Эдмунд Гуссерль (1859 – 1938) основной задачей своего творчества считал поиски несомненных основ познания. Для критики современных ему теорий и доктрин XIX века, таких, как психологизм, эмпиризм, конвенционализм, он использовал известную оппозицию “знание” и “мнение”. Это различие Гуссерель считал фундаментальным и руководствовался им всю жизнь. Мнение, кроме того, что оно может быть неточным и поверхностным, задает также установку на познание полезного. В отличие от мнения знание ориентированно на теорию. Такая ориентация позволяет философии раскрыть сущность мира в универсальном горизонте, дойти до последних оснований знания и заложить фундамент как науки, так и человеческой жизни.
Гуссерль начал свою творческую деятельность как ученик Ф. Брентано. Последний предложил использовать термин “интенциональность”. Это означает, что феномены сознания обладают имманентной (т. е. внутренне присущей им) предметностью. Благодаря ей оказывается возможным избавиться от мучительного вопроса о соответствии знания внешней реальности. Гуссерль настаивает на вынесении вопроса о реальности “за скобки”. Следует изучать, считал Гуссерль, всеобщие и необходимые акты сознания. Именно за счет этих актов возможны суждения о реальных предметах. Сравним эту позицию Гуссерля с позицией Аристотеля в отношении средств познания времени.
Аристотель, как отмечалось выше, считал, что для постижения сущности времени следует привлекать такие способности нашего ума как опыт, память и воображение. При этом, насколько нам известно, он не ставил вопроса о том, можно ли, основываясь на перечисленных способностях нашего ума, осуществлять постижение других категорий. Но нет в суждениях Аристотеля и утверждения о том, что данные способности ума могут быть использованы только для постижения свойств времени.
Обратим внимание на те способности нашего сознания, которые выделяет в своем учении Э. Гуссерль –это способность ощущать, вспоминать, судить и воображать. Если сравнить "наборы" способностей, необходимых для познания свойств модусов времени, предложенные Аристотелем и Гуссерлем, то мы увидим, что у Гуссерля добавлена ещё одна способность, а именно способность "судить".
Зафиксируем сам факт наличия известного совпадения в "наборах". Случайно ли это? Что это за "набор" способностей нашего сознания, который Аристотелем упоминается как локальный, частный, однако необходимый и достаточный для отражения свойств модусов времени и который в учении Гуссерля рассматривается уже как всеобщий, подходящий для отражения, по сути, любых зависимостей, причем без конкретного указания, для постижения какого именно объекта он может быть использован?
Поскольку в учении Гуссерля четко и определенно подчеркивается ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ сознания, его обязательная направленность на определенный объект, то, очевидно, целесообразно привлечь внимание к таким современным понятиям, как "интеллектуальная деятельность", к такой "интегральной" способности нашего сознания, как способность "строить программы".
Ведь и Аристотель, и Гуссерль осуществляли выборку среди множества способностей нашего сознания по какому-то принципу. Именно на определенных способностях останавливали они своё внимание. У Аристотеля эта "выборка" более "прозрачна". Он выделил одну из очень важных категорий – категорию времени и показал, что у этой категории имеются различные модусы, для постижения свойств которых необходимо привлекать различные свойства нашего сознания. Оказалось при этом, что все перечисленные Аристотелем свойства нашего ума, которые использует человек для постижения сущности времени, имеют непосредственное отношение к интеллекту человека. Знал ли сам Аристотель, что, указывая на те свойства нашего ума, которые необходимо использовать для постижения категории времени, он, по сути, анатомирует наш интеллект? Но факты настойчиво убеждают, что существует непосредственная зависимость между степенью глубины постижения сущности такого феномена, как время, и уровнем интеллекта.
Нам могут возразить, что не только категория времени в этом плане является показательной. В каждую категорию человек вкладывает то или иное содержание в зависимости от уровня своего интеллекта. Это бесспорно. Но на примере такого феномена, как время, это можно показать особенно наглядно. В частности, в языках различных народов мира, находящихся на различных уровнях развития, сущность понятия времени отражается по-разному. Известно также, что детей довольно сложно обучить ориентировке во времени по часам, и чем более развит ребенок, чем выше его интеллект, тем проще протекает процесс этого обучения. Есть и других примеры.
Имеет место множество трактовок сути интеллекта, разрабатываются различные стратегии его исследования. Не вдаваясь в суть многочисленных дискуссий, выделим общепринятые представления. Будем исходить из того положения, что: ИНТЕЛЛЕКТ ЧЕЛОВЕКА – ЭТО НАБОР ПРОГРАММ, которыми пользуется человек в процессе своего взаимодействия с окружающей средой. Несомненно, существует связь между интеллектуальной деятельностью и обработкой информации, её хранением и дальнейшим использованием. Важно подчеркнуть, что между объемом информации, которой владеет человек и интеллектом имеет место опосредованная зависимость. Сам по себе объем информации еще не определяет уровень интеллекта. Уровень интеллекта человека определяется не объемом информации, а НАБОРОМ ПРОГРАММ и УРОВНЕМ АКТИВНОСТИ, с которым эти программы используются для обработки информации. Например, человек с одним уровнем интеллекта ограничится использованием своей памяти, а с другим – творчески подойдет к использованию имеющейся у него информации и создаст нечто новое.
Конечно, интерес представляет вопрос о том, как доказать, что именно такие свойства нашего сознания как память, воображение, ощущение и способность судить являются необходимыми для построения программы нашей деятельности. Можно пойти чисто логическим путем и определить само понятие ПРОГРАММЫ, показать, из каких конкретно отдельных моментов она складывается, дать "пошаговый" анализ. Но уже на интуитивном уровне ясно, что для построения программы необходима исходная информация: она поступает за счет способности ощущений, что касается памяти и воспоминания, то они являются своеобразным банком данных, сохраненной информацией о ранее имевших место чувственных впечатлениях. Далее, необходимо определить цель, задачи. Задача обязательно включает в себя элемент представлений о будущем. Желаемым всегда является нечто ещё не достигнутое, то, чего нет в настоящем, но что принадлежит будущему. И естественно, что при построении программы необходимо непрерывно осуществлять выбор, принимать решения. Способность принимать решения органично связана со способностью "судить", оценивать ту или иную ситуацию и, основываясь на имеющийся информации, оказывать предпочтение определенному выбору, выбирать именно данный подход, а не какой-либо другой.
Выше уже отмечалось, что среди способностей сознания в феноменологии выделяются такие способности как способность ощущать, вспоминать, судить, воображать. Аристотель же отмечал, что для отражения модусов времени используются такие способности ума, как опыт – для отражения настоящего, память – для отражения прошлого и воображение – для отражения будущего. Что касается пространства и его свойств, то здесь аналогия со временем как бы утрачивается. Нельзя сказать, что для отражения “правого” нужно использовать другие способности ума, чем для отражения “левого”, или для отражения “низа” – другие способности сознания, чем для отражения “верха”.
Остановимся на рассмотрении вопроса о том, как сами способности сознания взаимосвязаны между собой. Иногда эта взаимосвязь бывает настолько органичной, что способности как бы "переплетаются", функционируют в тесной взаимосвязи, сложно выделить роль отдельных способностей.
Например, лингвисты при изучении истории становления и развития языка заметили, что во многих языках вначале появляются средства для выделения реакции на события, происходящие в настоящем, а потом –дли выделения представлений о событиях прошлого. Что касается процесса выделения особых, специальных языковых средств для выражения событий будущего, то это довольно позднее приобретение. Было также замечено, что существовали формы, в которых в слитном виде присутствовало и желание и форма будущего.
Так дети, желая получить игрушку, тянут руку в том направлении, где она находится. Будущее, т. е. момент достижения игрушки, и желание ее получить – все это слито в движении руки ребенка в определенном направлении в пространстве.
В современных языках (в дальнейшем речь пойдет о русском языке) сохранились такие формы выражения, в которых фиксируется "слитность" желаний и формы будущего времени. Рассмотрим следующую ситуацию. Предположим, что человек входит в комнату, останавливается у двери и присутствующие его спрашивают: какое, по его мнению, расстояние от двери до окна? Он отвечает: "Пожалуй, от двери до окна будет метра три". Обратим внимание на тот факт, что в предложении используется слово "будет", т. е. представление о будущем времени. Строго говоря, это ошибка в речи говорящего, так как то или иное расстояние в комнате от двери до окна УЖЕ ЕСТЬ в НАСТОЯЩЕМ. Почему же говорящий использует будущее время? Это имеет место в силу определенных причин: в слове "будет" отражено ЖЕЛАНИЕ говорящего, ему хочется, чтобы "глазомер" его не подвел, чтобы его оценка оказалась правильной, речь идет именно о его оценке, о правильности его суждения. Ведь способность СУДИТЬ – это одна из основных способностей нашего сознания, о чем уже шла речь. Но в этой ситуации у нас одновременно "работает" несколько способностей говорящего: его способность ОЩУЩАТЬ (зрительная реакция на расстояние от двери до окна) и его способность СУДИТЬ о размерах пространства между окном и дверью.
Данный пример является особенно показательным, так как демонстрирует неизбежность привлечения представлений о модусах времени в различной связи. С одной стороны, расстояние между дверью и окном уже наличествует, уже есть – это состоявшийся акт, настоящее и даже в каком-то смысле прошлое, т. к. относится к тому времени, когда строился дом. С другой стороны, этому уже существующему расстоянию дается оценка, и что касается правильности оценки этого расстояния говорящим, то она принадлежит будущему, может быть ближайшему: стоит только подойти и измерить это расстояние, и говорящий узнает, прав он или нет.
В этой связи нам представляется интересным обратить внимание на специальные исследования, в которых отмечается наличие в логике двух методов: сужденческого и событийного [1, с. 415 – 420].
В учении Гуссерля о времени обращает на себя особое внимание следующий момент. Гуссерль (в учении об интенсиональности сознания), перечисляя феномены сознания (ощущения, воспоминания, воображение), которые есть у Аристотеля, добавляет к ним еще один – способность суждения. Но распоряжаются этими, во многом одинаковыми, "наборами" способностей Аристотель и Гуссерль несколько по-разному. У Аристотеля имеет место довольно категоричное суждение о том, что следует однозначно соотносить между собой модусы времени (настоящее, прошлое и будущее) и такие способности ума, как опыт, память и воображение. Аристотель утверждает, что настоящее познается в опыте, прошлое – благодаря памяти, будущее же – основываясь на нашем воображении.
Гуссерль высказывает суждение о том, что при познании различных модусов времени могут в известной степени использоваться несколько способностей нашего ума, ане только одна из способностей. Анализ, который осуществляется Гуссерлем по отношению к отдельным модусам времени, отличается глубиной и всесторонностью во многом за счет того, что он не настаивает на привлечении только какого-то одного свойства сознания для познания соответствующего модуса времени.
Приведем в качестве примера суждения Гуссерля об анализе такого модуса, как прошлое. Прошлое в сознании выступает как воспоминание. Как немодифицируемое сознание оно есть "ощущение, или, что означает то же самое, "импрессия". Или более точно: оно может содержать фантазмы, но оно само не есть (производимая) фантазией модификация (по отношению) к некоторому другому сознанию как соответствующему ощущению" [2, 116]. Уже из этого небольшого отрывка становится понятной приверженность Гуссерля к привлечению различных способностей нашего сознания для характеристики процесса познания отдельных модусов времени (в данном случае прошлого при помощи воспоминаний). Гуссерль не исключает и роли ощущений (у Аристотеля с помощью ощущений познается только настоящее), и роль фантазии в процессе "реконструкции" прошлого, так как в процессе воспоминаний прошлое как бы "втягивается" в настоящее. (У Аристотеля же о воображении речь идет только в связи с анализом будущего, подчеркивается, что для отражения будущего необходимо только воображение. Вероятно, необходимо уточнение мысли Аристотеля: может быть, он имел в виду то, что без фантазии, без воображения немыслимо отражение будущего, что это ВЕДУЩАЯ способность сознания в отражении такого модуса времени, как будущее.)
В этой связи нам важно подчеркнуть, что Гуссерль все же ограничивает роль фантазии в отражении прошлого. Это ограничение он осуществляет по многим позициям. Гуссерль подробно рассматривает роль фантазмов и приходит к выводу, что "…хотя мы находим, что модальность воспоминания превратилась в соответствующий фантазм, однако материя воспоминания, явленность воспоминания ...сама далее не модифицируется, так же как не модифицировались далее содержащиеся в нем фантазмы. Фантазм второго уровня не существует. И вся явленность воспоминания, составляющая материю воспоминания, есть фантазм, и далее не протекает никакой модификации" [там же].
Напомним, что речь идет об ограничении фантазии при воспоминаниях. Известное ограничение осуществляется и тем, что в воспоминаниях особую роль играет вера. По этому вопросу Гуссерль пишет: "Я вспоминаю о некотором событии: в воспоминании содержится воображаемая явленность события, которое является вместе с фоном явленности, к которому я сам принадлежу, эта совокупная явленность имеет характер воображаемой явленности, однако имеет (также) модус веры, который характеризует воспоминания" [там же].
То обстоятельство, что в воспоминания необходимо ВЕРИТЬ, имеет очень большое значение. Здесь речь идет не только об ограничении фантазии. В построениях моделей будущего, в мечтах может быть "безудержная фантазия". Когда при раскрытии механизма воспоминаний привлекается ВЕРА, то вера играет роль своеобразного критерия "истинности". Так что сама по себе вера без сочетания с другими факторами не может быть гарантом истинности. Но обращение к ней целесообразно. И по этому вопросу опять таки сошлемся на Аристотеля.
По вопросу о взаимосвязи между такими понятиями, как "прошлое" и "вера", у Аристотеля имелись весьма определенные суждения. Аристотель обратил внимание на то, что в сюжетах трагедий Древней Греции использовались представления о событиях, которые имели место в прошлом. Зритель заранее знал ход событий, но это не снижало интереса к зрелищам. Попытка сделать сюжет фантастическим (вымышленные герои, обстоятельства), не имела успеха. Что же их привлекало в трагедии? Аристотель пишет: вера, они верили тому, что происходит на сцене, так как были представлены знакомые лица в знакомых обстоятельствах. Аристотель примерно следующим образом описывает причины, в силу которых зритель верил в происходящее на сцене: раз данные события происходили в прошлом, значит, у них "высокая степень возможности", невозможные события не могли бы произойти.
Здесь целесообразно было бы показать то новое, что те новации, которые даёт анализ альтернативного хода событий. Приведем пример из современной драматургии. Известный английский писатель и драматург Джон Пристли написал пьесу "Опасный поворот". В ней дается такое развертывание сюжета, при котором допускаются две развязки. В первом варианте реализуется следующий сценарий. В загородный дом к молодой супружеской паре приезжают гости. Кто-то из гостей обратил внимание на музыкальную шкатулку. Хозяйка дома Олуэн сказала, что с ней у неё связаны определенные воспоминания и она помнит музыку свадебного марша. После этих слов Олуэн открывает шкатулку, и все слушают вызваниваемую шкатулкой мелодию. Хозяин дома внимательно присматривается к шкатулке и начинает спрашивать о том, кому она принадлежит. Возникает заинтересованный разговор, и этот разговор приводит к раскрытию нескольких страшных таинственных обстоятельств. Обнаружились и супружеская измена, и предательство по отношению ко многим собравшимся. Под впечатлением раскрывшихся тайн хозяин дома кончает жизнь самоубийством. Но на этом спектакль не заканчивается. По замыслу драматурга на сцене опять та же самая обстановка, которая была в самом начале пьесы. Повторяются все мизансцены вплоть до того момента, когда Олуэн начинает произносить свою речь, глядя на злополучную шкатулку. Но если в начале пьесы разговор о шкатулке был поддержан хозяином дома, то теперь, после реплики Олуэн, один из гостей настойчиво советует не прослушивать мелодию шкатулки, а поставить пластинку для танцев. Никаких неприятных разговоров при этом не возникает, тайны не раскрываются, и спектакль заканчивается на счастливой ноте.
Приведенный пример показывает, что принятие того или иного решения может существенно влиять на дальнейший ход событий. Решения принимаются на основании тех или иных суждений. Следовательно, между событиями и суждениями существует неразрывная связь. Известный американский писатель Фолкнер высказал следующее суждение: "Человека можно назвать существом, которое половину своего времени тратит на то, чтобы решить вопрос о том, как осуществить действия, на которые отводится вторая половина времени". (У. Фолкнер "Осквернитель праха").
Нам представляется, что хотя учение Гуссерля о времени – это неисчерпаемый источник новаций в сфере методологии, но в сфере тех подходов, которые используются для постижения сути феномена времени, среди множества ценнейших суждений мы в первую очередь выделим следующие.
Наиболее принципиальным для выработки оптимальной стратегии исследования сущности времени, на наш взгляд, является суждение Гуссерля о происхождении понятия времени. Э. Гуссерль отмечает, что на вопрос о происхождении понятия времени нельзя ответить таким же образом, как мы отвечаем на вопрос о происхождении наших понятий о цвете, тонах и т. п. Гуссерль пишет, что "длительность ощущения и ощущение длительности – две разные вещи" и "последовательность ощущений и ощущение последовательности не одно и то же". Источник представлений о времени он видит в сфере фантазии. В формировании представлений о времени фантазия обнаруживает специфическим образом свой продуктивный характер. Здесь имеет место единственный случай, где она поистине творит новый момент представлений, а именно "временной момент" [2, с. 14].
По сути, в этом суждении о происхождении представлений о времени содержится и ответ на вопрос о том, что именно является "неиссякаемым источником времени". Такой вопрос закономерно ставится в работах, посвященных исследованию проблемы "ресурсного времени". Некоторые авторы предполагают, что идея времени определенным образом соотносится с желаниями человека. (Вопрос о категории "желание" и связи этой категории с категорией фантазии анализируется нами в других разделах работы.)
При этом по мнению Гуссерля, в разных философских традициях закономерными являются различные трактовки феномена времени. Что касается современной ситуации в философии, то Гуссерль указывает на перспективность нового синтеза. Предполагается, что поиски трансцендентальной философии следует направлять не в сторону выяснения соотношения между сознанием и знанием, а в сторону соотношения между сознанием и жизнью. Именно от правильного понимания сознания зависит возможность “нового синтеза”. Тем самым вместо однородной, уходящей в бесконечность логической плоскости сознания, Гуссерлем раскрыты архаические глубины сознания. Гуссерль пишет, что “наиболее широкой темой трансцендентальной философии является сознание вообще как последовательность конститутивного действия, в котором на все новых и новых ступенях или слоях конституируются всё новые и новые объективности, объективности нового типа” [3, с. 237].
Феномену времени в предлагаемой программе исследования сознания естественно принадлежит значительная роль, хотя бы потому, что переключение философского анализа, который предполагается осуществить в трансцендентальной философии, определяется обращением к исследованию закономерностей функционирования именно временного сознания, исследованию генезиса сознания в пассивных синтезах. В допредикативном опыте, в дорефлексивной жизни сознания особую роль играют временные отношения, временные формы связи.
Философское наследие Э. Гуссерля настолько богато, что трудно даже перечислить все конкретные направления в современной философии и науке, где в той или иной мере используются идеи феноменологии. Что же касается идей Э. Гуссерля, относящихся непосредственно к проблеме времени, то эти идеи в наиболее полном виде используются в социологии, психологии, теориях искусственного интеллекта и истории.
Особо отметим сравнительно новое направление в изучении взаимосвязи времени и сознания, которое получило название аутопоэз. Представители этого течения, Умберто Матурана и Франсиско Варела, насколько нам известно, в основном ограничиваются трактовкой времени как фактора, позволяющего выявлять количественную (измерительную) характеристику ментальных процессов. Как пишут основатели аутопоэза, “всякий способ поведенческого разграничения между (в иных отношениях эквивалентными) взаимодействиями в той области, которая связана с состояниями организма, а не с характерными особенностями окружающей среды, определяющими это взаимодействие, порождает референциальное измерение как способ (модус) управления (condact). Это же происходит и со временем. Достаточно, чтобы в результате взаимодействия, определяемого конфигурацией окружающей среды, нервная система была видоизменена в отношении специфического референциального состояния (например, эмоциональное состояние твердой уверенности), [и тогда] повторение взаимодействия (независимо от его природы) может порождать эквивалентные взаимодействия с тем, чтобы вызывать акты поведения, различающиеся по измерению [протяженности], связанному с их последовательностью, и поэтому имеют своим результатом способ поведения, который составляет определение и характеристику этого измерения. Следовательно, последовательность, как измерение, определяется в области взаимодействий организма, а не в функционировании нервной системы как замкнутой нейронной сети. Подобным образом поведенческое различие, проводимое наблюдателем последовательных состояний в повторяемых состояниях его нервной активности, когда он сам рекурсивно (т. е. повторяя предшествующие состояния – Л. Л. и С. Л.) взаимодействует с ними, составляет генерацию времени как измерения [протяжения] дескриптивной области. Соответственно время представляет собой измерение в области описаний, а не характерную особенность окружающей среды” [4, с. 133].
Как видно из текста, к представлению о времени как измерению в области описаний авторы указанной работы приходят на основе выделения области, обусловленной состояниями организма. Когда состояния нервной активности повторяются, то организм, по их мнению, рекурсивно взаимодействует с соответствующими изменениями состояний. Отсюда авторы и делают вывод о том, что наблюдения над изменениями состояний составляют генерацию времени как измерения длительности дескриптивной области (области описаний).
Среди направлений, которые возникли на базе аутопоэза, исключительный интерес представляет направление коннекционизма. Рассмотрим последнее направление более подробно.
Одна из задач, решаемая представителями коннекционизма, заключается в том, что они дают во многом новую трактовку самого процесса категоризации нашей мыслительной деятельности. При изложении своей концепции они, естественно, не могут оставить без внимания и содержание категории время [5, с. 177 – 178]. В одном из обзоров новых работ коннекционистов анализируется структура понятия “сценарий”. Сценарию с фундаментальной точки зрения соответствует следующая онтология: начальное состояние, последовательность событий, конечное состояние. Сценарий конструируется во временном измерении следующей схемой: ИСТОЧНИК – ПУТЬ – ЦЕЛЬ. Начальное состояние – это источник, конечное состояние – это место назначения; события соответствуют тому, что находится в пути. Путь растянут во времени. Сценарий – это нечто целое, а каждый из элементов – это часть. Особо обратим внимание на тот факт, что дается довольно четкая и определенная характеристика такому понятию, как событие. Данное обстоятельство имеет большое значение, так как понятие события – одно из исходных, основополагающих при характеристике времени.
В концепции коннекционизма отмечается, что онтология сценария обычно включает также людей, вещи, свойства, отношения и пропорции. Кроме того, элементы онтологии часто связываются отношениями определенных типов, причинными отношениями, отношениями тождества и т. д. “Эти отношения структурно представляются схемами связи…, каждая из которых категоризируется в соответствии с типом связи, которую она представляет. Сценариям присущи также целевые структуры, которые специфицируют цели участников сценария” [5, с. 178]. Метафорически такие структуры и передаются указанной выше схемой: источник – путь – цель.
Предложенная коннекционистами схема показывает, что следует обращать внимание не просто на категорию времени, а на его отдельные модусы и на те связи, которые существуют между ними. При этом подробнее раскрываются функции отдельных модусов. Модус прошлого – это своеобразное “обиталище” истоков. Понятие истоков по своему объему больше, чем понятие причин, вызывающих то или иное событие. Область настоящего – это область событий, это путь, он имеет временную протяженность. Что касается цели, то она всегда “впереди” событий, она находится в будущем. Когда цель достигнута, то она тут же теряет свой статус, перестает быть целью. По определению цель – это то, на достижение чего направляются усилия, что ещё не свершилось.
Следует особо указать на то обстоятельство, что идеи Э. Гуссерля относительно сущности времени всесторонне используются в современной социологии. Речь идет не просто о некоторых функциях категории времени наряду с другими категориями, речь идет о том, что пространственно-временные отношения в социологии – это своего рода базис, каркас, основание, за которым бессмысленно искать что-либо ещё более основательное. Как указывается в статье Ю. Л. Качанова, “все предметы социологического познания тем или иным способом конструируются исследователем в “концептуальной рамке” пространственно-временной структуры социального мира” [6, с. 152]. Вместе с тем автором подчеркивается, что данный тип пространственности-временности носит принципиально иной характер, чем в физическом мире.
Литература
Поваров Г.Н. Событийный и сужденческий аспекты логики в связи с логическими задачами техники // Применение логики в науке и технике. М., 1960.
Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени. Собр. соч., т. I. М., 1994.
Husserliana Bd. 11, c. 339 / Цит. по: М. Рубене. Субъективность, аффективность, время: к феноменологической реформе трансцендентализма // Феноменология в современном мире. Рига, 1991.
Meyerson E. Identity and Reality. N.Y., 1962.
Лакофф Дж. Когнитивное моделирование \\ Язык и интеллект. М., 1996.
Качанов Ю.Л. Проблема обоснования социологии и пространство-время социального мира // Пространство и время в современной социологической теории. М., 2000.
Эдмунд Гуссерль (1859 – 1938) основной задачей своего творчества считал поиски несомненных основ познания. Для критики современных ему теорий и доктрин XIX века, таких, как психологизм, эмпиризм, конвенционализм, он использовал известную оппозицию “знание” и “мнение”. Это различие Гуссерель считал фундаментальным и руководствовался им всю жизнь. Мнение, кроме того, что оно может быть неточным и поверхностным, задает также установку на познание полезного. В отличие от мнения знание ориентированно на теорию. Такая ориентация позволяет философии раскрыть сущность мира в универсальном горизонте, дойти до последних оснований знания и заложить фундамент как науки, так и человеческой жизни.