейзер отличает один уровень от другого, свойства, коими он эти уровни наделяет, вызывают сильные сомнения у многих философов — советских и зарубежных. Что же, дело только начато. 'Дальнейшие исследования покажут, сможет ли эта концепция утвердиться в науке.

 

Свойства четвертого измерения

Изменчивость человеческих преставлений     о     пространстве времени так же мало опроверга объективную  реальность  того и  другого, как изменчивость научных знаний о строении и формах движения материи не опровергает объективной реальности внешнего мира.

В. И. Ленин

 

Можно ли измерять время!

В каждом доме есть механизмы для измерения времени; часы носят на руке, в кармане, мы слушаем по радио сигналы точного времени, считаем часы и дни, месяцы годы. Но, оказывается, все это не мешает вопросу, ставшему названием данного раздела, занимать уже не одно столетие умы философов и физиков.

36

И даже те из философов, которые безоговорочно признают, что время действительно можно измерять, порою удивляются такой возможности — кажется, начиная с Аристотеля. Ведь при этой операции, отлично осваиваемой каждым из нас уже в довольно раннем возрасте, приходится, как показывает углубленный логический анализ, отвлекаться от некоторых чрезвычайно важных свойств нашей Вселенной, а именно представить мир вне такого неотъемлемого от него процесса, как становление.

В чем тут дело? Измерение, как известно, предполагает определенную процедуру, в ходе которой некая мера сопоставляется с тем, что мы измеряем. Но при измерении времени один из двух его промежутков (тот, что подлежит измерению) убывает вплоть до полного исчезновения, а другой, эталонный, должен был исчезнуть прежде, чем мог быть использован в этом качестве. Мудрено ли, что вопрос этот представляется весьма сложным, хотя процедуры измерения времени разработаны сегодня очень тщательно. Измерение времени делают возможным те его свойства, что роднят его с пространством: при измерении времени мы, по существу, обращаемся с ним как с пространством, уподобляем время пространству. Так, разумеется, это лишь сравнение, на механических часах ход времени сообщается движением стрелок, а на часах солнечных он обозначается перемещением тени...

Ученые издавна стали относиться к времени «почти как к пространству». Еще в XIV в. Никола Орем во Франции изобразил время линией. Декарт в XVII в. утверждал единство физики и геометрии и даже считал, что главная цель науки — добиться слияния этих двух ее ветвей. А в созданной им системе координат, которой мы пользуемся и сегодня, время изображается с помощью прямой линии, как длина или ширина.

Но в классической физике, то есть вплоть до XX в., время оставалось по крайней мере независимым от пространства, хотя отображались они на бумаге сходным обра-

37

зом. Однако с появлением теории относительности пространство и время оказались соединены нерасторжимо.

Интересно и важно отметить,  что эти  неразрывность и единство пространства и времени, установленные физикой в XX столетии, были гораздо раньше замечены философией. И не менее примечательно, что древние мифы тоже не разделяли пространство и время, в отличие о физики XVII — XIX вв. В сказаниях давних времен и любом   описании   пространства   речь   идет   не   просто «здесь»,   а   всегда   имеется   в   виду   «здесь-теперь». вернемся к теории относительности.

Если пространство состоит из точек, описываемых тремя координатами  (длина, ширина, глубина), а время моментов   (каждому   из  них  соответствует одно  число то пространство-время — из событий, для описания места каждого из которых в мире нужны уже четыре координаты.   И  все  четыре оказываются  в  некоторых  отношениях   равноправными   (напомню,   что   в  теории   относительности время теряет свою текучесть). Они равноправны до такой степени, что американский физик Дж. А. Уилер считает возможным выразить отрезки времени в единицах длины,   как   и   любые   физические   характеристики   всех природных явлений;  мы не прибегаем к этому способ считает он, лишь потому, что нас вводит в заблуждение исторически сложившаяся научная терминология. Меж, тем измерять пространство-время в трех направлениях сантиметрах, а в четвертом — в секундах не менее нелепо говорит ученый, чем высчитывать длину самой обычной дороги в метрах, а ширину — в футах.

Секунда, по определению Уилера, равна 300 000 километров, то есть тому расстоянию, которое свет проходит эту секунду. Из теории Эйнштейна следует, что Солнце искривляет своим тяготением проходящий вблизи него линии света   (это  явление  многократно   подтверждено  бесспорными экспериментами).  Степень искривления  звезд» луча зависит от массы Солнца и расстояния между лучом

. .             38               .

и центром Солнца. Но и само такое расстояние, и то, насколько луч отклонится от «прямого пути», выражается в единицах длины. Следовательно, вычислив по этим данным массу Солнца, мы получим размер ее, естественно, в этих самых единицах. А отсюда, считает Уилер, в единицах длины можно измерить и время.

Не менее категоричен другой американский физик, Ричард Фейнман. Вот что утверждается в переведенных чуть ли не на все языки мира «Фейнмановских лекциях по физике»: «С помощью уравнений... природа говорит нам, что время равнозначно пространству; время становится пространством; их надо измерять в одинаковых единицах...»

Необходимая оговорка: время входит в математический аппарат теории относительности с особым знаком; и сам Эйнштейн считал нужным подчеркнуть, что четвертое измерение пространства-времени принципиально отличается от длины, ширины и глубины. Но все это не помешало многим из его последователей сводить к минимуму различия между временем и измерениями пространства.

А вот X. Рейхенбах еще в 20-е гг. обращал внимание на то, что, хотя «концепция пространства и времени как четырехмерного многообразия оказалась весьма плодотворной для математической физики, ее эффект в области теории познания свелся к тому, что она лишь запутала проблему. Называя время четвертым измерением, мы придаем ему характер таинственности. Создается впечатление, что время может пониматься как один из видов пространства... Очень важно предостеречь от такой ошибочной трактовки математических понятий. Соединяя пространство и время в четырехмерном многообразии, мы только выражаем тот факт, что для определения того или иного мирового события нужны четыре числа, а именно три числа для пространственного измерения и одно для временного». Рейхенбах напоминает, что самое обычное железнодорожное расписание, представленное графически,

39        .       .

тоже есть наглядное описание событий, происходящего в некотором пространстве в различные моменты времени. Следует ли из этого, что отраженные в расписании координаты времени и пространства равноправны?

Однако большинство физиков и многие философы относятся к четырехмерному многообразию пространства времени иначе, чем Рейхенбах.

Маленькое отступление: предлагаю сделать минутный привал на пути по четырехмерному физико-математическому многообразию.  В обыденной жизни нередко время и пространство не только объединяются  (что вполне естественно), но и используются для измерения друг друга и даже, как ни парадоксально, словно бы обмениваются свойствами. Позволю себе привести нечто вроде мозаик из разнородных фактов для того, чтобы читатель увидел, что пространство и время и в нашей повседневной жизни переплетаются почти с тем же упорством, как в построениях физики и философии. Оставим в стороне то обстстельство, что «день пути» был в древнем мире и в средневековье   нередко  вполне   конкретной  мерой   (в  Древней Руси, например, день пешего пути соответствовал приблизительно нашим 25 км, день конного пути — 50 км отвлечемся и от того, что на самых обыкновенных часах со стрелками время измеряется по расстоянию, пройденному этими самыми стрелками.

Но   вот,   оказывается,   в   японских   городах   нередко домам в кварталах присваиваются номера не в порядке в пространственного расположения, а соответственно времени   сооружения.   И   каждый,   кто   был   в   Херсонесском музее-заповеднике,   что  лежит  на  окраине   Севастополе мог увидеть  на  его  плане  обозначения  типа   «базилш

1839  года»,   то   есть   найденные   при   раскопках   здания называют,  хотя  и  не  всегда,  по  году  их  обнаружения.

Как   не   отметить   еще,   что   обычно   при   раскопках в  Новгороде  например,  углубление  в  культурный  слой на  данном участке  на определенное  число сантиметров

40

увязывается с погружением в прошлое еще на столько-то десятилетий или веков, и, как точно отмечено в студенческих стихах участника раскопок:

Мы привыкли время, точно срубы, измерять единицами длины.

И кому же не известно, что расстояния до звезд измеряются световыми годами. А Маяковский писал: «До рассвета осталось не больше аршина...»

 

Великое ограничение

Мы уже столкнулись с тем,  что физики определяют величину секунды в 300 000 километров, приравнивая ее к расстоянию, которое за эту секунду проходит свет. Почему такое внимание уделяется именно световой скорости? Да по той прежде всего причине, что скорость света в вакууме — самая большая из  всех  возможных  в  природе. При этом для тела,  которое движется со скоростью, приближающейся   к   световой,   время   сжимается,   течет все медленнее.  Популяризаторы теории относительности определили этот феномен как «парадокс близнецов», ибо его очень наглядно иллюстрирует пример с братьями-двойняшками,   один   из   которых,   предположим,   остался   на Земле, а другой с гигантской скоростью гонит свою ракету к Сириусу и возвращается подтянутым мужчиной средних лет к успевшему одряхлеть ровеснику. Популярный пример с братьями пока что вполне фантастичен, но на элементарных   частицах  этот  эффект   проверен  давным-давно.

Согласно той же теории, время сравнительно замедляется там, где относительно сильнее проявляются силы гравитации. Эксперименты с очень точными часами показали, что поднятые в горы (где сила тяжести чуть меньше, чем в долине) они идут быстрее. Теория относительности была создана в начале XX в. А прежде, в ньютоновой системе, по крайней мере один круг связанных со временем проблем решался просто. Каждое мгновение на Земле было тем же самым мгновением и для самых отдаленных участков Вселенной. То, что случилось, скажем, час назад на Земле, было столь же недавним прошлым и для гипотетического обитателя планеты при далекой звезде, а то, что случится через минуту или час, считалось будущим одинаково для нас и для такого инопланетянина.

Это вытекало из принципа дальнодействия: возможности мгновенной, то есть с бесконечной скоростью, передачи силы на любое расстояние. Именно так распространялась, по Ньютону, сила тяготения, в одно мгновение и без посредников преодолевая бездны пространства. Когда же выяснилось, что скорость любого взаимодействия не может превышать световую, ситуация стала выглядеть принципиально иной. В предыдущем абзаце мы упомянули гипотетического обитателя планеты при далекой звезде. Поэтому возьмем для примера снова звезду — скажем, ближайшую к нашей Солнечной системе. Она находится на земном небе в созвездии Центавра. Ее так и называют: Проксима (по-древнегречески — ближайшая) Центавра. Свет от Проксимы идет к Земле примерно четыре года. И если она вдруг погаснет, то с нашего неба исчезнет только через долгие эти годы. И пока они не пройдут, в нашем распоряжении не может быть — в принципе! — средства, чтобы хоть что-нибудь узнать об этом событии.

Лишь когда минует время, требующееся для преодоления светом межзвездного расстояния, угасание Проксимы перейдет для нас в область прошлого. В свою очередь, любая наша попытка что-то сообщить на Проксиму потребует минимум тех же четырех лет, пока сигнал дойдет звезде. И лишь по прошествии этого срока какое-либо событие на Земле сможет иметь (опять-таки хотя бы принципе) своим конечным результатом некое событие Проксиме. Все же, что произошло на ней до истечения требуемого четырехлетия, практически для нас в данный момент не существует: ведь ни причиной, ни следствием любого «нашего» события оно быть не может, никакого отношения к нему не имеет.

По мнению крупнейших физиков, конечность скорости света и то, что нет скоростей, превышающих ее, имеет для учения о времени такое же фундаментальное значение, как факт существования твердых тел для учения о пространстве.

 

Одномерное, непрерывное, упорядоченное

Ну а что у времени и пространства общего, кроме единства их в теории относительности? И чем они отличаются друг от друга, кроме того особого знака, который ставится в уравнениях этой теории перед временной координатой? Настала пора поговорить о том, что называют количественными и качественными свойствами времени и пространства.

С пространством время роднят его количественные свойства (их называют еще метрическими) — именно они-то и дают нам возможность время все-таки измерять. Большинство философов, даже говоря (как и мы с вами на этой странице) о количественных свойствах времени во множественном числе, называют лишь одно основное такое свойство: однородность. Все одинаковые промежутки времени равноправны (между прочим, еще Гераклит, при всей его любви к изменчивости, полагал, что каждый день равен любому другому). И в разных точках пространства при одних и тех же физических условиях ход времени один и тот же.

Однородность времени — свойство, имеющее чрезвычайно важные последствия для физики, более того, для всей физической картины мира. Немецкий математик Эмми

43

метер доказала в  1918 г.  получившую ее имя теорему, согласно которой каждому свойству симметрии пространства и времени   (а однородность, конечно, такое свойство) соответствует один из физических законов сохранения. На долю однородности времени при таком раскладе пришелец не более и не менее, как закон сохранения энергии.         ; У пространства тоже есть такое метрическое свойство, как однородность, но сверх того и другие, в том числе изотропность (то есть равноправие всех направлений), кривизна и т. д.

Остальные же свойства времени решительно отличают его от пространства. Называют их качественными, или топологическими. Последнее — потому, что при исследовании их оказалось очень удобно применить открытия топологии, раздела математики, изучающего особые свойств фигур — те, что не изменяются «при любых деформациях этих фигур, производимых без разрывов и склеиваний* (воспользуюсь частью определения из Советского энциклопедического словаря).

Не стоит вдаваться в математические подробности, ибо нам с вами здесь важны не они; поэтому давайте ограничимся примерами. Окружность, эллипс, контур квадрата считаются имеющими одни и те же топологические свойства, поскольку любую из этих фигур можно превратить в другую, не нарушая ее целостности  (так, отрезок нитки можно уложить на столе и в форме окружности, и в форме эллипса, и в форме квадрата).. Поверхность мячика для пинг-понга в этом же смысле вполне сходна топологически с поверхностью яйца, огурца и арбуза, причем совершенно независимо от размеров каждого из этих тел, будь они хоть с планету величиной. А вот поверхности обыкновенного стакана и обыкновенного стола  (то есть поверхность цилиндра и плоскость)   топологически  разделены непроходимой пропастью: одну из них нельзя превратить в другую «без  разрывов  и  склеиваний»,  обходясь  одними  только «растягиваниями».

Топологические свойства фигур неизменяемы в принципе р_{от и} перенесли ученые этот эпитет на те качественные свойства времени (и пространства), которые кажутся им сейчас неизменяемыми или изменяемыми очень трудно, в особых, чрезвычайных условиях. Тем более что есть отчетливые   и   ясные   параллели   между   топологическими свойствами фигур и получившими это же имя характеристиками пространства и времени.  Пространство трехмерно, время одномерно, как линия. А поскольку время никогда не возвращается к уже пройденным моментам, то, значит, моделирующая его линия нигде не пересекает сама себя, и можно рассматривать ее как прямую. Вполне последовательно проводил такую аналогию итальянский художник и ученый Леонардо да Винчи, полтысячелетия назад размышлявший  над этой  проблемой.  Указав,  что время причисляют к непрерывным величинам, он приходит к выводу, что точка должна быть во времени приравнена к мгновению, а некоторый (любой) промежуток времени — к линии (отрезку линии), при этом, замечает Леонардо, мгновения замыкают с обоих концов каждый промежуток времени,  как точки — каждую линию;  развивая сравнение, исследователь находит, что если линия делима до бесконечности, то точно так же должен быть делим на любое сколь  угодно  большое  число  частей любой  промежуток времени.

Прямая и сегодня выступает для физиков и философов в роли математической модели времени. Время одномерно, как прямая, и в любом описании физического события его место на хронологической шкале определяется одним, и только одним числом.

И непрерывно время опять-таки как прямая: та состоит из бесконечного («несчетного») множества точек, а время сложено из несчетного множества мгновений (разумеется, если реальное физическое время прерывно, то эти положения нуждаются в некоторых уточнениях, ведь тогда отдельные отрезки времени окажутся состоящими из конечного числа мгновений).

Еще одно качественное свойство времени — упорядоченность. Она выражается в том, что моменты (как и точки на прямой) расположены в линейном порядке — попросту говоря, один за другим. При этом если взять три любые момента времени, то непременно и обязательно один из них - и только один — окажется между двумя другими. То же относится и к любым трем точкам на прямой. А вот если выделить любые три точки на окружности, то о каждой из них с равным успехом можно сказать, что она находится между двумя точками-соседками.

Одно из следствий именно такой упорядоченности времени — невозможность путешествия по нему иными способами сверх того единственного, которым все мы передвигаемся из прошлого в будущее. Ведь при движении прошлое и обратно математическая модель времени из прямой обратится в замкнутую кривую, время утеряет свою упорядоченность.

Между тем упорядоченность — свойство топологическое, то есть, как мы уже знаем, такое, которое чрезвычайно трудно, а то и вовсе не возможно изменить. Насколько однако, это запрещение путешествий во времени бесповоротно с точки зрения современной науки? Не усматриваю ли хотя бы некоторые ученые возможностей, пусть гипотетических, обойти такой запрет?

Ну, во-первых, дальний стремительный прорыв в будущее вполне возможен в силу эйнштейновского «парадокса близнецов». У теоретиков нет сомнений в принципиальной осуществимости такого прорыва, а в ближайшие десятилетия он, очевидно, будет проделан и вполне практически: физических запретов нет, ведь при таком прыжке ни каких петель времени не получается. Но у путешественника по космосу, на примере которого демонстрируется «парадокс близнецов», обратившегося тем самым в путешественника по времени, нет возможности вернуться свою эпоху: с путешествием в прошлое дело обстоит похуже.

46

Часть философов полагает, что совершить путешествие прошлое, то есть против «нормального» хода времени, можно было бы лишь при условии справедливости субстанциальной концепции времени, иными словами, будь время самостоятельным «вместилищем вещей», несущей их кой. Тогда можно хотя бы представить себе чисто теоретически движение против течения этой реки. Поскольку же данная концепция, во всяком случае для макроуровня организации материи, сейчас решительно оттеснена концепцией реляционной, то ситуация выглядит с такой точки зрения безнадежной.

Однако некоторые модели времени, основанные на реляционной концепции, предлагают, кажется, выход. Тень надежды подает, например, гипотеза австрийского математика и логика Курта Гёделя. Согласно одному из вариантов построенной им модели мира, путешественник по времени может вернуться в то самое мгновение, из которого возьмет старт, но для этого предварительно необходимо совершить еще и путешествие в пространстве, да какое: облететь ни более ни менее как всю нашу Метагалактику.

Разрабатывается и еще один гипотетический путь через время. Правда, тут даже в самом лучшем случае не удается лично «съездить» в будущее и вернуться со сведениями о нем, но есть надежда (чрезвычайно слабая) получить такие сведения из грядущего с помощью особых элементарных частиц, двигающихся против течения времени. Именно так, по одному из вариантов гипотезы о тахионах, должны двигаться эти частицы, летящие всегда со скоростью, превышающей световую. «Запрет Эйнштейна» на такую скорость ученые обошли, приписав тахионам парадоксальное свойство при ускорении терять энергию, а при торможении приобретать. Тогда тахионы, как и самые обычные частицы нашего мира, не могут достичь «светового барьера» и тем более пересечь его. У обычных частиц с ненулевой массой покоя при приближении их скорости к скорости света должна возрастать, стремясь к бесконечности, масса-энер-

47

гия, что и мешает им этой высшей скорости достичь; у тахионов же энергия потребуется для «торможения», и стремящаяся к бесконечности.

Свойству упорядоченности времени эта идея сама себе нисколько не угрожает: такое обратное движение времени моделируется математически все той же прямой и сверхсветовые частицы не минуют ни одной из ее точек моментов; петля времени может возникнуть лишь при «координации действий» тахионов и обычных частиц, а даже среди сторонников реального существования тахионов немногие  сейчас   полагают,   что  в  действительности  такое взаимодействие возможно. Но если пессимисты тут правы, то мы никогда не узнаем даже, есть ли тахионы (разве что наука обнаружит закон, исключающий их существование), не говоря уж о том, чтобы их использовать. А кроме того некоторые ученые, выступающие как сторонники тахионной гипотезы, отрицают и для этих частиц саму возможность лететь против течения времени. Словом, очень невелики пока шансы получать информацию из послезавтрашнего дня.

 

Всегда в одну сторону

Еще   одно   топологическое   свойство   времени — однонаправленность. Странно, право же, что именно это свойство, наиболее бросающееся в глаза при первом же взгляде на время, фактически никак не принимается во внимание и даже не фиксируется в фундаментальных физически законах.

Тут необходимо оговориться. Один из принципов теории поля, считавшийся первоначально обязательно действующим во всех случаях, гласит, что каждому природному физическому процессу должен соответствовать другой, чье описание представляет собой словно бы отражение описания первого процесса в некоем чудодейственном зеркале.

•о частицы имеют заряды и координаты с противоположим знаком, а ход времени заменен на обратный. Так вот, оказалось, что такое соответствие обязательно не для всех случаев. Точнее, пока известно единственное исключение, связанное с тем фундаментальным физическим взаимодействием, которое именуется слабым. Проявляется последнее прежде всего в некоторых процессах распада элементарных частиц, а именно тех, где  рождаются нейтрино.  Радиус действия этой силы настолько мал, что его даже не удалось пока измерить; как ожидается, он приблизительно равен 10^{-16 сантиметра, то есть примерно в тысячу раз меньше радиуса сильного взаимодействия (радиус действия двух других фундаментальных сил, электромагнетизма и гравитации, считается бесконечным). Так вот, в 1964 г. была обнаружена в эксперименте форма слабого взаимодействия [(распад К-мезона на пи-мезоны), полное «зеркальное» отражение которой в природе попросту невозможно. Такую ситуацию можно рассматривать как косвенно говорящую о} необратимости времени для реакций слабого взаимодействия. Правда, сама малость и масштабов и силы последнего иногда заставляет физиков в общих рассуждениях забывать об этом факте, но считаться с ним все равно приходится.

Зато если переменить знак у времени в «главных» законах мира, в формулах ньютоновской механики и квантовой электродинамики, то от этого кардинального изменения они не теряют своей строгой логичности и иных достоинств. За исключением одного, самого важного: перестают при такой операции соответствовать реальному ходу природных процессов. То есть законы-то обратимы во времени, а вот явления нет. И только в фантастике возможна ситуация, с которой столкнулся, согласно Станиславу Лему, звездопроходец Ийон Тихий, нечаянно сломавший винтик в ускорителе (он же замедлитель) времени: «Солнце вставало на западе, на кладбище слышались какие-то шумы, встречались воскресшие покойники, состояние которых улучшалось с каждой минутой, взрослые люди уменьшались на глазах, а маленькие дети куда-то исчезали». Итак, по отношению ко времени природа отказывается следовать тем преобразованиям, которые выглядят такими естественными для формул: реальное время движется всегда в одном и том же направлении.

Такая однонаправленность времени должна — в это сходятся практически все или почти все философы и физики — иметь какое-то обоснование в самой природе вещей в том, как наш мир устроен. Но что именно в этом устройстве, какая конкретная черта структуры Вселенной задает направление времени?

Физики нередко склонны выводить необратимость времени из идущих в нашей Метагалактике глобальных процессов,   таких,   как   ее   расширение,   нередко   именуемо расширением  Вселенной,  которое,  предполагается,  началось 15—20 миллиардов лет назад и продолжается до сих пор. Многие ученые полагают, что именно эта «космологическая стрела времени», летящая из прошлого в будущее задает асимметрию всем идущим во времени процессам! Однако предложить конкретный и убедительный механизм связи между расширением Метагалактики как причина и направлением времени как следствием никому не уда лось.

Мало того. Ученые рассматривали возможность перемены знака времени при переходе Метагалактики от расширения к сжатию, и выяснилось, что не только такой переход, но даже изменение общего характера движения материи во Вселенной как будто бы на направлении времен не должно сказаться. Иными словами, одним лишь разбуханием мирового пространства необратимость времени объяснить не удается.

Иногда «главным» объявляют другое глобальное явление, именуемое термодинамической стрелой времени. Речь идет о так называемом законе возрастания (или неубывания) энтропии, энтропия же — мера неупорядоченности ого состояния физической системы, иногда ее называют попросту мерой беспорядка. Почему же перед словом закон здесь появилось определение «так называемый»? Официальное название закона возрастания энтропии — второе начало термодинамики. Одна из его формулировок гласит: тепло может переходить от более нагретого тела к менее нагретому, но не наоборот. Однако действует это правило только в общем и среднем, лишь на протяжении (достаточно большого промежутка времени. А на маленьких временных отрезках вполне возможны отклонения. По формулировке Р. Фейнмана, «события нашего мира необратимы в том смысле, что их развитие в одну сторону весьма вероятно, а в другую — хотя и возможно, хотя и не противоречит законам физики, но случается один раз в миллион лет». Не исключено в принципе — только очень маловероятно,— что лед, брошенный в чашку с чаем, станет еще холоднее, зато вода, в которой он плавает, сделается еще горячее за счет полученной при его охлаждении энергии; точно так же частицы сахара, растворенные в чае, могут в принципе собраться снова в кусок рафинада. Все такие ситуации не невозможны, однако еще несравненно более невероятны, чем серия подбрасываний монетки, в которой та тысячу раз подряд, без единого исключения, ляжет решкой вверх.

Французский физик Робер Ленюйе заявил в 60-е гг., выражая точку зрения многих своих коллег: «Время — понятие статистическое в такой же степени, как, например, давление газа, и именно статистическая природа времени приводит к результатам, которые кажутся наиболее загадочными, а именно к необратимости...» Ученый имел в виду, что, подобно тому как давление газа возникает в результате хаотического движения гигантского числа молекул, необратимость времени связана с громадным количеством процессов, большинство которых по законам теории вероятности оказывается направлено в одну сторону. Звучит это положение довольно убедительно, и многие физики до сих

51

пор с ним согласны. Но вот очень коварный довод против. Если один-единственный мезон разогнать до субсветовой скорости, время для него замедляется в строгом соответствии со специальной теорией относительности. Подчеркнем: для него одного-единственного, а не в среднем группы частиц.

Сверх того достаточно простые соображения приводят ученых к выводу, что если возрастание энтропии и времени можно связать в причинно-следственную цепочку, то место причины в этой цепочке должно занять время. Словом, с этим объяснением тоже далеко не все в порядке, оно само нуждается в детальном обосновании.

Выделяют и третью  «стрелу времени» — электромагнитную. Любой радиопередатчик, как и любой колеблеблющийся электрический заряд, излучает сферические электромагнитные волны. Теория в принципе не запрещает обратный процесс — схождение сферических электромагнитных волн из бесконечности к точечному электрическому заряду. Но этот «разрешенный» наукой поток излучения в нашем мире отсутствует начисто. Большинство и философов и физиков считают, что этот странный факт опять-таки   не   причина,   а  следствие   необратимости   времени.

И все слышнее в нынешнем научном мире доводы тех, кто считает, что все «стрелы времени», так сказать, слетели в наш мир с одной тетивы, что все они лишь показатели следствия однонаправленности времени, само же направление его течения задано некоей более глубокой чертой устройства Вселенной.

Советский исследователь В. А. Канке связывает некоторые свойства времени, в том числе и его однонаправленность, с тонкостями микромеханизма фундаментальны физических обменных взаимодействий. Из всех взаимодействий во Вселенной вездесуще только одно — гравитационное, и лишь ему подвластны все без исключения вид элементарных частиц. Его еще неизвестные особенности определяют, по В. А. Канке, однонаправленность времени

Предположение интересное, однако неизвестное здесь время и определяется через неизвестное же.

Иногда порядок и направление времени пытаются объяснить тем, что наш мир состоит в основном из частиц, I^я _нти частицы в нем если и возникают, то ненадолго и быстро гибнут. Вещество Метагалактики явно обладает в том отношении отчетливо выраженной асимметрией. Так порождена ли ею и асимметрия времени? Догадка красивая, но при исследовании свойств античастиц, получаемых на мощных ускорителях, ничего похожего на обратное течение времени обнаружить пока не удалось. А кроме того, стоит вспомнить вот какое важное обстоятельство. В современной физике все решительней утверждается представление о том, что многие свойства окружающего нас мира определяются свойствами физического вакуума, взаимодействующего с элементарными частицами. А заполнен этот вакуум частицами виртуальными (само определение «виртуальная» значит по-латыни «возможная»). Виртуальные частицы возникают и тут же исчезают, причем существуют столь ничтожное время, что ни одну такую частицу нельзя в принципе обнаружить с помощью приборов. Но суммарное их воздействие обнаружено в ряде точных экспериментов, а сам факт реальности таких частиц строго следует из законов квантовой механики. Применительно же к идее о том, что «время антимира» шло бы в обратном направлении, здесь важно, что в физическом вакууме представлены в «виртуальном виде» частицы всех возможных в нашем мире типов (разумеется, совершенно независимо от того, открыты они или не открыты). И при этом на равных правах с электронами сосуществуют их античастицы — позитроны, рядом с нуклонами — антинуклоны и т. д. То есть асимметрия материи нашей Метагалактики на физический вакуум не распространяется. А ведь его свойства должны играть здесь решающую роль. В 50-е гг. своеобразную гипотезу о природе времени выдвинул советский астрофизик Н. А. Козырев, талантли-

53

вый ученый с очень трудной судьбой, имевший за плечами _еЛЬ рядом с самолетом) и идеализированным (как пасту- немало крупных достижений, в частности, он первооткр Я^к в средневековой пасторали). Физические модели учи-

ватель вулканизма на Луне. Ученый пришел к выводу, ход времени — это абсолютное его свойство, разделяю прошлое и будущее;  кроме того,  ход времени постоянно порождает энергию. Из гипотезы следовало, что гравитационные массы небесных тел зависят от того,  в как сторону каждое такое тело вращается вокруг своей предсказывались, между прочим, некоторые связанны этим   особенности   самих   фигур   планет.   Исследования 60-х гг. показали: предсказания ученого не оправдали! Однако и сегодня в популярные журналы приходят письма от читателей, интересующихся судьбой гипотезы. К тому же идея Козырева послужила научной основой для многих фантастических рассказов.

По-своему категорично решил проблему «перемены знака» у времени академик А. В. Шубников: «Время относится к большой категории физических величин, не имеющих знака (положительного или отрицательного)... В силу этого мы склонны рассматривать операцию инверсии времени как операцию, лишенную смысла». Иными словам при таком подходе физика даже заниматься не должна проблемой, которая пока что так ее волнует.

Что же остается? Возложить надежды на еще не открытые физические явления и искать их не в нашем обыденном макромире, а на «дальних окраинах» микромира, скорее всего еще глубже, чем длины порядка 10^-10—10^{-17 сантиметра, на которых обрываются сегодня возможность} экспериментального исследования внутренней структур элементарных частиц. Не исключен, в принципе и какой-эффект, порожденный самыми верхними, а не самыми нижними «этажами» нашей Вселенной, какими-то свойства их, связанными с «космологической стрелой времени» посредственно ее задающими.

Стоит также учесть,  что в физических теориях предстает перед нами упрощенным  (как детская авн

54

твают, в частности, лишь конечное и тем самым далеко

полное число связей между явлениями. ¹    Между тем любой материальный объект в мире — от скопления галактик до элементарной частицы — обладает единым множеством свойств, и число связей всевозможных типов (и внутренних, и соединяющих этот объект с другими) бесконечно. Обращение каждой из этих связей в противоположную по направлению представляется огромному большинству ученых невозможным.

Следует принять во внимание и то, что все естественные процессы в природе требуют затраты энергии. При повороте течения времени должно произойти обращение всех бесчисленных естественных процессов, а на это понадобилось бы бесконечное количество энергии. Но ведь даже само по себе изменение направления времени не может отменить фундаментальный закон сохранения массы-энергии, а он накладывает безусловный запрет на такую операцию.

Долго пытались некоторые исследователи из самих одномерности и упорядоченности времени вывести его однонаправленность, но и эти попытки были опровергнуты. То же случилось с попытками рассматривать причинно-следственный порядок как основу порядка временного. По мнению А. М. Мостепаненко, все попытки определить временной порядок через причинность неявно или явно используют «по дороге» именно то самое понятие, которое хотят вывести. Причину и следствие нельзя, оказывается, четко и бесспорно различить друг от друга, не используя временных критериев, обходясь без указаний, какое явление произошло раньше, какое позже. Зато очень просто описывать причинные связи в терминах порядка временного: причина ведь всегда предшествует во времени следствию... Мостепаненко (и не он один) делает из этого вывод, что как раз свойства временного порядка не допускаютнарушений причинности, и, значит, время и пространств могут оказаться первичными по отношению к причини* следственным связям. А. М. Жаров рассматривает принцу причинности и время как понятия взаимодополнительш ведь не только при выяснении содержания этого принц» нельзя обойтись без обращения к понятию времени, но и оборот, формулируя некоторые из основных характеристик времени,  приходится  обращаться  к  причинно-следственным связям.

«Не исключено», «возможно», «предполагается» — главка пестрит сослагательными оборотами. Что делает, по справедливому выражению А. М. Мостепаненко, «попытки    дать    теоретическое    обоснование    природы свойств нашего времени наталкиваются на серьезные трудности».

Ну а чисто гипотетически: могло ли случиться, возможно ли, чтобы где-нибудь в большой Вселенной, в других метагалактиках, нам неведомых, или в нашей собственной на ином, чем нынешний, этапе развития время шло в другую сторону? Хотя что должно обозначать при таком обороте  дела  само  понятие  движения  времени   в   «другую сторону»? По-видимому, то, что все три стрелы времени окажутся «развернуты»: галактики станут «сбегаться» к некоему единому центру, наиболее и наименее вероятные процессы  поменяются  местами,  тепло будет  переходи от менее нагретых тел к более нагретым, электромагнитные волны начнут сходиться к зарядам и т. д.

Но тут философия вместе с физикой решительно высказываются против.

 

Две иллюзии

Есть такое старое изречение: «Прошлое — время, в котором  мы  ничего  не  можем  изменить,  но  относительно которого питаем иллюзию, что знаем о нем все. Будущее-

56

время, о котором мы не знаем ничего, но питаем иллюзию, то можем его изменить. Настоящее — граница, где одна Иллюзия сменяется другою».

Заглянем к астрономам и астрофизикам. Они, оказывается, не склонны буквально придерживаться тех «иллюзий», о которых шла речь. Вот французский ученый Оливер Коста де Борегар, например, попросту чуть ли не меняет местами приведенные только что «характеристики» прошлого и будущего. Он пишет: «Прежде всего обратим внимание на тот удивительный факт, что в нашей физической Вселенной прослеживание прошедшего, вообще говоря, невозможно». И напоминает, что у ученых так и нет единства мнений о происхождении Солнечной системы (несколько гипотез существует на равных правах). Относительно же будущего Солнечной системы расхождений между специалистами гораздо меньше. Еще более наглядный пример: зная характер движения по орбите искусственного спутника, его размеры, массу и прочее, можно достаточно точно рассчитать на долгий срок вперед все, что с этим спутником будет происходить, вплоть до мгновения, в которое он войдет в плотные слои атмосферы и сгорит. Но невозможно выяснить, когда и из какой точки планеты был он запущен на орбиту...

Известно также, что все наши сведения об эволюции Земли и жизни на ней, как и о событиях общественной истории, заведомо неполны и в принципе не могут быть полными.

Видимо, придется согласиться с мнением X. Рейхенбаха: «информационное» различие между прошлым и будущим не напоминает различия между знанием и незнанием; дело в различии методов, которыми мы получаем сведения о прошлом и будущем. События минувшие могут быть зафиксированы, «запротоколированы», они оставляют конкретные следы, подлежащие изучению; события же будущего в наших силах вычислять (в самом широком смысле этого слова), строя более или менее обоснованные предположения.

 

Начать с времени

Как вы помните, Дж. А. Уилер и Р. Фейнман (и не только они) считают правильным передавать величину временных отрезков в единицах длины, полагая именно это последнее понятие наиболее фундаментальным для физики А вот Рейхенбах, напротив, еще в 20-е гг. категорически утверждал, что в естественных науках время является более фундаментальным понятием, чем пространство «поскольку топологические и метрические свойства пространства могут быть полностью сведены к временным» один из важных аргументов — то обстоятельство, что «пространственная удаленность измеряется временем необходимым свету, чтобы преодолеть ее».

Среди физиков с предложением заменить длину в качестве фундаментальной величины временем выступил в 30-е гг. англичанин Э. А. Мили. Он подчеркнул, что при использовании отрезка прямой как единицы длины приходится принимать без доказательства, в порядке «соглашения», что два события, происходящие в точках, это отрезок ограничивающих, одновременны; между тем фактическое установление одновременности двух явлений — совсем не простая вещь в рамках теории относительности. Ну а всякое соглашение и есть соглашение, он подменяет собой факт, но не фиксирует его.

Если же принять за основную единицу отрезок времени, полагает Мили, условность снимается: ведь о том, что оба крайних момента времени относятся в данном случае одному   пункту   пространства,   договариваться   не   надо

Предложение  признано было  интересным — главным образом философами,— но в физике не прижилось, между тем, пожалуй, оно бы отвечало некоему синтезу идей Рейхенбаха и Уилера, как ни сильно расходятся их точки зрения на время.

Сама же по себе идея о первичности времени в физике по отношению к пространству не отжила свое; и к ней

58

возвращаются не одни лишь философы. Так, немецкий физик-теоретик К. Ф. Вайцзеккер изложение своих представлений о структуре времени заканчивает словами: « время в том виде, в каком я его сейчас описал, есть фундаментальное понятие физики вообще... видимо, в заключительной фазе, последней форме, которую приобретет физика, кроме этого понятия времени и понятия о понятии и законе вообще... никакого другого фундаментального понятия не понадобится».

 

«Длительность»

Как отмечают сегодня историки науки, сложности проблемы времени в физике привели к тому, что в ряде теорий произошло в последние столетия некоторое искусственное обеднение самого понятия «время». Так, в XIX в. значительное влияние среди физиков, частично сохраненное и в нашем столетии, приобрела философия позитивизма, которая вела, в частности, к отказу от рассмотрения «особости» времени.

Среди тех, кто выступил против позитивистов, был французский философ Анри Бергсон, который, как писал он сам, просто-напросто очень удивился, обнаружив однажды, что «позитивная наука состоит, в сущности, в исключении длительности». Помните образ киноленты, с которым сравнивали картину мира, вытекающую из слишком, как кажется, последовательного применения к нашей Вселенной геометрического описания теории относительности? Так вот, Бергсон обвинял, в частности, своих оппонентов в «кинематографическом подходе» ко времени, разложении его на отдельные кадры, забвении того, что время непрерывно.

А. Бергсон был философом-идеалистом, и время (он любил называть его «длительность») в его истолковании оказывалось связано прежде всего с человеческим созна-

59

нием. Поначалу он вообще утверждал, что внешний мир пространства лишен «длительности», противопоставляя ему внутренний мир человека, который и есть «сама длительность». Позже стал признавать роль длительность и для внешнего мира, но по-прежнему с идеалистически позиций. Однако в его суждениях было и рациональное зерно. Так, Бергсон с большой силой обрушился на представления, согласно которым время исключалось из физики или считалось абсолютно обратимым. Он достаточно последовательно отстаивал идею постоянных изменений, правда абсолютизация изменчивости привела его в конечном счете к полному субъективизму.

И все-таки позиция Бергсона привлекла внимание многих крупных ученых. В знаменитой книге Норберта Винера «Кибернетика, или управление и связь в животном машине» первая глава называется «Ньютоновское и бергсоновское время». И Винер отдает здесь предпочтение времени Бергсона», в котором, как выражается основоположник кибернетики, «всегда имеется что-нибудь новое», гк ред временем механики, формально обратимым. Ведь же в реальности этой обратимости и особенно наглядности нет  ее  в  реальности   биологической.   В.   И.   Вернадский также немало размышлял над идеями Бергсона в своих работах  о пространстве и  времени  в неживой  и природе. На некоторые положения Бергсона и в наши дни нередко ссылаются крупные физики, строящие безусловно материалистические теории. В чем тут дело?

Возможно, немалую роль для привлечения внимания к работам Бергсона сыграл блестящий стиль их автора, чисто эмоционально поддерживающий убедительность доводов. (Между прочим, свою Нобелевскую премию исследователь получил по литературе, хотя не писал стил или романов.) Но одного лишь такого объяснения здесь явно маловато. Бергсон сумел подчеркнуть, выделить которые важные качественные черты времени, «не замеченные» физиками,— вот что, по-видимому, прежде все!

60

интересовало в его взглядах видных естествоиспытателей Тут стоит вспомнить слова английского философа-марксиста Мориса Корнфорта: «...война идей — это война, которой мы учимся. Мы не можем заранее знать все ответы; если их и можно найти, то только в ходе борьбы за них. Поэтому тот, кто не готов учиться у противника, никогда не победит, но заведомо проиграет. Отвергать заранее все, открытое теми, с кем мы не согласны, значит просто дискредитировать свои собственные идеи».

Не раз ссылается в своих работах на некоторые положения Бергсона и видный современный бельгийский физик русского происхождения Илья Пригожин — нобелевский лауреат, один из основателей новой, но уже успевшей занять важное место в системе наук дисциплины, исследующей сложные неравновесные системы — синергетики, она же - теория необратимых термодинамических процессов. Его книга, вышедшая на русском языке в 1985 г., называется «От существующего к возникающему». И начинается она так: «Это — книга о времени. На мой взгляд, ей вполне подошло бы название «Время — забытое измерение».

Почему же «забытое»? Свою позицию Пригожин обосновывает многими фактами, свидетельствующими о стараниях значительной части физиков обойтись без времени как фактора изменения, представить мир стабильным, остановившимся (с рядом таких фактов вы уже встретились и в этой книжке). Обратимость времени в фундаментальных физических законах бельгийский ученый считает признаком несовершенства этих законов и заявляет: «Необратимость возникает там, где основные понятия классической или квантовой механики (такие, как траектории или волновые функции) перестают соответствовать наблюдениям».

Но если теория не может объяснять наблюдаемые факты, она должна быть исправлена и дополнена! Пригожин и предлагает свои дополнения. Пожалуй, главное из них — распространение на всю динамику, исследующую движения материальных тел, того самого второго начала термо-

61

динамики, которое считается действующим только в сложных макроскопических процессах.

В  пользу такого дополнения свидетельствует,  по е мнению, уже само широчайшее распространение необратимых процессов. В макромире, отмечает он, лишь необратимые процессы вносят свой вклад в рост энтропии. В микромире элементарные частицы — почти все, а может бы и все — оказались нестабильными: раньше или позже они распадаются, что, по Пригожину, говорит о необратимых процессах, идущих и на этом уровне организации материи. Ученый «добавляет» к понятию внешнего времен давно употребляющееся в термодинамике понятие внутреннего времени физической системы. И так характеризует это последнее:   «...внутреннее время существенно отличается от внешнего, отсчитываемого нами по наручным часам. Оно соответствует скорее возрастам человека. Возраст не определяется какой-нибудь частью тела, изолированной от остального организма, а соответствует средней глобальной оценке, относящейся ко всему телу». Правда, внутреннее время в теории Пригожина существует только в неустойчивых динамических системах.

Один из выводов этой новой теории особо интересен для нас. Пригожин категорически не приемлет ситуацию, в которой настоящему соответствует «безразмерная» точка на прямой, моделирующей время. Настоящее в построениях теории необратимых процессов — интервал, обязательно имеющий продолжительность (уместно будет тут еще раз вспомнить рассказ Лема о 137 секундах). Обосновывая эту точку зрения, физик обращается за поддержкой не только к научным фактам и математическим расчетам, но и к положениям философов (в частности, ссылается на авторитет Аристотеля — лишнее доказательство, что по-настоящему глубокие мысли не стареют). Пригожин утверждает, что в результате предлагаемого им подхода к проблеме «на смену двуединства пространства и времени приходит более динамичное единство «овремененного пространства».

62

Предложенная ученым гипотеза  (а это все-таки пока лишь гипотеза, хоть и называется она теорией)  действительно выглядит очень привлекательной.  Особенно если учесть, что она не только содержит физическое объяснение необратимости времени, но и связывает между собой, как считает ее автор, понятия времени в физике, биологии даже социологии и истории. Однако некоторые философы физики уже выступили с резкой критикой ее положений.

Основной тезис критики можно, пожалуй, сформулировать так  в теории необратимых процессов Пригожин вводит на самом деле не новые фундаментальные законы, а лишь некоторые дополнительные условия, касающиеся действия законов старых, причем условия, которые могут природой и не соблюдаться.

Эта глава была уже практически написана, когда я прочитал выступление академика Н. Н. Моисеева, предложившего новый взгляд на проблему энтропии, тесно связанную с проблемой времени. Он полагает, что «для объяснения развития мира, его усложнения, того, что мы зовем «самоорганизацией материи», во Вселенной должен действовать «принцип экономии энтропии», который давал бы более сложным системам «преимущество» перед более простыми».

Вот как формулирует ученый суть своего предложения: «Если в данных условиях возможны несколько типов организации материи, не противоречащих законам сохранения и другим принципам, то реализуется и сохранит наибольшие шансы на стабильность и последующее развитие именно тот, который позволяет утилизировать внешнюю энергию в наибольших масштабах, наиболее эффективно». Сам Моисеев считает, что это положение нельзя строго доказать. Однако, заметим, то же самое ведь относится, например, и ко второму началу термодинамики...

Мы видим, как перекликаются между собой рассуждения Н. Н. Моисеева и И. Пригожина! И как противоречат те и другие тридцатилетней давности рассуждениям

63

Р. Фейнмана, который писал о том, что нынешнюю организацию Вселенной надо считать более простой, чем она была в прошлом,— ведь в силу закона возрастания энтропии наш мир должен с течением времени становиться все менее сложным. Это давнее замечание Фейнмана было очень естественным выводом из известных тогда фактов и принятых теорий. Но в картине мира середины и конца XX в. Вселенная в целом выглядит усложняющейся. Может быть, предположение Н. Н. Моисеева, если оно окажется справедливым, позволит устранить это противоречие?

 

 

Возвращение невозвратимого

И    снова    будут    чисты    розы,

И первой первая любовь!

' В. Я. Брюсов

Итак, одно из основных свойств времени — необратимость; петли, круги, циклы невозможны, ушедшее не возвращается, минувшее проходит навсегда, даже боги (как говаривали древние греки) не способны сделать бывшее не бывшим.

А теперь вспомним предложенное Н. Бором правило, по которому действительно глубокой истине противоположна другая глубокая истина. К какому разряду истин надо относить утверждение о необратимости времени? Проверим, применив «методику Бора». Время необратимо — истина. Значит ли это, что время обратимо — тоже истина?

Вы  читаете эти строки,  положим,  весной  1989 года;

65

именно этой весны еще не было ни в вашей жизни, ни истории человеческой цивилизации, ни за все время существования нашей планеты — так? Зато это далеко не первая весна на нашем с вами, читатель, веку, ни тем более в истории человечества и Земли. Каждый год Земля описывает новый эллипс (чрезвычайно близкий к кругу) вокруг Солнца, пышно именуемого в иных астрономических книжках Дневной звездой. Когда Земля проходит определенный участок своей орбиты, в северном ее полушарии наступает весна. Снова тает снег, зеленеют после зимы деревья, птицы вьют гнезда... За весною следуют лето, осень, зима. Годичный ритм. Ритм!

Вот и произнесено ключевое слово, обозначающее то, что в реальной действительности решительно противостоит необратимости времени. С удовольствием дал бы точное и не вызывающее никаких сомнений и кривотолков определение ритма, но не могу: таких определений существует больше пятидесяти. Уже само число это неопровержимо свидетельствует, что кривотолки и сомнения тут есть.

Все как будто согласны, что происходит наше слово «ритм» от древнегреческого слова, обозначавшего мерность, такт; что ритм — «закономерное повторение тождественных и аналогичных компонентов через равные и соизмеримые интервалы в пространстве или во времени» («Краткий словарь по эстетике»), что ритм проявляется во всех сферах действительности, от неживой и живой природы до искусства...

Академик А. А. Богомолец был физиологом, но свое рассуждение о ритме начал с мегамира: «Ритмически совершает Вселенная свой бег по пути бесконечности, закону ритмического движения следуют космические процессы... Как день сменяет ночь, так бдение приходит на смену сна, и смерть, разрушив жизнь, спешит создать новые ее формы. Ритмически протекают в организме

66

жизненные процессы, и нет ни одного среди них, который, не став патологическим, мог бы нарушить закон своего

ритма».

Поэты с давних  времен  призывают  улавливать   «тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт». (Но о нем у нас речь впереди.)

Академик П. К. Анохин говорил, что жизнь была бы просто невозможна во Вселенной с «простой последовательностью событий», то есть без периодических или ритмических повторений «отдельных фрагментов» действительности. Но только ли жизни не было бы без ритма в этом странном мире? В такой «обезритменной» Вселенной оказались бы невозможны и звездные системы, и элементарные физические взаимодействия любых известных нам типов, как и самые обыкновенные атомы. Правильность кристаллов, слоистость горных пород, масса других черт нашего макромира сформирована, задана, обусловлена именно периодическими или ритмическими повторами «отдельных фрагментов действительности». Словом, мир без ритма не может существовать, поскольку существование вне времени невозможно, а ритм теснейшим образом связан со временем.

Так что же, остается решить вслед за библейской книгой, известной под именем Екклезиаст: ничто не ново под луной, что было, то и будет, ушедшее возвращается, а все в мире только повторяется? Нет, дело обстоит совсем не так. Мир, материя развиваются. А развитие идет по спирали; на очередном витке ее повторяются черты, характерные для предыдущих, но каждый раз на новой, более высокой ступени, а кроме того, постоянно возникает нечто принципиально новое.

В одной из своих статей А. Н. Серов, русский композитор и музыковед XIX в., писал: «Какая ближайшая цель была у ритма? — Равномерность. А затем? — Разнообразие. Таким образом, ритм продолжает стремиться к своей двойной и все-таки однообразной цели». Точная характеристика!

67

Спираль развития являет собой воплощенное единство противоположностей, соединяет возвращение к старому и движение вперед. Она разрешает, как заметил Архимед, конфликт между прямым и круговым движениями.

Мы знаем, что символом времени в древности нередко служил круг, который именовался в этой роли колесом времени, а символом необратимости времени — стрела (точнее говоря, тут имеют в виду полет стрелы). Очень естественным кажется считать спираль времени плодом союза обоих этих символов. Но такой вывод, по-видимому, неточен. Археологические находки последних десятилетий показали, что к спирали как символу времени человечество пришло задолго до открытия колеса, состоявшегося пять-шесть тысяч лет назад, и даже до изобретения стрелы, которое было осуществлено еще раньше.

Трипольская культура (так по названию села Триполье близ Киева называют археологи культуру, возникшую на огромных территориях Юго-Восточной Европы пять-шесть тысяч лет назад) оставила нам множество орнаментов в виде спиралей на керамике и кости. Историки считают, что в этих изображениях отразились и представления людей о структуре времени. Спиральную форму имеют и узоры, образующие один из древнейших календарей мира, недавно найденный в Сибири у Ачинска (подробнее об этой находке — в одной из следующих глав, сейчас; же отмечу только, что возраст ее оценивается примерно в 18 тысяч лет).

Получается, что приход спирали как символа времени в нашу культуру самых последних веков был — вполне в духе олицетворяемого спиралью образа — возвращением на новом витке и на новом, несравнимо более высоком уровне развития к представлениям предков, живших, возможно, еще до возникновения земледелия. А круг и стрела оказались только промежуточными звеньями на пути от одной спирали к другой. Снова ритм — и снова необратимость. Необратимость и ритм, дополняющие друг друга

 

ПЛОДОТВОРНЫЙ СОЮЗ

Поэзия   и   наука   тождественны, если под наукою

 должно разуметь не одни схемы знания,

но сознание кроющейся в них мысли.

Поэзия и наука тождественны, как постигаемые

не одною какою-нибудь из способностей нашей души,

но всею полнотою нашего духовного существа,

выражаемого словом «разум».

В. Г. Белинский

Во введении к книге уже говорилось о необходимости союза всех научных дисциплин для действительно широкого исследования времени. И тут обнадеживают вполне реальные примеры давнего их сотрудничества в этой области. В этом процессе гуманитарные науки нередко оказываются в роли лидеров, почтенные же естественнонаучные дисциплины соглашаются с положением ведомых, по вывод у нас с вами сейчас опередил изложение фактов. Перейдем к ним. К первым векам  нашей  эры в античной  философии утвердилась и стала господствовать та самая  «промежуточная» круговая модель времени, о которой мимоходом упоминалось в  предыдущем   разделе.  Укрепленное моделью представление о вечности и неизменности основных черт мира досталось в наследство от античности молодой европейской науке  эпох  Возрождения  и   Просвещения. Некоторые изменения в природе и обществе, конечно, наукой признавались и отмечались, однако в конце   концов,  как   считалось,  колесо  времени  в  очередной раз поворачивается на 360 градусов, Вселенная и человечество возвращаются в то состояние, в котором уже когда-то  находились,   возвращаются,   чтобы   начать   новый цикл.

Первыми среди ученых этот круг разломали историки, разглядевшие в обществе изменения необратимые, и притом неслучайные. Так зародились представления о том, что мы сегодня зовем прогрессом, развитием общества от одного уровня к другому, более высокому.

Эстафету познания структуры «своего времени» приняло у историков естествознание, но далеко не сразу. В XVIII в. Иммануил Кант обосновал идею эволюции, развития во времени в астрономии, предложив гипотезу с происхождении Солнечной системы из первичной туманности. Эту гипотезу поддержал и развил астроном и физик Пьер Симон Лаплас.

За астрономией пришла очередь геологии. Английский естествоиспытатель Чарльз Лайель разработал теорию последовательной геологической эволюции. Идея распространялась все дальше и все шире. За наукой о земле по следовала наука о жизни — и родился дарвинизм. А сегодня? Процитирую книгу «Феномен человека» французского ученого и теолога Тейяра де Шардена: «Что такое эволюция — теория, система, гипотеза?.. Нет, нечто гораздо большее, чем все это: она — основное условие, которому должны отныне подчиняться и удовлетворять все теории

70

гипотезы, системы, если они хотят быть разумными и истинными».

На протяжении большей части XX в. ученые рассматривают возможный ход эволюции Метагалактики в прошлом и будущем, определяют этапы развития звезд, высчитывают очередность рождения в преобразующейся Вселенной элементов системы Менделеева. Но лишь в последние десятилетия идея развития во времени проникла в физику элементарных частиц (до недавнего же временя еще считалось, например, что протон, если он не участвует в ядерных реакциях, должен существовать вечно) — наконец-то и здесь сама возможность неизменности и вечности поставлена под сомнение.

Идея неравномерности течения времени, относительного его характера зародилась в области гуманитарного знания. Как отмечает советская исследовательница, философ и историк науки П. П. Гайденко, прежде чем найти свое обоснование в физике, она долго вынашивалась социально-историческим мышлением. Теперь эти особенности времени приняты на вооружение практически всеми научными дисциплинами. С другой стороны, окончательно победить и в социально-историческом мышлении, и в других областях знаний идея неравномерности течения времени смогла только после того, как ее приняла, дав соответствующее обоснование, физика. Касающиеся времени открытия физики повлекли за собой обращение к навеянным этими открытиями идеям множества исследователей, работающих в смежных и несмежных областях знания. Любопытно посмотреть, как, например, встретили ближние и дальние соседи признанного лидера естествознания появление теории относительности.

Довольно быстро отозвались этнография и культурология. Один из виднейших советских исследователей культуры аборигенных народов Севера и Сибири, В. Г. Богораз (Тан), в 1923 г. выпустил книгу под названием «Эйнштейн и религия. Применение принципа относительности к

71

исследованию религиозных явлений». Для Богораза, этнографа и фольклориста, самый важный урок, извлека мый из теории относительности,— это возможность исследовать группы людей и культурные явления с учетом собственного, как отдельных систем, внутреннего времени

Для геолога А. Е. Ферсмана, в том же 1923 г. выпустившего тоненькую книжечку «Время», главный урок новой физики — признание зависимости времени от конкретных физических процессов. С каким восторгом задает сорока летний ученый вопрос: «Время! где же твой непреложный закон, твое мерное и невозмутимое течение?»

В частных законах времени геологического, биологического, исторического или психологического так иль иначе проявляются общие законы и свойства, характерные для феномена физического времени. А вот проявляются ли на этих новых уровнях и такие свойства и закономерности, которые трудно или вовсе не возможно обнаружить у времени в собственно физике? По мнению многих исследователей, пути познания идут тут не только от основания «пирамиды времени» к ее вершине, но и от вершин: к основанию.

Здесь нередко вспоминают слова К. Маркса: «Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны. Намеки же более высокое у низших видов животных могут быть поняты только в том случае, если само это более высокое уже, известно». Этим примером Маркс, как известно, образ иллюстрировал право и необходимость для ученого идти при исследовании общества от более высокой ступени его развития к более низким. Но, разумеется, такой общий принцип плодотворен и при изучении более широкого круга явлений самого разного рода.

По мнению многих ученых, время человека и человеческого общества — историческое и психологическое -должно иметь более сложный и развитой характер, чем

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 42.

72

время в неживой природе. Можно ли, и в какой мере и какими способами, использовать открытия, касающиеся «человеческого времени» при познании свойств времени природного,— вопрос дискуссионный, все предлагаемые ответы на него пока спорны. Но интересны. Вот как рассуждает, например, М. Д. Ахундов об одной из сторон этой проблемы: «...не будем забывать, что восприятие мира человеком может соответствовать в каких-то особенностях не сегодняшней, а завтрашней физической теории. Оно несет на себе и отпечаток самого мира (а не только отпечаток теоретического отпечатка мира), его объективных закономерностей и его специфики, т. е. и тех его сторон, которые могли еще не найти отражения в науке и ее теориях».

Очевидна необходимость при исследовании самой природы времени использовать материалы таких разнородных дисциплин, как психология и психофизиология, с одной стороны, история и антропология — с другой, мифология — с третьей, не говоря уж о само собой разумеющихся философии и физике.

Выше уже отмечалось внешнее совпадение архаичных, мифологических представлений о единстве пространства и времени с точкой зрения, к которой физика пришла лишь в нашем столетии. Совпадение это, может быть, и случайно, но именно потому, что новое в некоторых отношениях оказывается по крайней мере похоже на «хорошо забытое старое», и возможны случаи, когда идеи, идущие от фольклора, принимаются за очевидное предвидение новейших открытий науки. Вот наглядный пример. У Блока есть такие строки:

Нам казалось: мы кратко блуждали.

Нет, мы прожили долгие жизни...

Возвратились — и нас не узнали,

И не встретили в милой отчизне.

И никто не спросил о Планете,

Где мы близились к юности вечной... ;

Эти  стихи  были   написаны  в  1904  г.,   а  знаменитая статья А.  Эйнштейна   «К электродинамике движущих тел»,    обозначившая    рождение    его    первой    теории, только в 1905 г. Мудрено ли, что поклонники поэзии го и десятилетия спустя сочли, что Блок предвещал специальную теорию относительности, постигнув неведомыми путями неизвестное тогда положение о разной скорости течения времени для обычных землян и путешественника, совершающего дальний  (и с околосветовой скоростью)  космический рейс.

Но с гораздо большим успехом можно обнаружить в этих прекрасных стихах отражение как раз очень старого представления о времени. В мифологии многих первобытных народов мир разделен на несколько уровней, и на каждом из них время идет по-своему: где — медленнее, а где и быстрее, чем у обычных людей. Именно поэтому «душа» сибирского шамана во время занимавшего несколько часов камлания совершала, как считали его соплеменники, чрезвычайно долгие, многолетние путешествия по иным уровням мира.

Или другой пример. Средневековая шотландская легенда рассказывает о поэте Томасе, завлеченном в царство фей; вот какой разговор вышел у него с повелительницей этого царства при прощании:  «В стране фей время идет быстро, друг мой... Ты думаешь, что пробыл здесь три дня, но на самом деле прошло семь лет с тех пор, как мы с тобой встретились». И в русской сказке герой, как ему кажется, проводит у чертей всего сутки, дома же его не было три года.

Советский литературовед и фольклорист Д. Н. Медри попробовал  объяснить  различия  во  времени   «у   нас» «по ту  сторону», в  мире духов,  богов, чертей и  просто нечистой  силы,  тем,  что в  период,  когда  складывались такие сказки, еще не утвердилось представление о хронологической   связи   событий,   разделенных   в   пространстве. А    сверх    того,    по-видимому,    в    таких    сюжетах    по-

74

своему преломляется и знакомая каждому из нас относительность «личного» времени: мгновения иногда кажутся часами,   часы   пролетают   как   мгновения.   А   если   еще вспомнить, насколько иначе, в совсем другом темпе, чем наяву, - течет время во сне...

Может быть, сложным и опосредствованным образом здесь отразились именно реальные черты мира — отразились как в кривом, но все-таки зеркале? И, может быть, в том же зеркале, пусть с искажениями, уже сейчас можно разглядеть и такие черты мира, которые зеркало науки пока показать не может? «И в наше время,— писал советский физик С. И. Вавилов,— рядом с наукой... продолжает бытовать мир представлений ребенка и первобытного человека и намеренно или ненамеренно подражающий им мир поэтов. В этот мир стоит иногда заглянуть как в один из важных истоков научных гипотез. Он удивителен и сказочен; в этом мире между явлениями природы смело перекидываются мосты-связи, о которых иной раз наука еще не подозревает. В отдельных случаях эти связи угадываются верно, иногда в корне ошибочны и просто нелепы. Но всегда они заслуживают внимания, так как эти ошибки нередко помогают понять истину».

Мы с вами снова и снова говорим о времени физическом, биологическом, психологическом и ином. Но отличаются ли все эти «подвиды времени» друг от друга только по областям знаний, в которых мы с ними встречаемся, или можно обнаружить качественные отличия одних подвидов (форм времени) от других? Тут, надо сразу сказать, в научной литературе согласия нет.

Естественным кажется выделение разновидностей времени, соответствующих основным группам форм движения материи: в неорганической природе, в природе живой и в обществе.

Внутри «неорганического» времени выделяют время физическое, химическое, геологическое, но также и космологическое, астрономическое, географическое и т. п.

75

В разделах «Бесстрашие мысли» и «Свойства четвертою измерения» речь у нас шла и о некоторых способах «дробления» физического времени.

Внутри времени биологического число подразделений также достигает десятков.

Еще более сложная картина складывается, когда речь идет о времени психологическом и историческом; рядом с последним или «внутри» него оказывается время социологическое, а также экономическое и иные, в том числе художественное (явно имеющее отношение и ко времени психологическому), где опять-таки предлагается дробление. Искусствоведы, например, говорят и о времени пластическом, представляющем отражение в изобразительном искусстве психологического времени.

Словом, сейчас чуть ли не каждая научная дисциплина (а иногда и довольно мелкие подразделения научных дисциплин) стремится ввести в обиход «собственное» время. Думаю, это — не просто дань моде, но в какой-то степени объективный показатель того значения, которое приобрело в нашу эпоху время в науке.

Невозможно объять необъятное. И мы с вами в этой книге остановимся чуть подробнее лишь на некоторых, наиболее исследованных «временах» — биологическом, психологическом, социально-историческом и художественном (в широком понимании каждого из этих терминов), затронув еще календарный счет времени, столь важный и для психологии и для истории, а также особенности отражения времени в языке — особенности, с которыми нередко связывают важные черты восприятия и даже научного описания времени. Просьба помнить, что приводимые примеры не только чем-то важны и интересны сами по себе, но выступают еще и как представители не менее интересных случаев, экспериментов, выводов оставшихся за пределами книги. "

 

ЖИВОЕ ВРЕМЯ

...Человек отразил временные

параметры мира в своей органи-

зации  и в своей деятельности с

исключительной точностью. Ана-

лиз роли временных параметров

мира в развитии жизни на земле

показывает, что и зарождение

жизни, и ее прогресс находились

в прямой зависимости от при-

способлений к этим параметрам.

П. К. Анохин

Решают темпы

Жизнь насыщена временем! Куда денешься от бега дней и плавного хода лет? Впрочем, свой выход некоторые формы живых существ предложили и тут, выход относительный, конечно: замедление жизненных функций, анабиоз, зимняя спячка. Иные насекомые, водоросли, микробы, споры умеют «замирать» на долгие годы в бесконечно терпеливом ожидании более благоприятных условий. Стоит подумать о всех таких случаях, чтобы ощутить еще яснее: время в биологии (и не только в ней) есть мера изменений. При этом у каждой биологической системы, как и у физической, есть собственное время. Для биологической системы оно определяется сменой ее состояний, попросту — темпами жизни.

Советский физиолог И. А. Аршавский полагает даже, что если у мухи-дрозофилы полный жизненный цикл занимает 90 дней, у крысы — три с небольшим года, л у человека — девяносто лет, то, значит, физиологические часы дрозофилы идут примерно в 365 раз, а крысы в 30 раз быстрее, чем у человека. Не знаю, до какой степени оправданы такие чисто арифметические операции, но многие ученые эту точку зрения разделяют.

Собственное время каждого живого существа, если принять, что оно определяется скоростью обмена веществ, протекает неравномерно. Утренний час не равен вечернему и ночному (хотя каждый из них содержит ровно 3600 астрономических секунд): об этом свидетельствуют хотя бы изменения температуры тела и у человека и у животных в течение суток. Надо ли говорить, что и день детства отличен от дня юности, а тот — иной, чем в зрелости или в старости! И дело ведь отнюдь не только в субъективном восприятии времени человеком, недаром же этот закон, по-видимому, верен для всех живых существ. Давно было отмечено, например, что в молодости раны заживают быстрее...

Осознание принципиально важных особенностей биологического времени — одна из крупнейших заслуг Владимира Ивановича Вернадского.

За два десятка лет до появления специальной теории относительности В. И. Вернадский ясно видит единство пространства и времени в мире и еще в 1885 г. пишет о том, что и время и пространство отдельно в природе не встречаются, что только для логического удобства пред-

78

ставляем мы их отдельно. Ученый совсем не намерен считать этот подход открытием: именно так, по его мнению, воспринимали   пространство   и   время   Дарвин   и   даже Аристотель. Зато он первым ясно увидел, что у каждого природного   объекта — «свое   время»,   сделал   точные   и далеко идущие выводы из общих философских положений. Он же, констатировав важность циклических, повторяющихся процессов в живой и неживой природе, подчеркнул неравномерность   течения   как   важнейшую   особенность геологического и биологического времени.

С удивительной прозорливостью разглядел ученый основные направления, по которым предстояло развиваться науке о времени. Он выделил, например, три основные формы выражения биологического времени: время биологического бытия индивида, время смены поколений, эволюционное время, когда один вид сменяется другим. И подчеркивал: «Смена поколений есть своеобразное биологическое проявление времени, резко отличающее одно живое существо от другого». Когда же В. И. Вернадского однажды упрекнули: мол, нет у него четкой философской установки по проблеме времени, то последовал ответ, одинаково скромный и грустный: «Дать четкую философскую установку проблемы времени! — Да на это не хватит жизни».

Намеченные В. И. Вернадским линии исследования бурно развиваются. Вот для примера отдельные высказывания ученых на довольно давней уже встрече-дискуссии «Системный подход в современной биологии». Тогда советский генетик Н. В. Тимофеев-Ресовский отметил: «Сегодня было достаточно разговоров о том, что в любое определение, которое мы пытались сформулировать для понятия системы, обязательно должно входить время, история, преемственность; иначе все теряет смысл...». А математик А. М. Молчанов в своем выступлении выстроил цепочку масштабов времени в разных биологических системах. Начал он ее с единичного акта катализа в орга-

79

низме млекопитающего, который для наиболее быстрых ферментов занимает 10 ^-4 и даже 10 ^-6 секунды. Длинная последовательность таких актов, продолжает Молчанов имеет результатом, «например, элементарный этап мышечного сокращения, продолжающийся около 10 ^-2 сек. За следующий масштаб примем одно биение сердца — одна секунда. Достаточно сложный акт условнорефлекторной деятельности продолжается время, измеряемое минутами. Пищевой рефлекс характеризуется суточным ритмом Достаточно ясно, как продолжать эту цепочку или «вставлять» в нее пропущенные звенья».

У третьей — по Вернадскому — формы биологического времени, то есть у времени эволюционного, обнаружены весьма примечательные черты. Мало того что оно неравномерно для различных групп живых существ, но, как установлено, эволюция ускоряется: в среднем от миллионнолетия к миллионнолетию все меньшие отрезки времени занимает формирование новых видов, родов, семейств. Джон Бернал, известный английский физик и науковед, немало раздумывал над тем, насколько строго доказано это явление. Можно признать, что оно реально, хотя носит статистический характер, то есть действует не во всех абсолютно случаях, а лишь в большей их части. А вот достаточно убедительных объяснений такому ускорению эволюции пока нет. Возможно, оно лишь проявление закона (тоже статистического) возрастания сложности биологических объектов.

 

Внутренние часы

О том, как измеряется время в организме, давно и точно сказал Иван Петрович Павлов: «Как мы вообще отмечаем время? Мы делаем это при помощи разных циклических явлений, захода и восхода солнца, движения стрелок по циферблату часов, и т. д. Но ведь у нас в теле этих цикли-

80

ческих явлений тоже немало. Головной мозг за день получает раздражения, утомляется, затем восстанавливается. Пищеварительный канал периодически то занят пищей, то освобождается от нее, и т. д. И так как каждое состояние органа может отражаться на больших полушариях, то вот и основание, чтобы отличать один момент времени от другого». Ученый говорит здесь об организме человека, но то же в принципе относится к любому животному, разве что с оговорками относительно особенностей его строения. В последнее время исследователи пытаются найти главный эталон времени в организме, так сказать, ходовое колесико биочасов, приводящее в действие все остальные. Похоже, что у человека на эту роль претендует один из ритмов мозга — альфа-ритм, электрические колебания, совершающиеся с частотой примерно в 12 герц, причем только при бодрствовании. Но счесть такое предположение доказанным пока нельзя.

В точных экспериментах, проведенных в лаборатории И. П. Павлова его ученицей Ю. П. Феокритовой еще более полувека назад, было показано, что время — само по себе время — может служить для животных раздражителем, вызывающим условные рефлексы. Скажем, собаку кормили так: давали ей немного еды, через пятнадцать минут — еще порцию, следующую через десять, следующую через пять, затем цикл повторялся, иногда после паузы. Подопытные собаки отлично приспособили свои внутренние ритмы к такому режиму и ждали пищу точно в назначенное время — точно до такой степени, что, как удалось выяснить, отчетливо ощущали разницу между периодом в двадцать девять и периодом в тридцать минут; людям тут до них далеко.

Сравнительно недавно советский ученый М. М. Атаев показал в экспериментах с улиткой, что и она очень неплохо умеет «считать время». Каждые пять минут исследователь воздействовал на улитку током, и она тут же Целиком скрывалась в своей раковине. И поступала так

81

же через очередные пять минут, хотя ожидаемого ею удара током не следовало. Видно, животные хорошо умеют использовать в качестве часов те циклические процессы в организме, о которых говорил И. П. Павлов, а ученые умеют их изучать.

И у растений собственные четкие ритмы. Когда-то было модно устраивать так называемые цветочные часы — они же «часы Линнея». Их и сейчас можно увидеть в ботанических садах: клумба занята такими видами цветов, чашечки которых открываются последовательно — с промежутками в час-два.

Генетики обнаружили в хромосомном аппарате организмов особые гены (их назвали темпоральными), ведающие темпами роста и преобразований живого существа; такие гены определяют время перехода организма на очередные   этапы   развития,   задают   последовательность   и протяженность   этих   этапов.   В   экспериментах   удалось вызвать мутации, специально затронувшие именно темпоральные гены. В результате амеба, которая обычно проходит цикл биохимического развития примерно за сутки, могла ускорить темп своего развития, уложив полный цикл всего в 16 часов, или, напротив, замедлить его так, что до полного «повзросления» прошли двое с половиной суток. Биологических    дисциплин,    в    названиях    которых присутствует или подразумевается словечко «хроно», уже более десятка — от фенологии, исследующей связь ритмов развития у  растений  с  сезонными циклами  погоды,  до хронофармакологии,  изучающей,   как  действие  лекарств зависит от времени их применения (по часам дня, сезонам, особенностям   индивидуальных   биологических   ритмов). Получила    собственное    имя    «хроногенетика»    научная дисциплина, исследующая временные соотношения между генотипом (совокупностью всех генов организма) и фенотипом   (совокупностью   признаков  и  свойств  организма, формирующихся в ходе его индивидуального развития). Как отмечает академик АМН СССР В. П. Казначеев,

82

«сегодня нет ни одной сферы человеческой деятельности, где бы не сложилась своя ритмологическая направленность».

 

Не пристройка, а само здание

Сегодня биологические часы представляются ученым не пристройкой к зданию биосистемы, а самим этим зданием. И даже столь популярные ныне биологические ритмы представляют собой, с такой точки зрения, проявление и следствие работы этих биочасов. Главная же задача последних — обеспечить взаимосогласование многочисленных процессов, идущих на всех уровнях живого организма, начиная, по крайней мере, с клетки.

Ученые получили множество конкретных подтверждений взаимосвязи биологических пространства и времени. Так, исследование патологии мозга показало, что если у человека как-нибудь нарушено восприятие времени, то обязательно оказывается измененным и восприятие пространства; мозг человека (и, очевидно, животных) воспринимает реальный хронотоп, а не время и пространство по отдельности.

Сложность пространственной организации живых организмов выяснилась достаточно давно, но вот сложность их организации во времени начала по-настоящему открываться ученым только в XX в. В одной и той же клетке организма идут взаимоисключающие, прямо противоположные по направлению процессы: скажем, и синтеза молекул, в которых энергия запасается, и распада их. Как же такие процессы совмещаются в одном и том же пространстве клеточных систем, ведающих энергетическим обменом? Оказывается, проблема решается просто: синтез и распад идут не одновременно, а по очереди.

Это один из выводов, к которым пришли занимающиеся проблемами хронобиологии сотрудники Научного центра

83

предвосхитить как равномерно повторяющиеся в природных условиях обстоятельства, так и состояние окружающей среды в целом, в том числе в какой-то мере предусмотреть и выгодную реакцию на многие редкие, маловероятные события.

Все мы знаем со школьных лет о безусловных и условных рефлексах. Первые, как известно, передаются по наследству, вторые — приобретаются в течение жизни. Безусловные рефлексы можно рассматривать в качестве опережающего отражения тех факторов среды, что повторяются на протяжении многих миллионов лет; условные рефлексы — это способ опережающего отражения факторов переменных.

Развитому живому существу даже случившееся на его памяти всего один раз событие служит уроком на будущее. Вспомните хоть, как койоту (степному волку), герою рассказа американского писателя Сетон-Томпсона, оказалось достаточно одного печального опыта знакомства с ядом, чтобы потом обходить отравленные приманки и даже научить членов своей стаи следовать своему примеру!

Ученые, разумеется, опираются не на рассказы, даже документальные, а на конкретные эксперименты, цель которых — проверить способность животных извлекать уроки из опыта, предвидеть следствия внешних событий и собственных действий. В опытах советского биолога Л. В. Крушинского собаки, вороны, кошки демонстрировали, например, умение разобраться в ситуации, когда кормушка вначале равномерно движется по прямой, а затем исчезает за экраном-преградой: они направлялись к концу преграды, ожидая, что приманка в конце своего пути появится именно там.

Советский ученый член-корреспондент АМН СССР Н. А. Бернштейн развивал идею о том, что в мозгу как человека, так и высшего животного перед совершением каких-либо действий создается модель «потребного буду-

86

щего», с этой моделью сверяются получаемые результаты — до тех пор, пока они не станут ей удовлетворять. Дальнейшее изучение механизмов предвосхищения жизнью будущего обещает многое. Разумеется, высшую форму опережающего отражения действительности освоил человек как существо, ставящее себе цели и осознающее их. Мы отдаем себе отчет в прошлом, анализируем настоящее, заглядываем в будущее буквально каждую минуту: предвидим и утренний звонок будильника (нами же «заказанный»), и часы на работе, и вечерний поход в кино, и то, когда сын пойдет в школу, когда — в институт или на завод (куда? какой?). Все мы — предсказатели будущего, пророки, предвидящие (увы, иногда неверно) результаты собственных действий. Но это уже подлежит ведению психологии и социологии, разделы же, посвященные времени психологическому и социально-историческому, у нас впереди.

 

 

ШКАЛА СУДЬБЫ

Как все в природе, я бесконечен. Мое начало,

так же как и мой конец, может быть только условно.

Начать себя я могу как угодно:

с равным правом с мига моего рождения

или с мига смерти любого из моих предков.

В. П. Катаев

Вместительность нашей секунды

Один из героев повести В. Ф. Тендрякова «Затмение» говорит любимой девушке, когда та, глядя на «вечную» Луну, ужаснулась краткости человеческого века: «Ты чем меряешь время, Майка? Секундами, минутами, веками! А они одинаковы, эти секунды и века?.. Сколько там Луна существует — четыре, пять миллиардов лет... вообразить нельзя. Только что там за эту невообразимость произо-

88

шло? Да ничего — чуть больше оспин стало на ее роже. Проходят миллионы лет за миллионами, а ничего не случается, ничего не меняется... В тебе каждую секунду что-то меняется, отмирают одни клетки, рождаются другие, мысли  возникают   и...   страсти   кипят.   Твоя   секунда, Майка, куда вместительней десяти лунных тысячелетий... Так кто из вас больше прожил — ты или Луна?..»

Снова и снова поражаемся мы тому, как коротка была обычному масштабу жизнь Пушкина, а ведь сколько в нее вместилось мыслей, чувств, событий, да и не кончилась она, эта жизнь, и не кончится, «доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит».

Пушкинский Пугачев из «Капитанской дочки», как все мы помним, предпочитает участь орла, живущего тридцать лет и три года, участи ворона, триста лет клюющего мертвечину. Сколько сходных примеров можно отыскать в литературе, начиная хоть с Гомера! Давным-давно открыли для себя люди ту самую реляционную концепцию времени, что утвердилась в физике для макромира только в XX в.

Ф. М. Достоевский так описывает переживания одного ил своих героев перед казнью: «Выходило, что остается жить минут пять, не больше... Эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении...». Тут — не просто плод художественного воображения. Достоевский сам был приговорен по делу петрашевцев к смертной казни, об отмене которой узнал буквально в последний момент; это, вероятно, он пишет о своих переживаниях...

Течение времени, переживаемого человеком, определяется и измеряется не ровным ходом механических, электрических или атомных часов, а плотностью событий, как в биологии, как, в конечном счете, и в самой физике. Ну а что такое события в человеческой жизни? Вот опреде-

89

ление, которое дают им советские психологи Е. И. Головаха и А. А. Кроник: «События — лишь узлы в ткани времени, только повороты на жизненном пути. Это повороты в пространстве: в географическом — разъезды и перемены места жизни, в социальном — изменения служебного и семейного положения и, наконец, в психологическом — сближениях и разрывах с людьми, движения внутреннего мира».

Получается, чем больше поворотов такого рода, тем и жизнь насыщенней? Но, наверное, не стоит решать дело арифметикой. Тем более что некоторые из явно идущих в счет событий в пространстве психологическом представляют собой скачки мысли, порывы души, причем не обязательно именно поворотные по характеру. Так, небогатую внешними событиями жизнь философа Иммануила Канта вряд ли можно назвать медленной и тягучей, а ведь резкие изменения в его взглядах на мир случались тоже не часто. Кстати сказать, именно Кант (хоть и стоял, как вы знаете, в своем определении времени на позициях субъективно-идеалистических) первым в науке высказал мысль, что длительность психологического времени связана с числом событий. Развил эту идею в конце XIX в. французский ученый М. Гюйо.

Русский художник и мыслитель Н. К. Рерих писал: «Время есть делание. Время есть мысль». А польский физик Л. Инфельд отмечал: «Время движется, только когда человек думает или действует». Действительно, реальная длина жизни определяется не числом прошедших лет, а тем, какими событиями они оказались заполненными. И поступки, требующие усилий мысли и чувства, эту жизнь удлиняют. Сегодня исследователи пытаются определить, какого именно рода события — внешние и внутренние — особенно влияют на течение психологического времени.

90

 

Быстрее и медленнее

Как человек воспринимает время? Психологи обнаружили, например, что из двух сигналов одинаковой продолжительности — зрительного и слухового — первый кажется более долгим, что громкий звук представляется более продолжительным, чем тихий, а высокий — чем низкий.

Выяснено, что небольшие промежутки времени мы, как правило, переоцениваем, зато большие невольно преуменьшаем. Закон, открытый в прошлом веке, гласит: когда время заполнено яркими и интересными впечатлениями, то кажется, что оно идет быстрее, однако, минув, вспоминается долгим; и наоборот, время, не заполненное впечатлениями, кажется длинным, пока протекает, но вспомнить о нем нечего, и, оглянувшись назад, мы видим такое время стремительно промелькнувшим. И есть еще житейский факт, известный каждому и миллион раз обыгранный юмористами: когда мы торопимся, время тянется, когда медлим, летит со всех ног.

Любопытный опыт поставил советский исследователь Г. Б. Борисковский. Он давал своим «испытуемым» слушать две записи романса Римского-Корсакова «Пророк» в исполнении рядового певца и Ф. И. Шаляпина. В первом случае слушатель довольно точно оценивал продолжительность звучания записи, а во втором впечатление оказывалось настолько сильным, что получить сколько-нибудь точный ответ просто не удавалось.

На восприятии времени чрезвычайно сильно сказывается влияние эмоций. Радость и другие сильные положительные чувства заставляют недооценивать временные интервалы. Полчаса могут показаться двадцатью и пятнадцатью, а то и десятью минутами. Когда человек счастлив, субъективное течение времени ускоряется. Так, А. А. Леонов — первый человек, вышедший в открытый космос, рассказывает, что время, проведенное «за бортом», «сократилось»

91

для него чуть ли не вдесятеро, и сам объясняет это испытанным им чувством радости.

Наоборот, страх, взволнованное ожидание, тревога и прочие малоприятные ощущения, отрицательные эмоции, заставляют секунды, минуты или часы растягиваться точно они резиновые. Например, командир самолета в аварийной ситуации отдает приказ членам экипажа катапультироваться, ждет от них ответа, как ему кажется несколько минут и, не дождавшись, катапультируется сам' Объективная проверка показала, что за минуты он принял секунды.

Полезным инструментом для психологов стало измерение так называемой индивидуальной минуты. Человеку предлагается считать про себя, с тем, чтобы он сказал, когда, по его мнению, с начала счета пройдет минута. Исследователи отмечают, что индивидуальная минута у спортсменов тем больше, чем выше эмоциональный накал ситуации. В опытах выяснилось, что спортсмен после удачного выступления обычно переоценивает минуту на 5 — 7 процентов. Но это относится не ко всем видам спорта. Фехтовальщики после поединка, напротив, «торопятся» в счете, однако победитель уменьшает размер «своей минуты» не свыше чем на 5 процентов, а вот побежденный — на 9—12 процентов. В других экспериментах индивидуальная минута среднего здорового человека колебалась между 62,9 и 69,7 секунды; у тех, кто плохо умеет применяться к обстановке, составляла всего 46,2 — 47,6 секунды. И совсем короткой оказалась она у людей, незадолго до опыта покушавшихся на самоубийство,— вплоть до «минуты» длительностью в 22 секунды.

Неожиданным, пожалуй, был ответ на вопрос, как ощущает время человек, оказавшийся в изоляции от мира и лишенный возможности не только сверяться с часами, но и следить за сменой дней и ночей. Казалось бы, в таких условиях время должно тянуться медленно и тягуче, «замедляться» по закону, о котором шла речь. Но дело

92

обстоит как раз наоборот: время ускоряется, тридцать минут оцениваются как двадцать, четыре месяца могут превратиться в два. Последнее наглядно показали опыты, в разное время проводившиеся в пещерах. А шахтеры, обвалом на три недели заключенные под землей, считали даже, что провели в подземной ловушке только четыре-пять дней.

Иногда это трактуют как свидетельство существования некоего защитного механизма, позволяющего человеку «сопротивляться времени». Но скорее здесь наблюдается то самое явление, о котором уже говорилось: психологическое время реляционно, и чем меньше событий, тем слабее ощущаем мы его ход, а при изоляции, когда нет возможности сравнивать ход внутреннего времени с временем астрономическим, это свойство становится очевидным.

 

Возвращение к «теперь»

Мы живем в настоящем, вспоминаем о прошлом, прогнозируем, предсказываем, проектируем собственное будущее и стараемся как-то повлиять на него в желательном направлении. Но что считать настоящим, что прошлым, а что будущим?

Американский философ и психолог Уильям Джемс пришел после многочисленных экспериментов к выводу, что для человека «момент настоящего» составляет в среднем 12 секунд. Другие ученые находят, что этот «момент» охватывает 6 — 7, а то и одну секунду. Видимо, тут многое зависит от условий наблюдений и экспериментов. Но каждый из нас живет не только в такой-то минуте, в таком-то часу, дне и году, но и в XX столетии, в кайнозойской геологической эре, охватывающей шестьдесят — семьдесят миллионов лет, включая современную эпоху,— недаром же само слово «кайнозой» переводится как «новаяжизнь»... Настоящее расширяется до миллионнолетий и сужается до долей секунды.

Писательница Мариэтта Шагинян, давшая своей авто, биографической книге имя «Человек и время», констатирует: «Сколько раз в жизни наскакивало у меня прошлое на сегодняшний и даже завтрашний день! И есть ли у времени эти вчера, сегодня, завтра?»

Наука по-своему подтверждает справедливость этих слов. Вот какой эксперимент провели сравнительно недавно Е. И. Головаха и А. А. Кроник. Они предложили сорока пяти молодым инженерам (возраст от 22 до 32 лет) назвать десять важнейших событий жизни — и прошлых, и предполагаемых в будущем, притом, как сформулировали экспериментаторы, «конкретных, достаточно мгновенных изменений, а не длительных периодов или этапов». А затем каждый из участников эксперимента распределил названные им события между прошлым, настоящим и будущим.

И что же получилось? На долю настоящего в среднем пришлось по три-четыре события, но некоторые из них у половины опрошенных чередовались с теми, которые сами же молодые инженеры относили к прошлому и будущему.

Нет худа без добра; если человек не успел сделать то, что наметил для себя (например, закончить вечерний институт), но твердо намерен это сделать, то он чувствует себя более молодым. Человек молод, пока у него есть будущее, и недаром же поверье, державшееся до последней поры у множества народов, требует, чтобы хозяин дома не достраивал его до конца, а создатель сложного орнамента оставлял уголок узора недоработанным.

Ученые отмечают, что люди словно бы живут во времени, соответствующем разным физическим моделям его. Многим, прежде всего, немало уже пожившим на свете, структура времени жизни явно представляется статической. Не просто перебирая воспоминания, но буквально умея жить ими, человек, если он обладает к тому же доста-

94

точно крепкой и эмоционально насыщенной памятью, может сколько угодно путешествовать по своему прошлому, скользить по собственной мировой линии», высвечивая сознанием то одни, то другие события — увы, только прошлые. Для других всего важнее будущее и те моменты, когда оно становится настоящим. Они обитают в динамическом времени. Люди энергичные особенно хорошо ощущают реляционную сторону психологического времени, зависимость его хода от самого человека; а пассивные, покорно подчиняющиеся обстоятельствам, иногда прямо-таки кожей чувствуют, как поток времени несет их.

Но, наверное, каждый из нас в разные моменты своей жизни жил словно бы по законам то одной, то другой из этих моделей. Еще античные философы применили к описанию реального времени и собственные ощущения, связанные с индивидуальными особенностями отражения времени в их сознании.

Сам образ времени меняется у человека в зависимости от того, чего он от времени ждет. Когда стремятся к успеху, добиваются победы в каком-то деле, которому придают большое значение, то время ассоциируется в сознании с образами ускоряющегося поезда, галопирующего всадника, стремительного водного потока. А вот если от будущего ничего особенного не ожидают, не торопят события, к успеху не стремятся изо всех сил, то и время кажется спокойным, неподвижным океаном.

Опыты опытами, опросы опросами, но вот что говорит о времени Пимен у Пушкина:

Давно ль оно неслось событий полно

Волнуяся, как море-окиян? ' ⁶

Теперь оно безмолвно и спокойно...

Советский психолог В. Максименко попробовал по-своему распределить модели времени между разными психологическими типами людей. По его мнению, человеку абстрактно-мыслительного типа, ученому, ближе пред-

95

ставления о времени как о настоящем, непрерывно раздвигающем свои границы в обе стороны — и вперед и назад. Представления о настоящем, выступающем прежде всего как начало будущего, естественны для тех, кто принадлежит к художественному, творческому типу. В точку между прошлым и будущим сходится настоящее для устремленных в практику людей (в качестве примера психолог приводит врача и политика).

Кое о чем с В. Максименко тут можно бы и поспорить, но вот в чем выводы его представляются справедливыми - все модели дополняют друг друга, и «нет хороших или плохих способов восприятия времени своей жизни... все имеют сильные и слабые стороны... Не стоит воздвигать на пьедестал какое-либо одно из видений времени, надо лучше и глубже понять особенности каждого...»

А теперь вспомните первые разделы книги, где говорилось о взаимодополнительности моделей времени физического; как видите, к моделям времени психологического это относится в еще большей степени. Но, вероятно, не менее важно при исследовании времени научиться исключать субъективные моменты, связанные с чисто психологическими особенностями его восприятия.

 

«Детское время»

Самый обычный день в детстве фантастически, с точки зрения взрослого, насыщен яркими событиями. Печали и радости сменяют друг друга в бешеном темпе. Растягивается гармошкой урок, а в перемену, хоть и кажется она обычно коротенькой, плотно утрамбованы поступки и переживания, каких с лихвой хватало бы на часы взрослой жизни. Нельзя сравнить эти бурные 10 —15 минут между уроками с расслаблением студента (а тем более профессора) на те же минуты между лекциями в институте.

По одной из гипотез, мы, как правило, забываем на-

96

лрочь первые годы жизни только потому, что для этой поры характерны иные, чем в более позднем возрасте, способы восприятия и переживания времени.

«Медлительность»  времени в детстве и юности и все большую «поспешность» его в последующие годы иногда объясняют   постепенным   замедлением   физиологических процессов  в организме.  Но  гораздо  чаще — и,   кажется, справедливей — тем,    что   для    восьмилетнего    человека очередной год — одна восьмая предыдущей части жизни, для   шестидесятилетнего — одна    шестидесятая.    Другие толкования того же факта по большей части не исключают последнего объяснения, а скорее как-то его дополняют и развивают. Например, особо подчеркивают, что с возрастом   уменьшается    число   качественно   новых   событий, приходящихся на год (или другой промежуток времени), при повторении же событие ощущается уже менее эмоционально. Да и сами события, даже новые и важные, в зрелости куда меньше сказываются на жизни человека в целом и с каждым годом все менее способны изменить его как личность. А ведь время есть мера изменений.

 

Янус в нас самих

Мозг любого человека состоит, как известно, из двух полушарий. Правое (точнее, его кора) производит переработку сигналов об ощущениях, поступающих к нему из органов чувств. Ощущения эти уже испытаны, они были восприняты в прошлом, чувственные образы, возникающие в мозгу, определенны, устойчивы, неизменяемы. Кора левого полушария управляет движениями и ведает речью; она подает команды, по которым только еще будут сделаны движения и произнесены слова. Получается, что правое и левое полушария поделили между собой время: первое занимается прошлым, второе — будущим; лишь настоящее находится в ведении их обоих. И похоже, что в правом

97

полушарии само психологическое время развернуто на 180 градусов и течет от настоящего к прошлому, а не наоборот.

Все это — отнюдь не абстрактные положения. Ученые многочисленными экспериментами и долгими наблюдениями показали, как далеко заходит асимметрия мозга, как по-разному подходят две его половины ко времени. Значителен тут вклад советских ученых Н. Н. Брагиной и Т. А. Доброхотовой. Их книга «Функциональные асимметрии человека» опирается на большой научный материал, а лейтмотивом ее является мысль, что «человек живет и функционирует не только в пространстве и времени реального, физического, социального мира, а еще в своих личных, индивидуальных пространстве и времени, зависимых от него, им же обусловленных, без него невозможных, но объективно реальных так же, как объективно реально существует сам субъект».

Сложнейшей и гармоничной оказалась пространственно-временная организация психической деятельности человека. И основана она в значительной степени на «разделении труда» между полушариями головного мозга. То, что собственные времена двух полушарий направлены у каждого в свою сторону — одна из многих неожиданностей, обнаруженных учеными. Притом Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова считают нужным оговориться, что в целостной психической деятельности человека, возможно, удастся выделить и большее число) «направлений времени».

Психическое развитие каждого из нас можно представить как длинный ряд изменений соотношения между прошлым и настоящим в нашем сознании. С возрастом тут все большее место занимает прошлое, все чаще человек живет воспоминаниями. Но до тех пор, пока он интересуется в первую очередь тем, что сегодня (в широком смысле слова) происходит с ним и вокруг него, пока он выступает как «действующее лицо», прошлое в его созна-

98

нии остается относительно подавленным, оттесненным на задний план, и тем ярче и конкретней представлено в сознании будущее.

У детей с возрастом асимметрия функций мозга возрастает, у стариков — падает. Видимо, и с этим связано, считают Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова, изменение в позднем возрасте временной организации психики. Индивидуальное время личности все менее согласовывается с мировым, человек, по метафорическому выражению, особенно модному в 20-е гг. нашего века, начинает «отставать от времени»: как видите, метафора оборачивается здесь научным определением.

Впрочем, рассогласование индивидуального времени с временем внешнего мира может происходить не только в старости. Процитирую ту работу Ильи Пригожина, о которой говорилось в разделе «Свойства четвертого измерения»: «С одной стороны, мы, как сущности, обязаны своим происхождением противоборству различных сил, но можем быть охарактеризованы одним внутренним временем. С другой стороны, как члены группы, мы принадлежим к более высокому уровню внешнего времени, в котором активно действуем. Весьма вероятно, что многие наши проблемы... обусловлены конфликтом между масштабом внутреннего времени в нас самих и масштабами внешнего времени в окружающем нас мире».

 

И оно меняется...

Мы измеряем жизнь человека годами и событиями, в чем, если хотите, проявляются метрические свойства времени. Но можно ведь выделить в жизни этапы, хотя бы такие общие и неизбежные для всех, кто проживет достаточно долго, как детство, отрочество, юность, молодость, зрелость, пожилой возраст, старость. Ни один из них нельзя миновать, а когда минуешь, вернуть обратно. Но раз свойство жизни состоять из таких этапов — неотъемлемое, качественное, то его можно признать топологическим, следуя принятой для физического времени терминологии.

Продолжительность возрастных этапов у разных людей далеко не всегда совпадает. Это зависит и от условий жизни, в том числе социально-исторических, и от каких-то психологических индивидуальных свойств.

Что касается особенностей индивидуальных, то вот биография, приведенная в книге советского демографа М. А. Клупта «Время в жизни человека»: «Датчанин Христен Дракенберг родился 18 ноября 1626 г. Ему было суждено долгие годы бороздить моря и океаны. С 13 лет он служил на флоте — вначале на военном, затем на торговом. В возрасте 67 лет герой нашей истории попал в плен к алжирским пиратам и был продан ими в рабство. Освободившись из рабства в 84 года. X. Дракенберг остался верен своим профессиональным склонностям — вновь поступил на военно-морскую службу. Достигнув 111 лет, он женился на 60-летней вдове. После смерти жены моряк предлагал руку и сердце нескольким дамам, но, увы, всюду встречал отказ (в этот момент ему было 130 лет). Старый «морской волк» признавал, что образ его жизни не всегда был безупречным. Он, однако, сообщал своим биеграфам, что, отметив 141-ю годовщину своего рождения, решил окончательно остепениться. Умер Дракенберг 9 октября 1772 года, едва не дожив до 146 лет».

Удивительный пример. Однако не менее удивительны и гораздо более важны для истории изменения отношения к возрасту, сдвиги в границах между детством и юностью, молодостью и зрелостью, зрелостью и старостью, происходившие на протяжении тысячелетий.

В первобытном племени кубу, обитающем в лесах тропической Суматры, в восемь лет женщина — во всяком случае, еще недавно — не только признавалась взрослой, но и была ею, в двадцать же лет и выглядела и считалась старухой.

100

Матери   шекспировской   Джульетты   никак   не   более двадцати семи лет: ведь, по ее же словам, в годы Джульетты она «уже давно» была ее счастливой матерью, между тем  самой  возлюбленной  Ромео  нет  еще   четырнадцати. Однако синьора  Капулетти у Шекспира  выглядит женщиной по меньшей мере изрядно пожившей, а ее муж и вовсе описывается, как старик. Когда, скажем, во время стычки его сторонников с приверженцами Монтекки он требует себе меч, жена энергично возражает, что ему нужен костыль, а не меч. Точно так же для Мольера, судя по его пьесам, стариками были люди в возрасте, который мы сегодня не называем даже пожилым. И в XX в. В. Г. Короленко в   автобиографической    «Истории   моего   современника» упоминает   о   старике   пятидесяти   с   небольшим   лет — правда, тут писатель вспоминает свои юные годы, но дело скорее  в том,  что в  начале  нашего  века  такой  возраст считался весьма солидным.

Меняется со временем отношение и к самой точности определения человеческого возраста. В первых же документах на новорожденного есть дата его появления на свет; и через всю жизнь в анкетах, автобиографиях, регистрационных листках гостиниц и т. д. и т. п. она сопровождает каждого из нас. Но вот европеец-путешественник спрашивает у вождя одного из племен Заира: «Тебе, наверное, уже лет сто?», а тот обижается: давно, мол, триста стукнуло. К подлинному долголетию этот ответ отношения не имеет: какой же старик в этих местах Африки знает, когда он родился; но каждый уверен, что чем он старше, тем значительнее.

«Легкомысленное», на сегодняшний взгляд, отношение к возрасту держалось очень долго. В «Дон Кихоте» Сервантеса оруженосец Санчо Панса, покоривший сердца даже тех, кто очень не одобряет его сумасбродного хозяина, говорит, например, о своей дочери: «Ей, может быть, пятнадцать лет или же на два года больше или меньше. Во всяком случае, она стройна, как копье, и свежа, как апрельское утро». Санчо — очень нежный отец, но простолюдин, вот и не следит тщательно за тем, как набирает годы его наследница. Для дворян в это время («Дон Кихот» написан в начале XVII столетия) личная хронология уже имеет гораздо большее значение. В биографиях знатных европейцев, составленных в XVI—XVII вв., почти обязательно называются годы рождения. Художники начинают ставить на картинах даты их создания, когда же картина — семейный портрет, то в подписи часто указывают возраст изображенных супругов, а порою и их детей, попавших на картину. С XVII в. во многих местах Европы начинают помечать на дорогой мебели время, когда она изготовлена (а теперь-то на скольких предметах вокруг нас, вплоть до настольных ламп и коробок с цветными карандашами, стоит дата выпуска!).

Человечество все в большей степени упорядочивает свои отношения со временем, и все глубже этот порядок проникает в жизнь людей.

 

Волны океана

Кто из нас в ранней юности не лежал без сна, размышляя над общеизвестной и абсолютно неприемлемой в эту пору жизни истиной: каждому, и тебе самому в том числе, предстоит умереть. Иными 'словами — memento mori С годами мы как-то привыкаем к этой мысли, смиряемся с нею, но с каким трудом!

А иногда не привыкаем и повторяем вслед за Анной Ахматовой:

Что войны, что чума? Конец им виден скорый;

Их приговор почти произнесен.

о как нам быть с тем ужасом, который

Был бегом времени когда-то наречен?

102

Блажен, кто может искренне согласиться с шекспировским Юлием Цезарем, считавшим самым странным страх перед смертью — самым странным, поскольку всем известна ее неотвратимость.

А вот английский философ Фрэнсис Бэкон утешает своих — и Шекспира — современников так: «Заметьте, что нет в душе человека такой даже самой слабой страсти, которая не побеждала бы страха смерти; а значит, смерть не может быть столь уж страшным врагом, раз есть у человека целая рать, способная ее одолеть. Месть торжествует над смертью; любовь ее презирает: честь призывает ее; горе ищет в ней прибежища; страх предвосхищает ее... Заметьте и то, как мало действует приближение смерти на сильных духом, ибо каждый из них до конца остается самим собой... Умереть столь же естественно, как и родиться; а для младенца второе, быть может, не менее болезненно, чем первое».

Поразительно, что все это пишет человек, признающий учение церкви, в том числе представление о бессмертии души; но ему для утешения смертных и в голову не пришло использовать в своем рассуждении о смерти такой многообещающий христианский догмат.

А ведь религия с давних времен использует для своего утверждения страх смерти, обещаниями загробной жизни привлекая к себе мятущуюся душу человека. Даже буддизм, при своем возникновении утверждавший конечность человеческой жизни, обещавший своим адептам после прекращения «земных страданий» в лучшем случае растворение в бесконечном мире, с течением времени включил в свою мировоззренческую систему представление о рае.

Между тем Спиноза заметил, что свободный человек ни о чем не думает так мало, как о смерти, а за два тысячелетия до него Эпикур констатировал: пока есть я, смерти нет, она придет — меня не будет; мы не встретимся.

103

Но есть у человека путь к бессмертию, и реальном а не мнимому.

В первые послереволюционные годы советский ученый невролог, психиатр и психолог В. М. Бехтерев выпустил небольшую работу «Бессмертие человеческой личности как научная проблема». Напомнив читателям о законе сохранения энергии, он развивает положение о том, что каждый человек продолжает существовать во всех, кто с ним сталкивается, а затем — в потомстве. Все люди связаны между собой прямо или через посредство других, и взаимовлияние людей друг на друга создает общую духовную личность изо всех, кто принадлежит к определенной среде; совокупность таких личностей дает, по Бехтереву, коллективные духовные личности целых народов, а из тех, в свою очередь, слагается общечеловеческая личность. Духовное содержание каждого отдельного человека расходится по всему обществу, как бы переливаясь в другие существа, и сохраняется так на протяжении всей истории, в том числе и будущей. Причем, разумеется, чем больше человек сделал для мира, тем сильнее он отражается в человечестве как целом.

Осознание себя частью народа, родины, человечества, частью жизни в целом — вот рецепт бессмертия, вот способ войти в грядущее, который проверен веками. И не только в грядущее. Каждый из нас начался не в день, когда родился сам, и даже не вместе с наиболее отдаленным из известных ему предков. За каждым из нас — все прошлое человеческой культуры, любой человек — живое ее воплощение, звено, связывающее это прошлое с будущим. Думаю, ощущение этой своей роли, хотя бы изредка и ненадолго, посещает всякого человека, достойного этого имени, как бы он ни был скромен.

Психологи отмечают: чем старше становится думающий человек в современном обществе, тем больше его волнует история своего народа, своей страны, прошлое человечества. И это, видимо, не только и не просто некая «пси-

104

хологическая защита» личности от страха смерти, но важный для каждого человека и общества в целом механизм поддержания преемственности поколений, непрерывности движения истории.

Все     мы-сгустки     времени,     хроноконцентраторы,  маленькие    хроносы,    по    выражению    Мариэтты    Шагинян

 

ВЕРХНИЙ ЭТАЖ

День-то    за    день    будто    дождь

секет,

а   неделя  за  неделей  как  трава

ростет,

год-то за годом как река бежит.

Былина

Идти от сложного

Человек существует в строгих рамках физического времени, тело его живет по законам биологического времени, сознание строит модели окружающего мира, неотъемлемой частью которых служит широкий веер вариантов времени психологического.

А рождение и исчезновение народов, крупные и мелкие события, связанные с развитием производства, возникновение классов и государств, революции и войны — все это сфера социально-исторического времени (иногда его называют просто социальным или просто историческим). Охва-

106

тывает эта сфера действия не только полководцев и вождей, министров и великих ученых. Каждый из нас — создание истории и творец ее, перекресток и воплощение множества социальных контактов и конфликтов.

Именно социально-историческое время имеют в виду, говоря об эпохе Возрождения, веке Просвещения или эре пролетарских революций. Оно — верхний этаж того темпорального здания, в фундаменте которого — время физическое.

Кроме обычных причинных связей между событиями на этом этаже огромную роль играют связи, заданные человеком, определяемые его целями, и это делает социально-историческое время чрезвычайно сложным феноменом. Но это такая сложность, которая может обернуться плюсом.

Некоторые ученые считают, что только на этом уровне время обретает подлинную глубину и полноту, что дает ключ к осмыслению важнейших философских проблем времени. Другие полагают, что «главное» время — физическое, и только в нем надо искать ответы на основные вопросы. Среди них есть и те, кто, признавая важность и специфику психологического и социально-исторического времени, склонны рассматривать свойства «времени в целом» через сферу собственно естественнонаучного времени. Не будем сейчас пытаться разрешить этот спор, с которым справится разве что далекое будущее. Давайте лучше посмотрим внимательнее на некоторые свойства, обнаруживаемые учеными у социально-исторического времени, разберем некоторые из меняющихся типов отношения к этому времени.

 

Вслед за обществом

Для нас время — олицетворение изменчивости. Но далеко не каждая эпоха в истории относится к нему именно так. Более двух тысяч лет латинскому изречению «времена

107

меняются, и мы меняемся вместе с ними», но соответствующее ощущение появлялось в древности лишь в эпохи социальных потрясений. Причем таких, которые глубоко затрагивают самые основы социального устройства; обычно же господствовало представление о незыблемости существующего образа жизни.

Советский философ А. Ф. Лосев в книге «Античная философия истории» проследил, как развивались представления о времени у древних греков.

В поэмах Гомера и Гесиода для нас сохранилось эпическое время. События прихотливо сменяют друг друга, связи между ними, закономерности, которым они подчиняются, человек еще не в силах разглядеть.

«Илиада» хранит следы этого давнего отношения ко времени, как к чему-то неорганизованному, хаотичному. В нынешних пересказах древнегреческих поэм события, разыгравшиеся из-за похищения Елены Прекрасной, вытянуты в связную и хронологически упорядоченную цепь, причем одно из них строго вытекает из другого. В самой же поэме события то и дело перекрещиваются и перекрывают друг друга, а дни и недели скорее служат формальными метками, чем выполняют привычную для нас функцию четких временных отрезков и дат.

На   смену   эпическому   времени   приходит   полисное (полис — самоуправляющийся    древнегреческий    город-государство, где развивались богатейшие формы общественной жизни, недаром же мы обязаны этому полису своим словом «политика»). О таком новом отношении ко времени можно  судить  по  древнегреческой  трагедии.   У  Эсхила, Софокла и Еврипида время — нечто внешнее, несущее человеку добрые или злые перемены. Часто время становится здесь источником разрушения и гибели. Но оно же определяет в конечном счете цену человеческих поступков, выносит им окончательный приговор.

Античные модели восприятия исторического времени важны для нас и потому, что характерны не для одной лишь античности.

₁₀₈

Автор «Саги о норвежских конунгах» исландский историк Снорри Стурлусон (XIII в.) допускает массу анахронизмов, перенося в далекое прошлое явления, ставшие характерными для общества незадолго до рождения самого Снорри а то и при его жизни. Все выглядит в его «Саге» так, словно ни политический строй, ни обычаи скандинавов не изменились за длинный ряд столетий. Так, правитель, живший в языческое время, поминает христианского бога, между тем автор  «Саги» прекрасно знает, когда именно христианство   восторжествовало   в   Скандинавии,   больше того, сам же в других местах своего сочинения об этом рассказывает.

Вот как объясняет такие ошибки советский историк А. Я. Гуревич: «Снорри знает, что история несет с собою изменения, что жизнь человеческая неустойчива и преходяща. Но перемены, затрагивающие людей, мало касаются или вовсе не касаются хозяйства,  быта,  морали,  права, социальных отношений. Как и другие средневековые историки, Снорри не замечает историчности всего существующего. Время течет не во всех сферах жизни, человеческая драма разыгрывается на относительно неподвижном фоне; во всяком случае эти декорации меняются мало и лишь в деталях».

По мнению академика Д. С. Лихачева, русские летописи представляют собой арену борьбы двух противоположных представлений о времени: одного — старого, дописьменного, эпического, разорванного на отдельные временные ряды и другого — более нового, объединяющего все происходящее в некое историческое единство и развивающегося под влиянием   представлений,   появившихся   с   образованием единого русского государства.

Такая же борьба между разного типа представлениями о времени шла в европейских государствах средневековья, в арабском халифате и державах Дальнего Востока. Пережитки прошлого в сознании сохраняются, как известно, Долго. Во многих странах и в древности и в средневековье

109

историю считали снова и снова повторяющейся. Вчера уходило со сцены лишь для того, чтобы в назначенный срок вернуться и сыграть прежнюю роль. Циклы исторических событий уподоблялись циклам природы, с вечным возвращением весен, лет, осеней и зим. Так, Аристотель, для которого время шло по кругу, отмечал, что Троянская война у его современников не только далеко позади, но и впереди, поскольку «круг вращается».

В Китае и Японии традиция донесла до наших дней воззрения, по которым бесконечно повторяются в своем круговороте одни и те же ряды событий. Пережитки такого осознания времени можно найти и в европейской культуре. И наше слово «время» возводится лингвистами к древне-славянскому «вЋртемя», выражавшему в своей основе представление о круговороте, о возвращении к началу

Для нас время отчетливо движется вперед, река времени катит свои волны в будущее, предки и потомки выстраиваются в ряд, в котором далекий пращур — позади, а правнук — впереди, поколение отцов смотрит в затылки поколению детей. По китайской же традиции картина истории выглядит прямо противоположным образом: потомки следуют за предками. И это опять-таки отнюдь не связано с этническими или историческими особенностями именно этого региона планеты, но отражает широко распространенное представление многих народов о том, что прошлое лучше настоящего и авторитетнее его. Так, в русском средневековье прошлые события называли «передними», как более близкие к началу мира, настоящее и будущее оказывались по отношению к ним «задними».

Удар по циклическим представлениям о времени наносит в Европе христианство, задающее времени сугубо линейное течение — от сотворения мира к страшному суду. В течение многих столетий этот характер времени всячески подчеркивался и церковными проповедями, и важнейшими деталями украшения церквей; особую роль тут играло изображение страшного суда, с которым многие поколения

110

и  связывали  свои  ожидания  гибели  или  спасения.

Христианская идея линейного времени утверждалась, однако, довольно медленно. Она поколебала, а в богословии вытеснила, но далеко не сразу повергла в прах прежнюю модель, восходящую еще к архаичной стадии развития общества.

Тем более что в Европе в эпоху феодализма особую роль, даже, пожалуй, большую, чем в классической античности, играет ощущение не просто преемственности поколений, но того, что в человеке повторяются, оживая вновь, его пращуры. В исландских сагах рассказ о герое часто начинается так: «...жил человек по имени Хаскульд. Он был сын Колля из Долин. Его мать звали Торгерд. Она была дочь Торстейна Красного, сына Олава Белого, внука Цнгьяльда, правнука Хельги. Ингьяльд был сыном Торы, дочери Сигурда Змеиного Глаза, сына Рагнара Кожаные Щтаны». Право на власть в средневековой Европе давалось знатностью, а она находила свое выражение в том, сколько предков может перечислить гордый барон или граф. В знатном человеке словно оживали все его предки. И место русского боярина на служебной лестнице определяли тогда прежде всего не его личные заслуги, а заслуги предков.

Постепенно организацию времени в средневековом обществе взяла на себя церковь. Это она определяла, когда надлежит трудиться, а когда отдыхать (так, более трети дней в году у католиков были праздничные), когда и что можно есть (постные дни несколько раз в неделю и долгие посты с резкими ограничениями в пище несколько раз в год). Церковь же определяла сроки загробных наказаний для грешников и полагала себя вправе эти сроки сокращать, принимая молитвы и пожертвования в память усопших. Даже реальными возможностями сколько-нибудь точно измерять время долго обладали только священнослужители. В церквах и монастырях зажигали «мерные свечи», сгоравшие за определенный срок, а также отмечали «часы»

111

по отрезкам времени, за которые можно было молитву, главу из евангелия, спеть псалом. К священникам обращались в спорных случаях миряне как к экспертам по времени (например, когда требовалось определить, прошел ли срок явки ответчика на суд, отдачи долга, выполнения принятого обета). Между прочим, запрет «давать деньги в рост», время от времени подтверждающийся в ту эпоху католической церковью, мотивировался тем, что ростовщики присваивают себе само время, заставляя его приносить доход.

Сопротивление нарождающейся буржуазии и крестьян господствующему классу феодалов внешне часто выливается в борьбу против церковного контроля над временем Церковь заявляет, что неведомо когда будет конец света а основатели многих «ересей» начинали с того, что предвещали близость этого конца. Но отняли власть над временем у церкви не ересиархи, даже такие могущественные, как Лютер и Кальвин, а само поступательное движение общества; первые механические часы на городских башнях появились как раз в Италии, «любимой стране» святейшей матери-церкви, потому что именно здесь сначала особенно быстро шло развитие производства, росли города, увеличивалось число буржуа.

Башенные часы завоевали Европу — от Милана и Кельна до Кракова и Москвы, как бы ознаменовав приход нового, исторического мироощущения.

Итальянский писатель, художник и музыкант, архитектор и ученый Леон Баттиста Альберти в XV в. решается объявить время самым драгоценным из всего, что принадлежит человеку,— более драгоценным даже, чем тело и душа. Поистине кощунственное заявление для христианина! И не только из-за того, что душа поставлена ниже времени, но и потому, что время объявлено собственностью человека, а не бога. Впрочем, в XV в. последнее, вероятно, звучало уже вполне тривиально, во всяком случае, в кругах культурных деятелей эпохи Возрождения.

112

Позже, в пору Реформации, светские государи стали захватывать церковные владения — проводить их секуляризацию. Любопытно, что само это слово происходит от латинского «saeculum» — век; в средние века, противопоставляя «земное», временное «божественному», вечному, так обозначали вообще мирское и светское в противоположность церковному и духовному. И прилагательное «saecularis» стало означать «мирской», «светский». Так вот, секуляризации земли, оказывается, предшествовала секуляризация времени, его обмирщение!

Парадоксально, но языческие круги событий оказались в конечном счете вытеснены из общественного сознания христианской рекой времени не только в богословии, но и в обыденной жизни благодаря борьбе буржуа против феодалов, а церковь ведь долго была целиком на стороне последних. Общественные изменения шли теперь так быстро, что люди могли их заметить за краткий срок собственной жизни. Изобретению компаса, открытию Америки трудновато было найти аналогии в прошлом. В средние века господствовало представление о времени как о силе разрушительной, жестокой, уничтожающей, и только. С победой идей Возрождения о времени стали все чаще говорить и как о начале творящем, созидающем. И, между прочим, активное отношение молодой буржуазии ко времени повернуло течение «реки времен». Для Августина на рубеже IV — V вв. она текла через настоящее из будущего в прошлое, спустя тысячелетие с лишним все чаще люди воспринимали эту реку как текущую из прошлого в будущее. И такое понимание утвердилось и сохранилось до наших дней.

 

Ускоряющееся и неравномерное

Владимир Ильич Ленин писал, что во время революции массы «учатся в каждую неделю большему, чем в год обыч-

113

ной, сонной жизни». Он говорил тогда о революционной борьбе 1905 г. Сегодня мы не то что по дням, а даже по часам и порою минутам знаем ход октябрьских дней 1917 г. И нас особенно интересуют именно эти часы и минуты чрезвычайно много значившие для судеб человечества' они словно растягиваются под взглядом историка — так много важного в эти короткие промежутки времени уместилось. Скорость исторического времени определяется насыщенностью его событиями. На другом уровне и по законам иной, общественной, формы движения материи здесь проявляется относительность времени, с которой мы встречались уже в физике, в биологии и в психологии. Бежит историческое время или идет, ползет, тянется — оно все-таки движется (пусть даже вспять иногда), потому что жить, не изменяясь, общество не может.

Противники прогресса упорно отрицали и отрицают реальность объективного хода истории, изменений общества во времени — вопреки очевидным, казалось бы, фактам. Впрочем, давно сказано, что если бы геометрические аксиомы затрагивали человеческие интересы, то они бы оспаривались.

А на самом деле?

Каждое человеческое поколение, начиная с ранней античности, жалуется, что живет беспокойнее, тревожнее и торопливее, чем поколение предыдущее (смолкают эти причитания лишь в годы относительного покоя после тяжелых войн или социальных потрясений). Можно бы объяснить такие жалобы склонностью большинства людей к «ностальгии по прошлому» — и иногда, вероятно, такое объяснение оправданно. Но только иногда. Потому что гигантский маховик истории действительно раскручивается все быстрее, и это чувствовал и чувствует, наверное, каждый из живших и живущих.

Сотни тысяч лет просуществовало на нашей планете

' Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 55.

114 .

бесклассовое первобытное общество, отработав на опыте бесчисленных поколений свои способы улаживания внутренних, а часто и внешних конфликтов. Зато всего лишь несколько тысячелетий продержался куда более сложный рабовладельческий строй, вызванный к жизни в конечном счете бурным развитием производительных сил. Длительность пришедшего ему на смену феодализма укладывается (во всяком случае, в Европе) примерно в одно тысячелетие с лишним.

Буржуазия выиграла свои решительные битвы против средневековых хозяев жизни совсем — в историческом масштабе — недавно. И всего лишь два-три века прошли от этих ее побед до наступления эпохи социалистических революций.

Стрелки часов истории движутся по циферблату все быстрее и делают грандиозные скачки в моменты общественных переворотов. Неравномерность исторического времени есть неотъемлемое, качественное, «топологическое» свойство его. Оно сказывается на каждой человеческой жизни; тот, кто прошел войну, знает, что не случайно год ее засчитывается за три. Историческое время задает свои ускорения психологическому.

Историческое время неравномерно не только «в глубину», но и «в ширину». Скажем, возникновение колониальной системы связано с тем, что Европа резко обогнала в своем социальном развитии остальные континенты, и ее господствующие классы и слои этим воспользовались. А среди западных государств на первое место по мощи более ста лет назад вышла Великобритания, владения которой охватили четверть земной суши. Сегодня, однако, она вынуждена во многих отношениях двигаться в хвосте политики США. Япония же, еще сотню с небольшим лет назад страна отсталая, благодаря фантастическим темпам развития догоняет США.

По-разному нередко идет время не только для разных обществ, но и для каждой социальной группы в одном об-

115

ществе. Естественно, что передовые общественные «торопятся», реакционные отстают; весьма различны темпы жизни у бояр и тароватых купцов во времена Петра I вспомните хотя бы прямые примеры тому из исторического романа А. Н. Толстого. Когда на Сенатскую площадь в 1825 г. вышли декабристы — это было выступление людей будущей эпохи против тех, кто всецело принадлежал прошлому. И каждая революция — спор не только классов принципов действий, идеологий, но и времен. А представьте себе разговор с каким-нибудь царским сановником или с «самим» Николаем I Пушкина — человека, принадлежащего всем временам.

Отдельные области знаний могут опережать по развитию общественное сознание в целом. Как известно, в XVIII — первой половине XIX в. немецкая философия была передовой, а сама Германия отсталой, и молодой Карл Маркс выразил это соотношение в 1843 г. формулой «Мы — философские современники нынешнего века, не будучи его историческими современниками» .

И понятно, что у каждого человека есть личное, субъективное время. Человек в силах определить для себя темп жизни, связав себя с самым передовым общественным слоем. Потому что маховик истории раскручивают люди.

К. Маркса и Ф. Энгельса враги их учения обвиняли в том, что экономика оказывается у них главным и человек тем самым превращается в раба истории. Но вот что писал Ф. Энгельс: «История не делает ничего, она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах»! Не «история», а именно человек, действительный, живой человек — вот кто делает все это, всем обладает и за все берется. «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История — не что иное, деятельность преследующего свои цели человека» ².

Маркс К., Энгельс Ф. ² Там же, т. 2, с. 102.

т. 1, с. 419.

116

Наконец, надо отметить, что историческое время общества может и замедляться в той или иной стране в эпохи упадка и даже идти вспять. Сенсацией было не так давно обнаружение в джунглях Филиппин неведомого первобытного племени, но исследования этнографов показали, что это феодальное когда-то общество, попав в чрезвычайно трудные условия, деградировало, вернулось к чему-то вроде архаичной родовой общины.

Как мы знаем, полвека назад фашисты энергично пытались вернуть Европу в некоторых отношениях к самому темному средневековью. Не вышло. И этот последний пример, как и многие другие, менее известные, показывают, что в конечном счете время «в среднем» идет вперед.

 

Проверка будущим

Раздел «живое время» мы с вами заключили разговором об опережающем отражении действительности жизнью, а сам этот разговор — словами о человеке, умеющем предвидеть, пусть часто и делая при этом ошибки, результаты своей повседневной деятельности. Такое предвидение нередко называют обыденным; от него до предвидения научного — расстояние огромное. Оставим сейчас в стороне предсказания удачные и неудачные, касающиеся широкой научно-технической области. Для процесса постижения социально-исторического времени чрезвычайно важную роль сыграли открытия законов развития общества, сделавшие возможным реальный социальный прогноз. Решающим шагом здесь, а следовательно, и в понимании исторического времени стало создание марксистского учения.

О светлом будущем, о золотом веке люди мечтали всегда, это была, по словам Ф. М. Достоевского, «мечта самая невероятная из всех, какие были, но за которую люди отдавали всю жизнь свою и все свои силы, для которой умирали

117

и убивались пророки, без которой народы не хотят и не могут даже умереть!» С появлением марксизма реальность коммунистического будущего была обоснована, намечен трудный, но реальный путь к нему.

Марксизм в принципе не претендует на абсолютно точные предсказания, он не пророчествует о будущем, а рабе тает для него. Посмотрите, как четко оговаривал это К. Маркс: «...мы не стремимся догматически предвосхитить будущее, а желаем только посредством критики старо го мира найти новый мир... Но если конструирование будущего и провозглашение раз навсегда готовых решений всех грядущих времен не есть наше дело, то тем определев нее мы знаем, что нам нужно совершить в настоящем...»!

Чтобы будущее стало таким, каким мы хотим его видеть, надо осмысленно и целенаправленно изменять настоящее. И тут очень важно учитывать свойства социально-исторического и экономического времени.

Потерявший лишнее время в пути опаздывает. Потративший слишком много времени — больше, чем другие,— на научную работу, строительство, изготовление машины проигрывает экономическое соревнование. Отстает. Время есть, по Марксу, мера стоимости и мера труда, эту сторону «нашей» проблемы он тщательно исследовал в «Капитале». И писал: «Как для отдельного индивида, так и для общества всесторонность его развития, его потребления и его деятельности зависит от сбережения времени. Всякая экономия в конечном счете сводится к экономии времени»

Это сбережение времени К. Маркс назвал первым экономическим законом. Законом равно для экономики капиталистической и социалистической. Между тем в 70-е гг наша страна оказалась пораженной своего рода экономико-социальным десинхронозом (так называют болезнь, связанную со сбоем нормальных жизненных ритмов). Нужные срочно заводы строились очень долго, устаревая еще за _Г0ды до пуска, десятилетиями не внедрялись даже многие общепризнанные, отмеченные дипломами и наградами изобретения.

Сегодня один из лозунгов нашей партии, всего народа — ускорение. А ускорение, как известно, есть изменение скорости. Кстати сказать, в физике формула ускорения представляет собой дробь, в знаменателе которой величина времени, и притом в квадрате. Нам надо нагнать упущенное за годы застоя. Нам необходимо занять то место, которое подобает первой социалистической стране.

Можно добыть в новой пятилетке нефть, оставшуюся в земле в пятилетке прошлой, достроить дом над заложенным в прошлом году фундаментом, проложить дорогу, которую «забыли» провести раньше. Но даже секунда, уйдя, уходит без возврата. Время теряется безнадежно, это ресурс не просто невосполнимый, но на глазах исчезающий. Речь сегодня идет не только об ускорении научной работы, строительства, производства всех видов, но об интенсификации всех социально-экономических процессов. Самое трудное, по поговорке, ждать и догонять. Что же, ждать мы больше не хотим, а чтобы не догонять, надо сначала все-таки догнать. Физики, как вы знаете, считают, что одна секунда равна 300 тысячам километров. Нужно, чтобы экономисты тоже знали истинную цену минуте, часу. И чтобы в этом отношении каждый из нас был экономистом на своем собственном рабочем месте.

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 379.

² Там же, т. 46, ч. I, с 117.

119

В плену календарей

Дорого вовремя время.

Времени много и мало.

Долгое время — не время,

Если оно миновало.

С. Я. Маршак

В Древнем Риме начало каждого очередного месяца торжественно провозглашалось, а глагол «провозглашать» по-латыни — caleare. В начале же месяца римляне должны были уплачивать проценты по долгам, и слово calendarium переводится буквально как «долговая книга»... Давно нет ни Римской республики, ни Римской империи, а слово живет, и ни один из нас, как ни один из народов мира, не обходится без календаря. А это — по точному определению — система счета продолжительных промежутков времени, основанная на периодичности видимых движений небесных тел.

Принятый в большинстве стран  мира, в том числе в

120

календарь — солнечный; в нем учитываются только видимые движения Солнца; наши месяцы, вопреки своему ₍₁₁цени, никак с движениями Луны не связаны, правда, цХ продолжительность в какой-то мере задана длиною лунного месяца. А вот во многих странах, где большинство населения мусульмане, календарь принят лунный;, год из д_Венадцати лунных месяцев охватывает примерно 354 дня. Счет лет ведется от хиджры — года бегства пророка Мухаммеда от преследователей из Мекки в Медину. Это случилось в 622 г. н. э., за 1377 солнечных лет до 1989 г.; но по лунному календарю 4 августа 1989 г. наступает первый _1ень очередного, уже 1410 года хиджры.

Не очень, конечно, удобно, когда месяцы никак не связаны с сезонами и нет месяцев «летних», «весенних», «осенних» и «зимних», но что поделаешь: пророк Мухаммед категорически запретил вставку дополнительного месяца, к которой одно время прибегали в доисламской Аравии для согласования лунного счета времени с солнечным («Поистине, число месяцев у Аллаха — двенадцать... Вставка — только увеличение неверия...» — говорится в Коране).

• Лунно-солнечный календарь, бывший когда-то в употреблении у древних шумеров, в Вавилоне, в Древней Греции, в Древнем Китае и многих других странах, сейчас сохранился в качестве официального лишь в одном месте на Земле — в Израиле. Но лунно-солнечными календарями тем не менее широко пользуются в быту вьетнамцы, многие народы Индии, Бирмы, некоторых других стран.

Как ни считай время, но считать его необходимо, и наши предки — или по крайней мере некоторые из них — поняли это в очень глубокой древности.

Не так давно в Сибири при раскопках под Ачинском была найдена миниатюрная скульптура из бивня мамонта, а на ее поверхности обнаружен спиральный узор, образованный 1065 лунками. Эту скульптуру предположительно датируют временем, отделенным от нас восемнадцатью ты-

121

сячелетиями. Советский археолог В. Ларичев видит в узоре лунный календарь, свидетельствующий о строго отработанной системе слежения за временем, о чем говорят особенности группировки лунок. Не случайно, видим₀ лунки расположены в виде спирали — ведь именно спираль в орнаментах рассматривается многими историками как отражение идеи времени.

А если уж начинать с самого начала, то путь к счету времени открыло «гигантское, почти неизмеримое по своему значению открытие»  — открытие огня. Ведь его, как само собой понятно, надо поддерживать, заботиться ₀ топливе, так что поневоле придется считать и топливо и дни, на которые этого топлива может хватить. Археолог и историк Б. А. Фролов связывает осознание человеком времени с осознанием ритмических структур природы. Признание семерки священным числом у многих народов прошлого и настоящего, по его мнению, объясняется тем, что на каждую фазу Луны приходится семь суток.

Отношение у разных народов и обществ к счету времени далеко не одинаково и сегодня. Так же обстояло дело и в прошлом. Ачинские «астрономы» следили за временем 18 тысяч лет назад. А вот австралийские аборигены и до XX в. не делили время на правильные и равные отрезки вроде наших недель и месяцев. Более того, если, скажем, речь шла о перекочевке, которая займет несколько дней, австралиец подробно перечислял пункты, в которых он намерен по пути переночевать, мог сказать,- что доберется до цели к началу дождей или ко времени цветения такого-то растения, но ни в коем случае не определял продолжительность дороги в сутках.

У племени гуахибо в Венесуэле год разбит на 16 «месяцев», причем смена их привязана к определенным природным явлениям, но совсем не обязательно небесным или хотя бы сезонным изменениям. Например, один из «месяцев»

¹ Маркс К._г Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 430.

122

начинается,   когда  у  черепах  настает  пора  откладывать яйца.

Однако по мере развития человеческого общества детальный календарь становится все нужнее. Причем только поначалу дело ограничивалось эксплуатацией естественного, природного дробления времени — по дням и ночам, годам, неделям, соответствующим фазам Луны. Уже деление суток на часы было безусловно искусственным.

Многие тысячелетия наблюдений за небом привели к созданию сложных и точных систем исчисления времени. Наблюдения за Луной сыграли здесь такую большую роль, _что.   например,   почти  во  всех  индоевропейских  языках слова, обозначающие месяц как единицу времени, имеют общий древний корень с глаголом «измерять», и совпадение  начал  наших  слов   «месяц»   и   «мера»   не  случайно. А значение календарям придавалось — пусть и не всюду — такое, что в некоторых древних цивилизациях священнейшей обязанностью правителя было  «дать народу время», то есть организовать его правильный или, во всяком случае, удобный   счет.    Но — поразительная   на   первый   взгляд вещь — реальные   календари,   которыми   пользовалось   и пользуется человечество, далеко не во всем стремятся к точности, а иногда прямо-таки демонстративно отказываются следовать по пути приспособления к астрономическим явлениям. У древних майя в Центральной Америке в году числилось 18 «месяцев» — по 20 дней каждый, и «недели» у тех же майя тоже не имели никакого отношения к фазам Луны. Да и наши недели, обязанные лунным фазам своей продолжительностью, реально никак с ними не согласовываются, как и месяцы.

В августе 31 день лишь потому, что верноподданные, присвоившие в Древнем Риме тридцатидневнему месяцу секстилису имя императора, были суеверны, а четные числа считались несчастливыми. И вот взяли один день у февраля, который, как видите, за два прошедших тысячелетия так и не восполнил этой потери. Можно привести не-

123

мало других примеров в том же роде. Значит ли это, чт₀ срочно нужна реформа календаря? Тут возможны разные точки зрения, но известный советский астроном и истор_Ик естествознания Н. И. Идельсон констатировал: «Кален, дарь, который остается в постоянном соприкосновении _с астрономией, делается громоздким и неудобным».

Однако продолжительность небольших эталонных единиц времени — секунд — выверяется теперь не менее строго, чем эталонных единиц длины или массы. Очень важно, чтобы тут не было сбоев. Дж. Уитроу предложил как-то посмотреть, что получится, если пользоваться меняющейся единицей времени. И взял для примера в качестве такой единицы час, определенный как одна двенадцатая доля периода, отделяющего в Нью-Йорке восход от заката. Оказывается, очень быстро выяснилось бы, что «неверны», например, основные законы механики, начиная с первого: так, движущееся по инерции тело, вопреки Ньютону, изменяло бы свою скорость и безо всякого воздействия каких-либо сил. Собственно говоря, близкая к этой ситуация действительно имела место: долгие десятилетия астрономы за эталонную единицу времени принимали секунду как 1/86 400 суток; но сутки оказались, увы, нестабильны, и это повлекло за собой разнобой в наблюдениях; пришлось признать, что Земля вращается неравномерно; сейчас эталоном служит секунда «атомная», в которую укладываются 9 192 631 770,0 колебаний электромагнитной волны, испускаемой атомами цезия-133.

Календарная ориентация во времени, как и измерение времени,— неотъемлемая часть нашей жизни. Мы заботимся о том, как провести свободные шестой и седьмой дни недели, составляем месячные, квартальные и годовые планы и отчеты; а уж сколько раз каждый день смотрим на часы! Такая строжайшая привязка к ходу времени, подчиненность ему очень удивляют представителей архаичных обществ. Может быть, когда-нибудь наша цивилизация и станет свободнее в своих хотя бы повседневных отношени-

124

ях со счетом времени, но пока что признаков этого не видно. Что же касается самих календарей, то рассчитанные на долгий срок системы времяисчисления представляют собою хороший пример осознанных и во всех деталях разработанных способов программирования будущего. Каждый астрономический календарь создается для того, чтобы им пользовались в течение веков или тысячелетей.

Сегодня мы пользуемся календарем григорианским, разработка которого завершилась в XVI в.; до этого (а в нашей стране даже до 1918 г.) был в ходу календарь юлианский («старый стиль»), введенный в Древнем Риме еще {Олием Цезарем, в честь которого и носит свое имя. Григорианский календарь точнее. И даже приятно прочесть, как современный астроном попрекает старый юлианский календарь за то, что его «можно сделать удобным лишь в пределах нескольких столетий». Многие ли из сложных созданий человеческого гения заслуживают именно такого «долговременного» упрека? Календарь, которым пользуются многие поколения,— Сам по себе демонстрация реальной связи времен.

 

Мудрость языка

Все у нас, Луцилий, чужое, одно

лишь время наше. Только время,

 ускользающее и текучее, дала

нам во владенье природа, но и

его кто хочет, тот и отнимает.

 Сенека

Прошлое, настоящее, будущее. Много народов на Земле, но все они именно так делят время. Все, кроме, может быть, одного-единственного, индейского племени хопи, что живет на юге Соединенных Штатов, в Аризоне.

Маленькое это племя, кажется, не попало, в отличие от могикан или команчей, в романы Купера и Майн-Рида. Зато хопи «добились» совершенно не соответствующего их численности места в трудах по филологии. Почему? Потому что американский исследователь-лингвист Б. Уорф, изучивший язык хопи, пришел к выводу, что в нем нет грамматических форм, словосочетаний и фраз, имеюших

126

прямое отношение ко времени. Взамен этого (хотя само слово «взамен» тут не очень и годится) язык хопи использует две совсем другие категории.

К первой из них (Уорф дал ей двойное имя: «объективное, или проявляемое») относятся слова, которые обозначают все, доступное ощущению в настоящем или прошлом, но при этом в языке никак не показывается, о прошлом или настоящем в каждом конкретном случае идет речь. А то, что в языках европейских относится к будущему, у хопи принадлежит ко второй категории, обозначенной Уорфом как «субъективное, или проявляющееся». Очень важно тут, что, согласно мировоззрению хопи, будущее строго предопределено, и никакие силы изменить предназначение судьбы не могут; будущее поэтому словно бы уже есть, и в очередных событиях оно только проявляется для человека.

Выводы Б. Уорфа были, однако, подвергнуты критике. Научные оппоненты его, в частности, справедливо отметили, что даже если дело обстоит именно так, то все-таки различия в языке между будущим и единством прошлого и настоящего оказываются вполне ощутимыми. "Дальнейшие исследования показали, что у хопи все-таки есть тонкие способы различать в речи также и прошлое от настоящего — язык-то ведь призван отражать прежде всего объективные свойства вещей и явлений.

Но, конечно, уточнения и дополнения такого рода все же не лишают язык хопи его специфических отношений со временем, потому что открытые Уорфом грамматические категории действительно этому языку присущи.

В русском языке грамматическая конструкция времени, как все мы знаем, представлена очень широко. Но вот во многих семитских языках нет такой специальной грамматической конструкции, в том числе и в древнеегипетском и аккадском, на которых говорили люди древнейших Цивилизаций планеты; нет ее и в некоторых папуасских языках и в яванском. Но, в отличие от ситуации у хопи,

127    

 

время во всех этих случаях отчетливо передается в речи с помощью, в частности, наречий времени. Есть языки - и их немало,— в которых особая грамматическая конструкция времени имеется, но притом они обходятся без специальной формы будущего времени. В таких случаях настоящее и будущее обычно передает одна и та же глагольная конструкция. Кстати сказать, и в русском языке форма настоящего не так уж редко используется, когда речь идет о будущем, причем мы прекрасно разбираемся в смысле таких речений. Вот вы встретились по пути на вокзал со знакомым. «Еду в Минск!» — говорите вы Ответ: «А я завтра вылетаю из Киева в Тбилиси».

По мнению ученых, специальная форма для будущего времени возникает в языке относительно поздно и употребляется она сравнительно мало. Да, до сих пор люди несравненно больше разговаривают и пишут о настоящем и прошлом, чем о грядущем. Нетрудно заметить, что в языках развитых обществ формы будущего времени обычно (но, правда, не всегда) представлены ярче и весомей, чем в языках обществ, сохранявших отношение доклассового или раннефеодального типа.

Сам факт эволюции глагольных форм времени, зависимость их, хотя и не обязательно жесткая, от эволюции общества тоже ведь говорят о том, как постепенно осваивалось человечеством время. Притом почти каждый язык демонстрирует, какими разными способами может передаваться время в речи.

Наш язык, русский, тут достиг, пожалуй, максимально возможной, при достаточной полноте, простоты. И прошедшему, и настоящему, и будущему времени в нем отведено всего по одной глагольной форме. А вот у французского глагола форма настоящего времени только одна, будущего — две, а прошедшего — целых пять (как и во всех романских языках, за исключением румынского).

Действие в языке выражается глаголом; он же по большей части (как заметил еще Аристотель) передает

128

время действия. В филологии мы снова сталкиваемся с той же неразрывностью пространства и времени, что и в физике, биологии или психологии: глагол спрягается в большинстве языков не только по временам, но и по лицам, передавая тем самым, с чем именно в пространстве связано обозначаемое им действие.

В китайском, вьетнамском, корейском языках форма времени присуща и прилагательному, а в ненецком языке существительное, играющее роль сказуемого (например, в предложении: «Я — мальчик»), склоняется и по временам.

Эти факты интересны и важны не только для лингвистики и психолингвистики; как представляется многим ученым, способы отражения времени в языке заслуживают внимания тех, кто исследует феномен времени в целом. Так, тщательнейшему логико-лингвистическому анализу не раз подвергалось само выражение «течение времени». При этом, как отмечает советская исследовательница В. П. Казарян, всегда вставал вопрос: «С какой скоростью течет время?» А поскольку скорость определяется количеством движения в единицу времени, то спрашивается: по отношению к чему, к какой среде течет время? Если же нельзя говорить о скорости такого течения, то само это выражение становится малопонятным. И грамматику иногда прямо обвиняют в поддержке ею иллюзии, будто существует именно поток времени, знаменитая «река времен», и даже связывают возникновение этого представления с тем, что глагольные формы прошедшего и будущего образованы от формы настоящего времени. Способствовать решению проблем такого рода призвана филология. Стоит учесть еще, что многие разработанные ею методы в последние десятилетия были использованы в естествознании, прежде всего в генетике (генетический код можно рассматривать как своеобразный язык), а также в кибернетике; нельзя недооценивать и вклад, который исследование языка может внести в изучение времени.

 

Кому оно покоряется

...Искусство есть важнейшее

средоточие  всех биологических

и социальных процессов в об-

ществе... способ уравновешива-

ния человека с миром в самые

критические и ответственные ми-

нуты жизни.

Л. С. Выготский

 

Отраженное в слове 

Много удивительного можно узнать о свойствах времени, знакомясь с трудами ученых. Но еще удивительнее способность искусства эти свойства изменять. Вместе с Кола Брюньоном Ромена Роллана мы можем за два или три часа прожить целый год да еще в начале XVII в. Побыть резчиком по дереву, цеховым старейшиной, мужем, отцом, дедом. «Война и мир» охватывает более чем десятилетие «описываемой жизни». В иные средневековые

саги и  циклы семейных  романов  нашего столетия  вмещается по нескольку поколений героев.

Но писатель может дать описание и одного мгновения, на знакомство с которым понадобятся часы; а кроме того, начать свой рассказ о цепи событий с конца или середины (как это, для примера, делает Пушкин в повести «Выстрел»).

Литература унаследовала такой прием от древней мифологии: та, правда, была при этом скорее «инструментом уничтожения времени», по замечанию французского исследователя первобытного общества, одного из основоположников структурализма, Клода Леви-Строса. По-своему распоряжается временем фольклор: сказка, как правило, не указывает, когда именно случилось то, что в ней описывается, а былины и героические песни, даже давая «историческую привязку» своих сюжетов (скажем, к эпохе князя Владимира I), щедро вносят в описания фантастический элемент, в том числе и применительно к времени.

Двенадцать лет может просидеть в темнице былинный герой, прежде чем его освободит отважная и хитроумная жена,— и  ни она,  ни  сам  богатырь  за  это  время  ни  на йоту не постареют. Кстати, сроки в три, шесть или двенадцать лет для дальних путешествий, воинских походов или пребывания в темнице в былинах понятны, как и то, что   драконы   или   змеи   наделены   здесь   тремя,   шестью или двенадцатью головами. Как известно, тройка давным-давно считается священным числом, и тем самым становятся  священными  и  числа,   кратные  трем,   прежде  же всего  двенадцать.   Но   иногда  стремление   к  такого   рода «квантованию времени» заходит еще дальше. В сербских героических песнях богатырь попадает в плен обязательно на девять лет и семь месяцев — ни больше ни меньше. При   этом   не   имеет   значения,   что   у  героя   песни   мог быть  вполне  реальный   прототип,  и  даже  известно,   что человек,   ставший  героем  песни,   пробыл  в  плену  всего

131

год или два. С другой стороны, героический эпос умеет и сжимать время: давно замечено, что весь огромный исторический промежуток между приходом ордынцев на Русь и их разгромом и изгнанием выглядит в былинах как один день: завоеватели явились — и сразу же были разбиты.

Впрочем, есть жанры и разновидности художественного творчества, в которых эта давняя склонность в какой-то мере проявлялась и в сравнительно близкие  нам эпохи. Чтобы  далеко   не  ходить,   возьмем   для   примера  басню. Хотя бы  про  ворону  и  лисицу.  Глаголы   в  ней  стоят  в прошедшем времени, но можно ли сказать, что действие басни в прошлом? Нет, перед нами, по сути, настоящее. Фольклористы   отмечают,    что   всякая   басня   обращает «однажды»  во  «всегда».  И вечно каркает ворона, роняя сыр; лебедь рвется в облака, рак пятится назад, а щука тянет в воду; сегодня пересаживается звериный квартет. Собственно говоря, любые формы словесного искусства, по замечанию Д. С. Лихачева, представляют собою «формы борьбы со временем», поскольку в них отчетливо видно стремление вывести произведение искусства из реального времени,  создать  независимое от последнего время собственное.  Иногда эта независимость  приобретает  прямо-таки  парадоксальный   характер.   В  зачине   повести   «Капитанская дочка» Петру Гриневу всего шестнадцать лет. Затем   он   стремительно   взрослеет.   Марина   Цветаева   в очерке «Пушкин и Пугачев» отметила: «.'..получается, что Гринев на два года моложе своей  Маши,  которой — восемнадцать лет! Между Гриневым — дома и Гриневым — на военном совете — три месяца времени, а на самом деле, по крайней мере, десять лет роста»,

В «Гамлете» Шекспира главному герою, судя по всему, поначалу от силы лет двадцать; но уже к сцене на кладбище Гамлету — тридцать, а в последнем акте королева, между прочим, говорит о его тучности (далеко не юношеской). А ведь все действие великой трагедии охватывает несколько месяцев. ..,,,

Что же, Шекспир и Пушкин «недосмотрели»? Но вряд ли дело в этом; скорее героев состарили бурные события и мысли-события. Художественное время очередной раз проявило свою независимость от реального.

Но эта независимость во многом кажущаяся. Власть писателя над временем, преобразования, которые он вправе учинить, ограничены требованиями художественной правды, законами восприятия искусства. А все это, конечно, тесно связано с законами отражаемой искусством реальности. И у художественного времени есть свои «топологические» свойства, с которыми ничего нельзя поделать. Писатель властен, как это сделал американец Скотт Фицджеральд в одном из своих рассказов, заставить героя родиться стариком и жить затем, все молодея и молодея, вплоть до превращения в младенца и полного исчезновения. Фантаст может, как Герберт Уэллс, отправить седока машины времени на миллионолетия вперед и назад. Автор вправе, как мы знаем по примерам из классики, сделать фактический эпилог началом первой главы, или, как поступает в некоторых своих романах перуанский прозаик Марио Варгас Льоса, прихотливо перемешать события, происходившие в разное время, рассыпав звенья хронологической цепочки и собрав их снова, но уже в нужном ему самому порядке.

Но все это не изменит того обстоятельства, что читатель в конечном счете восстановит в своем сознании «действительный» ход событий — действительный в том смысле, что именно таков он по замыслу писателя.

Нет времени вне событий; и в художественной литературе писатель управляет временем, поскольку именно он задает события. Когда в короткое время их совершается много, создается (как отмечают литературоведы) впечатление стремительного бега времени; когда подчеркивается рутинность происходящего, страшная обыденность его, возникает ощущение замедленности течения времени; непревзойденный пример — рассказ Чехова «Спать хочется». 133

И еще одна черта произведения литературы, к которой мы не просто привыкли, но она для нас сама собой разумеется. Читаем мы рассказ, повесть, роман последовательно, от начала до конца, и если это, скажем, «Война и мир», то уйдет на чтение немало дней или даже недель. И тем не менее роман остается для нас нераздельным, единым, сколько бы в нем ни было глав, страниц. Это значит, что такое важное свойство времени, как единство прерывного и непрерывного, демонстрируется нам искусством с ясностью и обнаженностью, редко свойственными природе.

Точно так же не может искусство, прежде всего художественная литература, разорвать исконную прочную связь времени с пространством. Советский литературовед М. М. Бахтин даже ввел в искусствознание термин хронотоп, ссылаясь при этом на теорию относительности. Он писал в работе «Формы времени и хронотопа романа»: «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве и пространство осмысливается и измеряется временем». При этом «в литературе ведущим началом в хронотопе является время».

А вот несколько конкретных примеров зависимости художественного времени от литературного жанра и исторических условий, в которых создано произведение.

Чего только не случается в греческом авантюрном романе II — VI вв. Герои — обычно влюбленные друг в друга юноша и девушка — проходят через цепь вероятных и невероятных приключений, мешающих им соединиться. При этом и невзгодами, и счастливыми избавлениями влюбленные оказываются обязанными почти исключительно случайностям самого разного рода. Автор в конце

134

устраивает долгожданную свадьбу. И что же? Жених и невеста являются на нее теми же, что и на самое первое свидание; испытания не закалили их, странствия не утомили, опыт не воспитал, годы и страсти не состарили.

Еще более поразительные, на наш взгляд, вещи встречаются в средневековых арабских повестях. В одной из них бездетный египетский султан получает от Сулеймана ибн Дауда волшебное средство для продления рода и подарки, в том числе сундучок с сокровищами. У султана рождается сын; став взрослым, он обнаруживает в сундучке портрет неведомой красавицы, влюбляется в нее по этому изображению и отправляется на поиски оригинала. При этом даже не возникает вопрос, не успела ли девушка за минувшие с изготовления портрета годы постареть или хотя бы выйти замуж; правда, по повести она дочь царя джиннов, но герой-то этого поначалу не знает.

          Авторы европейских рыцарских романов, по замечанию М. М. Бахтина, устраивали «игры со временем», растягивали его и сужали, как им было угодно. Зато в реалистических романах XVII —XVIII вв. авторы в большинстве случаев считали нужным обходиться с временем много осторожнее, чем принято в литературе наших дней. И английского романиста Генри Филдинга осуждали за то, что в его «Истории Тома Джонса, найденыша» одна глава описывает события нескольких лет, другие — трех, пяти или семнадцати дней...

Сейчас писатели свободно путешествуют по времени, вспоминая и мечтая (или заставляя своих героев вспоминать и мечтать). Все годится, если позволяет глубже и точнее показать психологию человека и жизнь общества. А о важности искусства для жизни, для самого исторического времени Александр Твардовский писал так: «Подтверждать и закреплять действительность,— не слишком ли много берет на себя литература... Я надеюсь, что не буду изобличен в идеализме, если скажу, что всякая действительность нуждается в таком подтверждении и закреплении, и до того, как она явится отраженной в образах искусства, она как бы еще не совсем полна и не может с полной силой воздействовать на сознание людей». Поэт имеет в виду, по сути, то, что искусство делает для нас прошлое настоящим. С утверждением Твардовского перекликается дневниковая запись писателя Эммануила Казакевича: «Самое реальное время, прошедшее и не оставившее по себе письменных памятников, становится нереальным, перестает существовать. В этом — высшая реальность литературы».

«В этом» — то есть в способности ее задержать мгновение, час, день, год и век, оставить с нами и нашими потомками то, что было с предками, сохранив не одни лишь факты и мысли, но и чувства, и живые образы людей.

 

В звуках и красках

Время литературы — только одно из лиц времени художественного. А сама литература лишь одно из так называемых временных искусств — по классификации, к которой одним из первых пришел немецкий писатель и философ Г. Э. Лессинг в XVIII в. Другое такое искусство — музыка. К искусствам пространственным относят живопись, графику, скульптуру и архитектуру, к пространственно-временным — драматическое искусство, танец и все разрастающийся ряд синтетических видов художественного творчества, от оперы до специфически телевизионных жанров.

Композитор Игорь Стравинский находил, что музыка наиболее полно выражает время, да еще и упорядочивает отношения между временем и человеком. В отношениях музыки со временем, а точнее, в том, как мы эти отношения воспринимаем, есть что-то совсем особое. Может быть,

136

потому, что здесь ритм, присущий, как мы знаем,  всему в  природе,  выступает  особенно  отчетливо  и  откровенно. И   у   каждого   исследователя,   как,   наверное,   у   каждого человека,   восприятие    музыки    глубоко   индивидуально. Фредерик Шопен видел в искусстве, великим мастером которого  был,   что-то  вроде  машины   времени  и  иногда, как   сам   он   считал,   за   роялем   переносился   в   далекое прошлое. Писатели как будто разделяют с музыкантами веру  во  власть музыки  над  временем.  В  одной  из  пьес английского писателя Джона Пристли музыка вызывает перемещения   персонажей   во    времени.    Герой    рассказа аргентинского писателя Хулио Кортасара видит в музыке   ключ   к   расширению   пределов   человеческой   жизни,   к   возможности   вместить  в  одно   мгновение   часы   и дни.

Вероятно, музыка и в самом деле способна творить чудеса со временем — только временем психологическим. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что музыкальные шедевры способны привести слушателей в состояние, когда они теряют представление о времени.

Как обстоит дело со временем в пространственных искусствах? Рисунок кроманьонца, пленяющий нас и сегодня своей красотой, отпечаток на камне, оставленный натертой сажей ладонью неандертальца,— все это вызов векам, недаром они и дошли до нас не через века даже, а сквозь десятки, а то и сотни тысяч лет. Победой над временем становилось и изображение зубра на стене пещеры, лося на скале у озера. Не будет ни зубра, ни лося, ни художника, ни его племени, а все так же гордо будет вскидывать рога этот высеченный каменным резцом лось, и стрела все так же будет торчать в боку зубра. За десятки тысяч лет со времени открытия изобразительного искусства все глубже осознавалось и осмыслялось это его свойство зачаровывать, останавливать мгновение.

Но не одно лишь это свойство. На рассматривание и восприятие картины, рисунка, статуи или здания тре-

137

буется время. И художники-творцы, естественно, учитывают в работе характер человеческого восприятия.

Лессинг отмечал, что пространственные искусства изображают тела непосредственно, а действия опосредствованно, у временных же дело обстоит как раз наоборот. Но, передавая движение, художник всегда изображает и время, поскольку движение возможно лишь во времени. Как заставить неподвижное казаться движущимся — эта проблема пронизывает историю искусства, начиная с наскальных изображений палеолита.

Даже останавливая как будто мгновение времени реального, творец насыщает свою работу временем художественным. И очень немаловажно, что эта идеальная, иллюзорная форма времени по-своему оказывает обратное влияние если не на реальное физическое время, то на восприятие его во вполне реальной жизни.

 

Младшие сестры

Некоторое представление о таком воздействии на нас искусства могут дать исследования, касающиеся влияния на общество фотографии и кинематографии.

Вот отрывок из русской журнальной статьи 1914 г.: «Если не считать фотографии и печати, кинематограф — первая крупная, первая настоящая победа над временем».

По возможностям художественной работы со временем кино по меньшей мере не уступает литературе (а по мнению самих кинематографистов, и превосходит ее). Вслед за литературой оно научилось растягивать время (скажем, показывая последовательно ряд событий, происходивших одновременно, блестящий пример дал С. М. Эйзенштейн в некоторых эпизодах фильма «Броненосец «Потемкин»), сжимать его, изменять его направление, совершать фантастических масштабов временные скачки. Но при этом оно основывается, независимо от того, осознают ли это кине-

138

матографисты или нет, на закономерностях, свойственных прежде всего нашему психологическому времени. Об этом писал  кинорежиссер   и   теоретик  кино   В.   И.   Пудовкин: «Я понял, что всматривающийся, изучающий, впитывающий   в   себя   человек   прежде   всего   в   своем   восприятии изменяет действительные пространственные и временные соотношения: он приближает к себе далекое и задерживает быстрое.   Я   могу,   внимательно   всматриваясь   в  дальний предмет, видеть его лучше,  чем близкий.  Так пришел в кино крупный план, отбрасывающий лишнее и сосредоточивающий внимание на нужном. Так же можно поступать и   со   временем.   Сосредоточиваясь   на   детали   процесса, я относительно замедляю его скорость в своем восприятии.    Вспомните    многочисленные    описания   ощущений людей, внезапно столкнувшихся с быстро приближающейся к ним опасностью. Налетающий поезд кажется в последний   момент   застывшим   или   необычайно   медленно двигающимся».

Фотография и кинематограф позволяют увидеть многое, не различимое   «невооруженным глазом»,  даже если это глаз художника. Телескоп когда-то дал возможность разглядеть подробности строения поверхности Луны, Марса, Юпитера;  микроскоп показал устройство живых клеток. Это  было   частью   грандиозного   освоения   человечеством пространства. Для времени теми же телескопом и микроскопом оказались фотография и особенно кино. Название «микроскоп времени» закрепилось за замедленной киносъемкой. Но мельчайшие детали нашего мира во времени начал показывать уже  первый  неуклюжий  фотоаппарат. По мнению многих искусствоведов, фотография позволила по-новому осмыслить отличие настоящего от прошлого и будущего. Деловитые мастера с черными ящиками на штативах, колдуны из темных комнат, где они творили чудо   превращения   негатива   в   позитив,   фоторепортеры, заполнившие страницы газет и журналов фотографиями,— все они изменяли характер культуры XIX в., изменяли

139

отношение этого века ко времени: рисовать, как и описывать, можно и прошлое, и настоящее, и будущее людей и вещей, поскольку память и воображение открывают человеку путь по времени в обе стороны; но фотография способна запечатлеть лишь настоящее. И, как порой утверждают, открытие настоящего времени — основная культурная заслуга фотографии и кино.

Важно отметить, что характер обращения искусства со временем сказывается в конечном счете и на восприятии времени психикой человека, и на отношении ко времени общества в целом. Влияние искусства на эту сторону проблемы времени никак нельзя недооценивать.

 

Заключение

«Поставить время в зависимость от скорости, от пространства, от движения тела, создать часы для его измерения в давно прошедшем прошлом, научиться считать его вне настоящего и овладевать его течением в будущем — разве все это не детские фантазии, недопустимые для ученого, естествоиспытателя и физика?» Задавая эти вопросы в начале 20-х гг. нашего века, Александр Евгеньевич Ферсман уже понимал, что они риторические.

Сегодня мы твердо знаем, что время зависит от скорости, от пространства, от движения тела, измеряем в глубину давно прошедшее прошлое планеты и видимой нами Вселенной, постепенно овладеваем его течением в будущем. Правда, немало проблем еще не решено, а будущее имеет свойство преподносить сюрпризы. Но все эти оговорки не мешают сказать, что человечество сильно продвинулось в открытии и освоении времени.

Что дальше?

141

Все в большей степени будет чувствовать наука о времени справедливость слов английского астронома Джона Гершеля: «...нет никакой возможности приобрести подробное и всестороннее понятие о каком-либо явлении природы без знания многих, может быть, даже всех наук».

А какими будут новые открытия, каким станет «всестороннее понятие» о времени? Но ведь сама идея полного предсказания содержит в себе неразрешимое противоречие. Свойство будущего, отличающее его от прошлого и настоящего,— это быть несуществующим, неопределенным, теряющимся пока в дымке неизвестности. Будущее — сумма ожиданий, надежд, страхов; оно немедленно перестанет быть самим собой, как только окажется окончательно разгаданным. И в этом — одно из проявлений времени, о многогранности и многообразии которого речь шла в данной книге.

Автор будет рад, если этот очерк проблемы времени помог читателю составить хотя бы самое общее представление о ней и увидеть некоторые направления ее исследования.

Содержание

Введение. У Януса не одно лицо3

 

Бесстрашие мысли10

 

Свойства четвертого измерения36

 

Возвращение невозвратимого65

 

Плодотворный союз69

 

Живое время77

 

Шкала судьбы88

 

Верхний этаж106

 

В плену календарей120

 

Мудрость языка126

 

Кому оно покоряется130

 

Заключение141

 

Роман Григорьевич Подольный ОСВОЕНИЕ ВРЕМЕНИ

Заведующая редакцией Р. К. Медведева

Редактор А. М. Пацин Младшие редакторы Ж. П. Крючкова и Е. С. Молчанова

Художник В. Г. Фескин

Художественный редактор А. Я. Гладышев

Технический редактор И. А. Золотарева

ИБ № 7140

Сдано  в  набор  30.03.88.   Подписано  в  печать  02.11.88.   Формат   70ХЮ8'/32.

Бумага офсетная.  Гарнитура   «Обыкновенная новая».  Печать офсетная.  Усл.

печ.   л.   6,30.   Усл.   кр.-отт.   12,95.   Уч.-изд.   л.   6,10.   Тираж   150   тыс.   эк:).

Заказ № 3687. Цена 40 коп.

Политиздат. 125811, ГСП, Москва, А-47, Миусская пл., 7.

Ордена Ленина типография «Красный пролетарий». 103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.