С помощью современных логических языков, по нашему мнению, можно проникнуть в саму сущность времени. Одним из примеров подобного проникновения является многозначная кенограмматическая логика Готхарда Гюнтера (1900-1984), которая была создана на основе проведенного им философско-методологического анализа основоположений традиционной европейской философии, логики и науки [1]. На протяжении своей почти трехтысячелетней истории европейская философия, а вслед за ней европейская наука и культура разделяли универсум на объективное и субъективное и, подчеркивает Г. Гюнтер, не признавали никакого иного деления и никакой иной – третьей – реальности. Менялось, правда, добавим мы, “наполнение” этих категорий. К “объективному” причислялись не только материальные вещи, но нередко и идеи, общие понятия и т. п. В качестве же “субъективного” традиционно рассматривались мнения людей, прежде всего, их представления и чувственные восприятия. Западноевропейская мысль, тем самым, основывалась на методологическом принципе “двойных ценностей”, как назвал его Г. Гюнтер, т. е. исходила из наличия только объективных и субъективных феноменов.
Этот принцип сложился в античной философии и науке благодаря сформировавшемуся ещё в рамках мифологического сознания мышлению посредством бинарных оппозиций. Проявлением такого способа мышления является, в частности, разделение всего мироздания на профанное и сакральное, земное и небесное, доброе и злое, мужское и женское и т. д. Европейская логика, основоположником которой является древнегреческий философ Аристотель, возникла именно в рамках данного подхода. (Отметим в этой связи, что индийская логика, в частности, такие школы как джайнизм, поздний буддизм, не знали логического закона исключенного третьего, сформулированного в европейской логике [см., например: 2, т. 1, с. 165-166, 318, 321; т.2, с. 265].)
Исповедуя ещё и принцип философского монизма, т. е. сведения всего многообразия универсума (мира) к единому основанию, к единой субстанции, – большинство греческих философов и ученых стали рассматривать в качестве значимой, точнее, имеющей предметное значение, только одну из указанных реальностей – объективное. Другую же – субъективное – рассматривали как не имеющую предметного значения, как такую, которая ничего реального, существующего в объективном мире, обозначать не может, ибо нет предмета, который она могла бы обозначать. Г. Гюнтер назвал такую реальность недесигнативной, т. е. беспредметной, не имеющей обозначаемого предмета в объективном мире.
Г. Гюнтер относит к недесигнативной реальности время. Однако со времён Аристотеля в философии и в обыденном сознании закрепилось убеждение, что совокупность вещей, их свойств и отношений суть вся реальность, причем под вещью стали понимать не только физические предметы, но и всякое иное сущее, например, суждения, идеи, смыслы, моральные категории, законы природы, пространство, время и др. В средние века на место идей (в платоновском понимании) “пришли” общие понятия (реализм), которые суть отражения в головах людей платоновских идей: есть Добро, Благо, Мужество – они существуют вне отдельного человека, а есть понятия о добре, о благе, о мужестве и т. д. – они существуют только в головах отдельных людей, хотя и являются воспоминаниями об идеях. В результате субъективное “приобрело” свои “вещи” и также стало десигнативным. Путаница усугубилась тем обстоятельством, что субъективное несёт в себе элементы объективного содержания: например, ощущения и восприятия, будучи субъективными и символическими по своей форме, являются, как правило, объективными по содержанию, источнику.
Является ли время объективно существующей (предметной) реальностью, вещью или оно существует как-то иначе?
Г. Гюнтер дает следующую интерпретацию этого вопроса. Он пишет, что наука на протяжении всей своей истории занималась перманентной борьбой с субъективностью, пыталась исключить её из своих теоретических построений и эмпирических исследований, опираясь на весьма упрощенную позицию. Эта позиция – следствие принятого в европейской культуре логического принципа “третьего не дано”, согласно которому никакого третьего пути не существует (либо пан, либо пропал). Но сам этот принцип является логическим следствием из вполне определенной онтологии, которая хорошо прослеживается со времени элейских философов (VI – V века до н. э.), резко противопоставивших “истину” и “мнение”, как нечто полностью неистинное и развивших учение о мире как бытии вечном, неизменном, неподвижном и неделимом.
Разделив реальность на две компоненты, древнегреческие мыслители оказались перед лицом проблемы: является ли время объективной характеристикой мироздания (десигнативной реальностью) или оно таковой не является, выступая тем самым негативным, недесигнативным его компонентом. С самого начала выявились две позиции, одна из которых позднее была названа метафизической, а вторая – диалектической. Основоположники первого подхода – элейские философы – не включили время в понятие бытия. Другая точка зрения принадлежит Гераклиту, рассматривавшему мир не статически, а динамически: как непрерывное движение, изменение и борьбу противоположных сил. В мире Гераклита время не только наличествует, но играет в нем ключевую роль: периодически, через строго определенные промежутки времени Космос (совокупность вещей) с необходимостью сгорает в мировом пожаре, чтобы затем возродиться вновь (идея циклического времени). Причем само время, а также пространство, как можно понять из дошедших до нас фрагментов философии Гераклита, избегают этой участи и, значит, не входят в число единичных вещей, а, следовательно, более фундаментальны, и оказываются теснейшим образом связанными с иным – внутренним, неизменным аспектом первоначала – Логосом, выступающим смысловой связью вещей, их Законом и Разумом мироздания. Причем, если вещи постоянно меняются, то время – промежутки между мировыми пожарами – неизменно. Время у первых философов (Фалеса, Анаксимена и Гераклита) оказывается в каком-то смысле чем-то даже более фундаментальным, чем пространство, ибо в отличие от пространства оно ничем не ограничено, не имеет ни начала, ни конца и, следовательно, как бы не подчиняется основной мудрости древних: благо (Космос) ограничено, а зло (Хаос) безгранично. А может быть как раз и подчиняется, выступая олицетворением зла! Не потому ли для греков Время – это жестокий Кронос, пожирающий своих детей (а не двуликий Янус, как у римлян); только Разум в лице Зевса он (Кронос-Время) не смог подчинить себе! Разум побеждает Время, олицетворяя начало более высокое и светлое.
Последнее позволяет яснее понять то обстоятельство, что европейский рационализм, в основе которого лежит элейское понимание бытия, в свою очередь выросшее из идеи превосходства разума над чувственностью, возник, как пишет Г. Гюнтер, вследствие исключения Времени из сферы объективного бытия. Он возник, возможно, именно потому, что Время не подчиняется этой древней мудрости, т. е. не укладывается в рамки модели бытия раннего европейского ума. Элиминация Времени позволила существенно упростить картину мироздания, изъяв из нее феномены движения и развития, (но вместе с тем, именно вследствие этого выявилась и теснейшая связь феномена Времени с движением, изменением и становлением). Данные “преимущества” элейской точки зрения проявились в научных подходах и открытиях Архимеда, который, как пишет Дж. Уитроу в книге о естественнонаучной концепции времени, в отличие от Аристотеля, обходил проблему движения, а, следовательно, и проблему времени (в модели физической реальности Архимеда, как и у элейцев, временная компонента полностью отсутствовала). В результате трактат Архимеда о статике оказался логически идеальным, но гораздо менее глубоким, чем не лишенная недостатков физика Аристотеля. В противоположность Аристотелю законы природы у Архимеда статичны, суть законы равновесия, а понятия, связанные со временем и движением не играют в них никакой роли. С этого момента в европейской науке сформировалась тенденция, особенно окрепшая в Новое время, по исключению Времени из научного рассмотрения. Эта тенденция красной нитью прошла через работы не только И. Ньютона, но и А. Эйнштейна. Последний в общей теории относительности практически свел Время к пространству, к четвертой пространственной координате, т. е. почти полностью элиминировал его качественное своеобразие. Европейская наука, таким образом, приняла самые крайние и самые простые решения из спектра концепций, предложенных в истории европейской философии и науки: концепцию Парменида, а не концепции Гераклита, физику Архимеда, а не физику Аристотеля, модель времени по Ньютону, а не по Августину или, например, по Лейбницу.
Вместе с тем, утверждает Г. Гюнтер, развитие логики позволяет усомниться в истинности самого противопоставления линии Парменида и линии Гераклита, т. е. отвержения или признания Времени в качестве объективного феномена. Дело в том, что классическая логика, пишет Г. Гюнтер, делила все предметы на две категории: на “орто-” и “псевдо-объекты”. Орто-объекты описывались безотносительными понятиями. Такие объекты существуют сами по себе, раздельно с другими. Например, человек, треугольник, зеленый… Псевдо-объектами являются объекты, которые не могут быть поняты без ссылок на другие объекты. Они описываются соотносительными понятиями: родители и дети, движение и покой, левое и правое. Но могут ли объекты, описываемые соотносительными понятиями, существовать отдельно друг от друга?
В самом деле, чем предмет “человек” отличается от предмета “родитель”? По сути дела, это один и тот же предмет; “родитель” – это функциональная особенность или отличительная черта, сторона, грань человека, присущая подавляющему большинству людей; точнее, это отношение определенного рода между вполне определенными людьми, а не отдельный предмет, существующий наряду и независимо от предмета, обозначаемого термином “человек”. Это действительно псевдо-объект, ибо такие предметы в объективной действительности существуют не самостоятельно, а лишь в качестве “соотносительного”. То, что Г. Гюнтер назвал псевдо-объектом, по сути дела представляет собой аспект, сторону, свойство другого – реального объекта или отношение между такими объектами. (Соотносительные понятия описывают такие объекты, которые существуют не сами по себе, а представляют собой, скорее, аспекты, грани, стороны какого-то реального объекта, нераздельные, но и неслиянные, а также отношения между этими сторонами или объектами.) К псевдо-объектам относятся и объекты, описываемые временными терминами: прошлое, настоящее и будущее. Здесь значение одного термина опирается на значение другого.
Установлено, что всякое утверждение, касающееся такого рода объектов, может быть опровергнуто. Точнее, одному и тому же псевдо-объекту в рамках классической логики могут быть приписаны противоположные свойства.
Это означает, что проблема Времени не может быть разрешена, пока мы будем применять к ней логику двойных ценностей. Возможна ли иная логика? Уже Аристотель обратил внимание на то, что один из наиболее фундаментальных принципов его логики – так называемый закон исключенного третьего неприменим при построении утверждений, касающихся событий будущего. Это означает, полагает Г. Гюнтер, что должна существовать система, способная различать наличное бытие и то, которое только ещё будет. Данная система необходимо должна быть референтной по отношению к самой себе (самореферентной), то есть обладать самосознанием (и, добавим мы, находиться вне времени). Обратим внимание на то, что идея существования самореферентных систем близка, на наш взгляд, идее Н. О. Лосского о вневременном бытии субстанциальных деятелей.
На основе этих идей Г. Гюнтером была создана своеобразная интерпретация взаимоотношений Логики и Времени.
Построив таблицу логических взаимоотношений между прошлым и будущим подобную таблице истинности логической операции отрицания, Г. Гюнтер детально анализирует вытекающие из неё следствия. В частности, он утверждает, что на её основе можно получить логическую систему, в которой Время будет обладать как чертами симметрии, так и чертами асимметрии. Дело в том, что отношение Будущего к Прошлому в этой системе оказывается двусмысленным, так как Прошлое, с одной стороны, является контекстом того, что действительно произошло, но с другой стороны, оно является контекстом того, что могло бы произойти, но не произошло. Таким образом, мы имеем не только двузначное отношение Будущего и Прошлого (в виде того, что должно произойти), но и меновые отношения между ними (в виде того, что не должно произойти, а только могло бы). Первое, в духе элеатов, можно назвать БЫТИЕМ, а второе просится назваться НЕБЫТИЕМ. Получается, что небытие каким-то образом тоже существует, хотя бы в рамках меновых отношений между прошлым и будущим. Но если последнее верно, то время оказывается более фундаментальной реальностью, чем небытие, а, следовательно, по-видимому, и чем бытие.
Вместе с тем данное понимание этих отношений является условностью, так как Будущее и Прошлое можно понимать и диаметрально противоположно: Будущее – как потенциальность для некоторой открытой альтернативы между тем, что могло бы, и тем, что не могло бы произойти, а Прошлое – как однозначную констатацию того, что есть, и того, что было. Но важно другое – та структура, которая создается этими отношениями. Эта структура является ни чем иным, как логической структурой.
Чтобы создать логику, способную включать в себя феномен Времени, Г. Гюнтер анализирует предмет классической логики и вводит новое фундаментальное логическое понятие. Рассмотрим это более подробно.
Традиционно считается, что логика изучает законы мышления, которые, по определению, относятся как к внешнему миру, так и к самим себе, то есть к миру интеллигибельному (а он, как считается со времен Парменида и Платона, находится вне времени и пространства), так как применимы и к первому и ко второму. Это означает, что в основе классической логики лежит уже рассмотренная выше онтология, имеющая биполярную структуру - Мышление и Бытие. Вместе с тем, пишет Г. Гюнтер, очевидно, что Время нельзя однозначно отнести ни к первому, ни ко второму. Но если Время двузначно, то не остается ничего иного, как приписать ему отдельное бытие, его собственную онтологию или, как выражается Г. Гюнтер, его собственный онтологический локус. Введение этого третьего онтологического локуса требует нового символического языка для описания взаимоотношений между Бытием, Мышлением и Временем. Для его формирования вводится новый тип логического символа, который получает название “кенограмма” (от гностического термина “кенома” – абсолютная пустота, понимаемая как полное отсутствие всякого вещно-материального начала). Индивидуальная кенома обозначает пустое место или онтологический локус, который в совокупности с другими кенограммами, может рассматриваться как некий паттерн (модель, форма, схема, структура).
Отдельная индивидуальная кенограмма в какой-то момент времени может обладать, а может и не обладать некоторым значением. Для фиксации различных значений вводится множество кенограмм, различающихся по форме. В качестве символов для значений используются целые числа. Кенограммы записываются по горизонтали или по вертикали. Вводятся правила записи кенограмм. Максимальное количество основных различий в них – четыре. В порядке возрастания различий вводятся следующие кенограмматические структуры: протоструктура, второструктура, трито- или морфограмматическая структура и местоположение значения. Первые три составляют кенограмматический ряд трансклассической логики. Причем протоструктура представляет минимальное кенограмматическое различие.
На основе этих типов структур строятся логические таблицы, анализ которых и позволяет показать, почему в истории западноевропейской философии и науки господствовала тенденция исключения Времени. (Эта тенденция, однако, была не единственной в западноевропейской философии. Сохранить Время в онтологической структуре мира пытались такие выдающиеся философы, ученые и богословы, как Аристотель, Августин Аврелий, Лейбниц и другие.) Причина исключения Времени заключается, прежде всего, в том, что ментальность западного человека основана на логическом формализме, который разрешает только логику двойных значений (по закону исключенного третьего), исходя из существования только двух онтологических сущностей (локусов) - Бытия и Мышления. Это мешало и до сих пор мешает приписать Времени собственный онтологический статус (локус). Его должен был включить в себя один из имеющихся локусов, но они уже были заняты! Не оставалось ничего иного, как “выдавливать” Время за их пределы, ибо две кенограммы не создают достаточного структурного различия, чтобы обеспечить Время разными взаимоотношениями с Бытием и Мышлением. Для достижения последнего необходимо было ввести третий онтологический локус и его символическую репрезентацию (описание в кенограмматическом паттерне, то есть в структуре логических взаимоотношений уже трёх мировых начал).
Множество антиномий (логически противоречивых высказываний) о пространстве, времени и движении, сформулированных западной философской мыслью, начиная с антиномий Зенона Элейского, с точки зрения Г. Гюнтера, как раз и явилось следствием отсутствия должной структурной дифференциации внутри философской онтологии и формальной логики. В частности, парадоксы Зенона обусловлены тем, что Бытие символизирует класс всех орто-объектов, то есть объектов, имеющих единственное значение, а Время является одним из псевдо-объектов, которые для своего обозначения требуют пары значений. Для включения времени в сферу логического анализа необходимо ввести в логику третье значение.
Логика Аристотеля, тем самым, оказывается в противоречии с его философскими интуициями. (Последнее обстоятельство ясно указывает на тесную связь сформировавшейся в античной Греции модели логики с онтологией безвременья. Как ни пытался Аристотель противостоять этой тенденции, но всё же ядро своих философских воззрений он базировал на элейских постулатах. Более того, основные законы логически правильного мышления он также заимствовал у элейцев, которые первыми сформулировали законы тождества, противоречия и исключенного третьего.) Из сказанного выше следует, что на место двузначной логики необходимо поставить логику многозначную. Одной из таких логик является кенограмматическая теория логики. Но введение третьего значения и соответствующего онтологического локуса дает нам лишь новую онтологию, а не логику. Анализируя структуру значений имен, то есть взаимоотношения объектов, обозначаемых посредством введенных терминов (знаков), Г. Гюнтер показывает, что система тройных значений формально устанавливая онтологическое различие между орто- и псевдо-объектами, вместе с тем оказывается недостаточной для формирования новой логики.
Классическая онтология и логика имеют только один онтологический предмет – Бытие как объективную реальность, то есть монопредметны и поэтому представлены одним предметным значением. В неклассических онтологиях к этому предмету добавляется хотя бы еще один предмет, представленный двойственным значением.
Чтобы создать логику, соответствующую этой последней онтологии, необходимо перейти к системе с четырьмя или пятью значениями. Более того, онтология с двумя предметами требует двух систем логики, так как при её концептуальном построении мы должны иметь возможность выбирать тот или иной предмет. Если в центре логического анализа оказывается первый предмет, то “работать” придется с единичным значением, если второй – то с двойственным значением. Всё это требует введения четвертого и пятого онтологических локусов.
Что означают эти дополнительные локусы? Ответ Г. Гюнтера таков: Бытие, его отражение в Мышлении и Время отражают весь комплекс существующего объективно в онтологии тройных значений. Эти локусы относятся к миру. Но помимо этого должен быть субъект познания, осознающий наличие объективного мира, а также способный различать сам мир, субъективный образ этого мира и себя самого как творца такого образа. Тем самым, четвертый локус должен заключать в себе построение мысленных образов, а пятый – их творца. (Хотя, с нашей точки зрения, вряд ли целесообразно ограничивать творчество субъекта созданием субъективного образа объективного мира, суть в том, что субъект способен к творчеству и в рамках самого объективного мира, к его практическому освоению и преобразованию.)
Последнее означает, что хотя Мышление (как субъективный образ) включается в систему мироздания как один из его элементов (онтология тройных значений), оно ещё раз оказывается представленным в четвертом локусе. Это вызвано изначальной двусмысленностью термина “мышление”, который может обозначать как образ, так и процесс продуцирования образов. Традиционная логика отрицает эту двусмысленность, так как не учитывает двуликость субъективного само-восприятия (референтности к самому себе). Субъективность – это не только завершенный образ мира, но и живой процесс продуцирования образа. Личность человека формируется в процессе триадического взаимоотношения между окружающим миром, его образом и процессом продуцирования образа, то есть в акте саморефлексии, выделения субъекта из окружающего мира и своих собственных мыслей (то есть из мифологического отношения к миру). Пятый онтологический локус обеспечивает этот акт.
Первые четыре локуса дают нам полный набор кенограмматических различений. Но не хватает той структурной особенности, которая представляла бы акт выделения в ходе саморефлексии, то есть повторения, копирования. Именно это обеспечивается пятым онтологическим локусом. Тем самым дополнительные локусы ничего не добавляют к различению прото-, второ- и тритоструктур; они лишь копируют их. Четвертый же локус – продуцирование образов – связывает Сознание с Бытием посредством мыслей, возникающих в этом Сознании.
В заключении Г. Гюнтер приводит удивительный отрывок из “Генриха IV” В. Шекспира, в котором перечисляются четыре из пяти онтологических локусов. Это Мышление, Жизнь, Мир и Время:
Но мысль – раб Жизни, а Жизнь – шут Времени;
А Время, которое правит всем Миром,
Должно иметь предел.
Так Время, этот подвижный образ вечности (Платон), замирает, когда его течение сливается с неподвижностью созерцающего Мышления. Впрочем, по сути, об этом же говорил ещё Аристотель, когда, определяя время как число движений, утверждал, что нет числа без считающего, то есть некоей души, обладающей сознанием или, говоря современным философским языком, без самореферентной системы.
Попытаемся теперь выяснить, имеется ли связь между только что рассмотренным конструктом Г. Гюнтера и какими-то другими процессами, происходящими или происходившими в философии? Что обусловило появление его концепции? Имеются ли родственные подходы в работах предшественников? Подтверждают ли факты высказанные суждения? Какие раскрываются перспективы для дальнейших исследований? Сам Г. Гюнтер не затрагивает эти вопросы. Он работает в “поле” ограниченных философских и логических категорий и не ставит задачи осмысления всех возможных последствий своего построения. Тем более он не затрагивает проблемы междисциплинарного синтеза знаний на основе его понимания категории времени. Вместе с тем нам представляется, что временную логику Г. Гюнтера можно рассматривать как своеобразный ответ на вызов, который имеет место, прежде всего, в сфере гносеологии и определенным образом связан с онтологией. В этой связи, роль “временной логики” в постижении природы времени становится исключительно важной.
Прежде всего, зададимся вопросом: имел ли место в сфере Мысли в отношении времени процесс, аналогичный процессу его “выдавливания”, “вытеснения” из сферы Бытия? В известном смысле, нечто подобное происходит в том случае, когда объект “расщепляется” на форму и содержание. В этой ситуации, в ряде случаев, форма как бы “вытесняется” из сферы Бытия и перемещается полностью в сферу Мысли. Но важно отметить, что форма при этом может характеризоваться только относительной самостоятельностью.
Анализ отношений между формой и содержанием дает в своей работе, посвященной вопросу о взаимодействии пространственно-временного континуума с материей, известный логик, философ и методолог науки А. И. Уемов [3]. Он отмечает, что самостоятельность формы проявляется при рассмотрении таких областей знаний, как формальная логика, грамматика, геометрия, кинематика. Однако независимость свойств формы от свойств содержания не является абсолютной. В конечном счете, форма определяется содержанием, хотя и не всеми его конкретными особенностями, а лишь теми, которые особенно тесно связаны с данной формой. Как пишет А. И. Уемов, абстракция от содержания теряет свою правомерность, например, в случае, когда ставится вопрос о причинах возникновения новой формы.
В этом месте мы прервём ход рассуждений, чтобы показать, что рассмотрение взаимоотношений между временем (пространством) и материей по аналогии с отношениями между формой и содержанием в некоторых своих аспектах или вообще становится невозможным, то есть не может быть продолжено, или должно быть сильно модифицировано. В самом деле, “вытеснить” пространство и время из сферы Бытия в сферу Мысли, где эти категории, как будет показано ниже, также не могут быть “востребованы”, отнюдь не просто. Дело, прежде всего, в том, что у пространства и времени есть свойства, в известном смысле “родственные” материи.
В самом деле, выводы о возможности взаимодействия между пространством и временем, с одной стороны, и материей, - с другой, предполагают существование пространства и времени как некоторых относительно самостоятельных сущностей или субстанций. Более того, если взаимодействия между материей и пространственно-временным континуумом приводят к механическим изменениям материальных объектов, то это невозможно без обмена между ними определенным количеством действия. Количество действия определяется временем, в течение которого продолжается взаимодействие и количеством энергии, переданной в результате взаимодействия.
Казалось бы, имеются веские основания для “зачисления” пространства и времени в сферу Бытия. Однако эта родственность все же не дает основания для отождествления их с материей, а, следовательно, и для включения в сферу Бытия. Ведь уже в самой идее взаимодействия пространства и времени с материей подразумевается, что пространственно-временной континуум не тождественен материи. Есть также и другие факты, которые категорически запрещают это делать. Приведем некоторые из них.
И. Кант отмечал, что начальные ориентации в пространстве уходят своими корнями в фундаментальное разделение человеческого тела на правую и левую стороны, другими словами, ориентация в пространстве зависит от свойств субъекта. Аналогично обстоит дело и с такими характеристиками времени как прошлое или будущее, они также оказываются связанными со способностями нашего сознания. Более того, имеются доказательства, что модель такого модуса, как будущее (а в известной степени и прошлого) необходимо требует привлечения другого модуса – веры, который заведомо находится за пределами науки и рационального подхода в целом. В этой связи дальнейший анализ в рамках поставленного вопроса проведем в русле идей феноменологии и экзистенциальной аналитики М. Хайдеггера.
Концепция Г. Гюнтера и некоторые идеи феноменологии. В феноменологических исследованиях и в близкой к ним экзистенциальной аналитике М. Хайдеггера анализ времени тесно связан с изучением сознания и выделяется в особое учение. Характеризуя феномены сознания, точнее, те способности сознания, с помощью которых осуществляется познавательный процесс, Э. Гуссерль выделяет такие, как ощущение, воспоминание, воображение и способность суждения. Как видим, из перечисленных способностей сознания две органически соотносятся со способностями “улавливать” временные отношения: это способности воспоминания и воображения. Их место среди других способностей рассматривается Э. Гуссерлем как весьма своеобразное, специальное и особое. Они помещаются “после” способности ощущения, но “до” способности суждения, где-то посредине, в “промежутке”.
В учениях о времени феноменологи наряду с другими исследователями используют специфические понятия: “внешнее время” и “внутреннее время”. Эти “времена” тесно взаимосвязаны, хотя и не являются тождественными. Способность “структурировать” внешнее временное поле событий, то есть поле событий, происходящих во внешнем мире, зависит от способности соотносить, упорядочивать соответствующим образом представления, составляющие содержание внутреннего мира личности. Поэтому, например, в ситуации хаоса и вызванного им стресса, переживания ужаса, страха или внутреннего дискомфорта, как пишет М. Хайдеггер, человек лишается способности ориентироваться во временной организации событий, происходящих во внешнем мире. В этой ситуации имеет место “особая слитность” внешнего и внутреннего, особая их соотнесенность. Временная организация событий внешнего мира начинает отражаться в сознании каким-то особым образом, отличным от постижения отдельных качеств, свойств предметов бытия. (В нормальном состоянии наша мысль может отразить, например, такое качество как твёрдость, но сама при этом не становится “твёрдой”, может отразить цвет, например розовый, но сама не становится “розовой” и т. д. Другое дело, когда речь идет об отражении такого свойства процессов, как “длительность” - но это особый, сложный и специальный вопрос.)
В расположении способностей сознания, которое дает Э. Гуссерль, имеется некоторый намек, некоторое предварительное прогностическое усмотрение возможности “промежуточного положения” тех способностей, которые реагируют на временные отношения по отношению к рефлексии на “чистое Бытие” или на “чистое Мышление”.
Почему такое “промежуточное положение” уготовано способностям, связанным с отражением временных отношений? Посмотрим на крайние позиции в расположении способностей сознания. На первом месте расположена способность ощущений, это понятно. Эта способность связана с рефлексией на объекты, относящиеся к сфере Бытия. Именно из этой сферы с помощью ощущений человек черпает информацию о событиях, происходящих во внешнем мире. Что касается другой крайней позиции относительно расположения способностей сознания, то на “последнем” или, лучше сказать, самом “высоком” месте расположена способность суждения. Эта способность связана со своеобразными “манипуляциями” уже не над реальными объектами и их свойствами, а в сфере мысли, над идеальными объектами. В этой связи интересно отметить, что появились работы, в которых выделяются два особых аспекта логики: событийный и сужденческий.
Вопрос о том как связаны способности рефлексии на время (способностей воспоминания и воображения), со способностями отражения того, что происходит в сфере Бытия или в сфере Мысли, вызывает множество дискуссий. (Впрочем, иерархия познавательных способностей у Э. Гуссерля, на наш взгляд, достаточно прозрачна. В самом деле, между тем, что в Бытии есть, и тем, чего в нём нет, что ему противоположно, находится то, что в Бытии было, и то, что в нём ещё будет.)
Анализ этих дискуссий убеждает в правомерности постановки вопроса о том, не относятся ли время и пространство к особому локусу, который не является ни Бытием, ни Сознанием? Прежде чем перейти к рассмотрению данного вопроса, проведем анализ соотношения между самими временем и пространством.
Соотношение категорий Времени и Пространства. В работах Э. Гуссерля, М. Хайдеггера и представителей некоторых других направлений философии по этой проблеме содержатся настолько богатые, яркие и совершенно новые, неожиданные материалы, что даже краткое упоминание о некоторых из них может иметь исключительное значение при рассмотрении проблемы времени.
Остановимся на следующих вопросах.
1. Известно, что между процессами “подвластности” человеку вещей и “подвластности” ему времени (пусть даже ограниченной) существует определенная связь. Это утверждал, например, К. Маркс, заявляя, что к экономии времени по сути сводится вся экономия. Власть над временем в экономической деятельности человека имеет особое значение, причем сама эта деятельность, как известно, непосредственно связана с процессами создания и преобразования вещей, а следовательно, и с рациональной рассудочной деятельностью. В этой связи существенно важной оказывается точка зрения М. Хайдеггера, который показал, что “открытость” вещей человеку (а без этой “открытости” невозможно само взаимодействие человека с вещами) обусловлена определенными свойствами пространства. М. Хайдеггер утверждает, что пространство обладает свойством “открытости” и это свойство как бы “переносится” им на свойства вещей. (Следует сравнить: или события “длятся”, или свойством “длительности” обладает время.) О свойстве “открытости” пространства М. Хайдеггер пишет: “Пространство может быть схвачено лишь в возвращении к миру” и далее : “…пространство вообще раскрывается только на основе мира ” [4, с. 113].
И далее М. Хайдеггер отвечает на вопрос о том, что именно дает пространству возможность быть открытым. Напомним, что открытость - это определяющее условие для постижения мира вещей. Возможность пространству быть открытым дает время. Он считает, что только время, как внутреннее переживание последовательности психических состояний, открывает пространство для человеческих деяний. Всякий синтез протяжений будущего, настоящего и прошлого “допространственен”.
Среди множества следствий, которые вытекают из этих весьма принципиальных положений, можно указать то, в котором содержится ответ на вопрос: почему в перечень способностей сознания Э. Гуссерль включает рефлексию на время (т. е. способность воспоминания и способность воображения), но не включает рефлексию на пространство. Ответ понятен: реакция на время “допространственна”, она более “глубинна”, более архаична, и, в известном смысле, более фундаментальна.
Реакция, точнее, рефлексия на пространственные отношения как бы “надстраивается” над рефлексией на временные отношения.
2. М. Хайдеггер отмечает, что человек должен соотносить возможности своего тела с возможностью своей ориентировки в пространстве, и показывает, что целесообразно исследовать именно те способности, которыми человек обладает как телесное существо, за счет которых он, собственно, и имеет возможность ориентироваться в пространстве. Среди таких способностей “телесного” человека выделяются две: способность перемещаться с определенной скоростью в пространстве и способность зрения человека видеть не только то, что находиться в непосредственной близости от него, но и “бросать” свой взгляд вдаль, вперед, расширять свой горизонт.
Нам, в этой связи, представляется интересным аналогичным образом поставить вопрос относительно ориентировки человека во времени: за счет каких способностей своего организма как физического тела человек способен определенным образом ориентироваться во времени? Конечно, такая способность, как способность перемещаться с определенной скоростью в пространстве, определенным образом соотносится с ориентировкой человека во времени. Но есть и чисто “овременённые” способности, реакции только на временные зависимости. Сюда относятся ритмы. Ритмы, которым подчинена жизнедеятельность человека, имеют качественную специфику. Современная наука насчитывает более ста видов таких ритмов. Они зависят от возраста, функций иммунной системы, физиологического состояния человека, профессии, индивидуальных особенностей и т. д. Существует специальная область знания – “ритмология”.
Нам же важно подчеркнуть, что если мы соберём все сведения относительно ориентировки человека в пространстве и времени и за счет этих сведений попытаемся с предельной полнотой охарактеризовать механизмы взаимодействия человека с окружающим его миром, то в принципе такая попытка будет заведомо обречена на провал. Причина заключается в том, что человек взаимодействует с миром посредством своей активной деятельности. Его деятельность направлена на преобразование мира, которое в той или иной степени связано с тем, что человек раскрывает природу вещей, создает новые вещи, преобразовывает существующие, проектирует новые технологии и т. д. Для того чтобы природа вещей поддавалась раскрытию, совершенно недостаточно наличия свойства открытости в пространстве (и времени). Это свойство можно назвать необходимым, точнее, одним из необходимых, но отнюдь не единственным и, очевидно, не основным условием.
Для того чтобы была раскрыта природа вещей, вещи должны быть включены в систему других вещей. Взятая сама по себе, отдельная изолированная вещь не раскроет ни одного своего свойства или признака, в каком бы “открытом” пространстве она ни находилась. М. Хайдеггер это прекрасно понимал: “путь” в пространстве он характеризует как перемещение от одной вещи к другой. Ориентировка человека в пространстве и времени подчинена определенным целям, задачам, человек всегда стремится достигнуть того или иного результата. Природа вещей раскрывается только в том случае, если вещь включена в систему других вещей. А это показывает особую роль системного подхода в методологии, гносеологии и онтологии.
Однако только в середине XX века, то есть уже после опубликования работ Э. Гуссерля и М. Хайдеггера, возникли первые общие теории систем. Из них сразу стало видно, что разум должен быть ориентирован на создание новых стратегий преобразования объектов. По терминологии Дж. Дьюи, разум должен проявить свойство “инструментальности”, а не ограничиваться действием древней способности наблюдения. Нам кажется, что успехи в области “компьютеризации” уже внесли свой вклад в процесс такой “переориентации” деятельности ума.
К сожалению, отсутствие работ по системологии в то время, когда создавались учения Э. Гуссерля о времени и М. Хайдеггера о времени и пространстве, привело к тому, что ряд перспективных решений в этих теориях оказались невостребованными.
Постмодернизм. В русле идей постмодернизма имеется концепция, согласно которой одним из важных факторов в контактах между людьми является наличие общего желания. Но что такое само желание? Куда оно относиться: к сфере Бытия, или к сфере Мысли? Анализ этого понятия убеждает, что оно связано и с нашими мыслями, планами, проектами и относится к представлениям о тех изменениях, которые должны произойти в сфере самого бытия для того, чтобы наши желания были осуществлены. Можно показать, что идея времени, её генезис связаны с отличием желаемого, возможного и сущего (действительного). Постмодернисты ищут тот локус, который не относиться ни к сфере чистого Бытия, ни к сфере чистой Мысли. Использование представлений о желании как своеобразной “клеточке” для осмысления многих процессов, происходящих в обществе - это тоже показатель перспективности одного из возможных приложений концепции Г. Гюнтера.
Самореферентность. Событие, суждение и факт. Дальнейший анализ концепции Г. Гюнтера начнем с рассмотрения механизма “самореферентности”. Сошлемся на работы логиков. Авторы этих работ отмечают, что имеет смысл выделять два разных логических метода: событийный и сужденческий [См., например, 5, с. 412]. Отношения между понятиями “событие” и “суждение” характеризуется ими следующим образом. Всякое суждение выражает некоторый факт, или, иначе говоря, некоторое событие. С логической точки зрения событие (или факт) можно определить как любое явление, о котором имеет смысл утверждать, что оно происходит, имеет место, и это в равной мере относится как к настоящему, так и к прошлому, и к будущему.
Правда, подобный подход разделяется не всеми логиками. Существуют концепции, в которых доказывается неприменимость понятия истины к событиям будущего. Но если от них отвлечься, то, можно дать следующее определение события: событие - это то, что делает суждение истинным или ложным. Истинное суждение соответствует событию (или факту), которое имеет место, а ложное суждение - событию, факту, которое не имеет места. Анализ отношений между понятиями “событие” и “суждение” убеждает, что здесь мы имеем процедуру “самореферентности”. Ибо положение о том, что всякое суждение выражает некоторое событие, указывает на то, что без “события” никак не обойтись, даже тогда, когда дается характеристика такого понятия, как “суждение”. С другой стороны, конечно, понятия “событие” и “суждение” в известном смысле противопоставляются друг другу.
Факт “самореферентности”, когда речь идет о характеристике понятия “событие” (с учетом того, что событие неотрывно от изменений во времени и поэтому понятие “событие” связано с категорией времени), свидетельствует о том, что время не имеет своего “локуса”, оно “вытеснено” и из сферы бытия, и из сферы сознания. Поэтому ему приходится выражать себя “через самое себя”.
Если проследить уже другую дискуссию, – по поводу соотношения между понятиями “событие” и “факт”, которые нами до сих пор отождествлялись, – то можно увидеть, что подлинной причиной этой дискуссии также является то обстоятельство, что время не может быть отнесено ни к сфере бытия, ни к сфере мысли. Это обстоятельство, в свою очередь, влияет на саму трактовку понятия “событие”.
Приведем фрагменты из этой дискуссии. По вопросу о “месте” факта делаются многочисленные попытки найти консенсус между крайними точками зрения, состоящими в признании или непризнании зависимости факта от теории. Зависимость факта от теории выражается в том, что теория формирует концептуальную основу факта, выделяет изучаемый аспект действительности, задает язык, на котором описываются факты, детерминирует средства и методы экспериментального исследования. С другой стороны, факты, полученные в результате эксперимента, определяются свойствами материальной действительности (в концепции Г. Гюнтера – Бытия), и в силу этого либо подтверждают теорию, либо вступают с ней в противоречие. Отсюда делается вывод, что научный факт обладает теоретической нагрузкой и вместе с тем относительно независим от теории, поскольку в своей основе он детерминирован материальной действительностью.
Рассмотрим теперь понятие “факт” в контексте концепции Г. Гюнтера. Как утверждает Г. Гюнтер, время нельзя отнести ни к Бытию, ни к Мысли, поэтому для Времени необходим свой особый локус. Это суждение сначала может показаться непривычным и неубедительным, но если к нему выстроить “пошаговое” движение, найти “опосредующие”, промежуточные звенья, то непривычное перестанет быть столь уж непривычным.
Соотнесем представление о времени сначала с представлением о событии. Время, в известном смысле, можно рассматривать как состоящее из множества событий, так как события всегда предполагают те или иные изменения во времени. Событие, в свою очередь, соотносится определенным образом с понятием “факт”. Факт - это событие, к которому обязательно присоединено суждение. В понятии “факт” фиксируется, прежде всего, суждение о том, имело ли место событие или нет. Наличие или отсутствие фактов - это одна из важных предпосылок познания.
Анализ дискуссии по вопросу о том, что собой представляет “факт”, показывает, что в центре её внимания находится вопрос о том, куда следует “поместить” факт, в сферу Бытия или в сферу Мысли? Его нельзя отнести только к бытию, так как он нагружен теоретическим знанием, но его нельзя отнести также и только к сфере Мысли, так как подтверждение “истинности” факта осуществляется в сфере “Бытия”, например в эксперименте. Здесь имеет место явное “вытеснение” факта из сферы “Бытия” и из сферы “Мысли”. Некоторые исследователи, однако, обосновывают правомерность “консенсуса”. Например, профессор А. Ф. Зотов в своих лекциях фиксирует внимание на том, что факт имеет и идеальную, и материальную “составляющие”. Слушатели его лекций рассказывают, что для иллюстрации этого положения лектор рисовал на доске горизонтальную линию, которая символизировала разделенность Бытия и Мысли. Факт помещался “на их границе” в виде небольшого прямоугольника. Одна его “часть” находилась в локусе Бытия, другая - в локусе Мысли.
На наш взгляд, следовало бы не погружать факт одновременно в оба эти локуса, а сделать ещё один шаг – расположить факт между Бытием и Мыслью. Ибо было бы непродуктивно спорить о том, какая “часть” в понятии “факт” от объективных данных, а какая от теории. Весь ход рассуждений подводит к идее самостоятельного третьего локуса для факта и для времени – категории, с которой этот “факт” связан. Тогда окажутся полностью “прозрачными” противоречивые суждения о “месте” факта “между” Бытием и Мыслью, о его причастности-непричастности к Бытию и к Мысли. В этот же локус следует поместить и другие строго “овремененные” понятия, например, понятия “событие” и “ситуация”.
В этой связи, возможно, следует напомнить, что при характеристике сути феномена времени К. Ясперс использовал не понятие “событие”, а понятие “ситуация”, последняя отличается от события тем, что она есть “оценённое событие”. Нам важно подчеркнуть, что понятия “событие” и “ситуация” органически связаны с понятием времени.
С.В.Лепилин